(Не) люби меня

Все это больше походило на заговор, но я и не питала больших надежд на особую верность девицы Кадарн. Ведь она сама сказала, что служит только королю и королеве. Но Ланвен все равно нравилась мне своим прямодушием и, несмотря ни на что, мне было спокойно рядом с ней.

— Твоя новая комната будет возле моей, — говорил тем временем король. — Там раньше был мой кабинет, если захочешь, можно будет все переделать.

— Сгодится и так, — коротко ответила я. — Не беспокойтесь понапрасну, ваше величество.

— Диана, — позвал он и взял меня за плечо, принуждая остановиться.

Мы стояли под аркой входа, и королевская свита тоже замерла, словно налетев на невидимую стену.

— Почему бы тебе не обращаться ко мне на «ты»? — спросил король. — Ты можешь называть меня по имени.

В глазах его появился уже знакомый мне блеск, и я поспешно выставила перед собой ладонь, понимая, что сейчас последует поцелуй.

— Не вижу необходимости переходить на «ты», — произнесла я поспешно. — Вы — король, я ваша подданная, к чему фривольности? И мне не нравится ваше имя.

Дидье — это тяжело и неуклюже.

Он помрачнел, а я продолжала:

— Мне приятнее произносить ваше имя на южный манер — Дезире, но тогда оно точно вам не подходит. Поэтому оставим, как есть. Меня всё устраивает.

— Придешь ко мне? — спросил он тихо, и рука его переместилась с моего плеча на спину, а сама я оказалась прижата к мужской груди. — Я хочу тебя сегодня ночью.

— Ваше величество… — прошептала я, разом растеряв всю смелость перед его страстью.

Он держал меня крепко, но его объятия не причиняли боли. Наоборот — он будто огородил меня от мира кольцом своих рук. И сразу перестали существовать замок, столица, люди, украдкой посматривающие в нашу сторону… Где-то там были Жозеф, нахальный принц и королева, и леди Сибилла, и Ланвен с мажордомом…

Почему-то сейчас они представлялись мне, как марионетки из театра бродячих артистов — просто имена, просто куклы… Рядом с Ланварским волком я снова почувствовала, как превращаюсь в животное.

— Тебе ведь было хорошо со мной, — сказал он, скорее, утвердительно, чем спросил.

— Да, — коротко сказала я. — Но я даже не удивлена. Меня предупреждали, что ваше величество весьма умел в постели и знает, как доставить женщине удовольствие.

Подобная откровенность пришлась ему не по душе, и я видела, как между его бровей пролегла морщинка.

— Пусть болтают, — он наклонялся все ближе, и объятия его становились все крепче.

— Это доказывает только одно. Ты создана для меня.

— Это вы так решили, — я закрыла глаза, чтобы не видеть его лица, преображенного страстью, и не выдать собственных чувств. Ведь я не собиралась сдаваться, и не надо было ему знать. что рядом с ним я превращаюсь в такое же похотливое животное. Это все равно, что отметить красной тряпкой брешь на крепости, чтобы враги знали, куда бить тараном.

— Ты придешь? — повторил он, но не стал меня целовать. и даже отпустил, и я вырвалась из-под его руки, пытаясь выровнять сбившееся дыхание.

— Если таков ваш приказ. Но это будет второй раз за неделю, — напомнила я.

— Хочу. чтобы это было твое желание, — поправил он.

— Вы слишком многого хотите, — теперь я смотрела в стену, избегая встречаться с ним взглядом. — Я устала. Где я могу отдохнуть?

— Идем, провожу, — он больше не прикасался ко мне и пошел вперед, указывая дорогу.

Проводив меня до дверей, сам он не вошел, помня об обещании, что мои покои неприкосновенны для него. Я сдержанно поклонилась и скрылась в комнате, оставив его за порогом.

Ланвен как раз застилала свежими простынями постель, а незнакомая мне служанка — совсем юная девушка — выкладывала из корзин в сундуки новые платья, чулки и сорочки.

Комната явно принадлежала мужчине, и я видела его присутствие во всем — тяжелый дубовый стол, массивное кресло, каминные щипцы с рукояткой в виде оскаленной звериной головы, вместо ковра — брошенная на каменный пол лохматая шкура. Я прошла к камину и задумчиво передвинула раскрашенную терракотовую статуэтку, изображавшую странное существо — с телом льва, с орлиными крыльями, и с женской головой, увенчанной золотистыми пышными кудрями.

Рядом со статуэткой лежали запечатанные свитки. Их было много — десять, если не больше, и новенькие печати еще пахли медом и воском.

— Надо унести письма, — сказала я Ланвен. — Наверное, это прошения королю, вдруг там что-то важное.

— Это не королю, — ответила она, взбивая подушки. — Это передали для вас.

— Для меня? — я замерла, едва не уронив статуэтку.

— А что вас так удивляет? — Ланвен посмотрела на меня с иронией. — После того, что случилось с Вереями, все увидели, что король готов выполнить любую вашу просьбу. Думаю, многие благородные лорды и леди поспешат выказать вам свою особую любовь и приязнь… в надежде, что вы замолвите о них словечко.

— Я не стану это читать, — торопливо отойдя от камина, я встала у окна. — Не желаю ни за кого просить.

— Как скажете, метресса, — Ланвен по-хозяйски сгребла послания в пустую корзину из-под белья, и поставила ее к порогу.

Девушка-служанка сделала свое дело, забрала корзины и ушла, а Ланвен закрыла сундуки и пристроилась на скамейке с вышиванием. Я не знала, чем заняться, и продолжала стоять у окна, глядя, как голуби ходят по карнизу, красуясь перед голубками.

— Слышала, вы при всех выказали недовольство, когда король вас поцеловал, — сказала Ланвен, не поднимая голову от пяльцев. — Зря вы так.

— Сплетни здесь разносятся быстро, — усмехнулась я.

— Жизнь при дворе — это как лошадиный забег. Кто отстал, тому сена не дадут, — Ланвен выудила из рукодельной корзины моточек алого шелка и принялась отматывать нитку. — Позвольте дать вам совет. Одно дело — распалять мужчину отказом, а другое — уже уступив, обижать презрением. Пока король прощает вам всё, но неразумно испытывать его терпение, оскорбляя напоказ. Забудьте, что было раньше. Теперь в вашей жизни всё пойдёт по-иному. В эту ночь он придет к вам?

— В эту ночь он приказал прийти мне к нему.

— Сомневаюсь, что он изъявил свое желание именно так, — не поверила она мне. — По-моему, вам пора перестать жалеть себя и начать жить. Вы — метресса дю Рой.

Король в ваших руках, пользуйтесь этим.

Я едва сдержалась, чтобы не сказать ей, что она рассуждает, как шлюха. Но я промолчала. Потому что Ланвен не была шлюхой, это я нарушила все мыслимые законы — человеческие и божественные, и совершила прелюбодейство. И даже предательство Жозефа меня не оправдывало.