Не много ли для одной?

Говорю: «Да ты что, забыл? Когда вы вошли в дом, она взяла у тебя, показала мне этот несчастный диплом, а потом положила к себе в карман или за пазуху, я не глядела». «Вы меня простите, но если она вам показывала, скажите, какого цвета обложка?» Я пошла, вынесла свое удостоверение дежурного. «Спасибо, мама, вы меня успокоили».

Лицо я его намазала преднизолоном, к утру краснота сошла. Но еще было заметно. Дала с собой еще мяса, дала денег. Просила ходить в столовую — уж сильно худой он был.

Опять как в воду пали.

Меня вызвали в нарсуд. На этот раз заседала с Марией Васильевной Смычковой. Судили шофера — он наехал на женщину. Ему дали пять лет заключения. Я жалела молодого парня. Ему надо в армию, а он напился и что натворил.

Я в профилактории уже. В девять приняла ванну и в постель. Вижу сон: стою с кумой. Она спрашивает: «Правда ли, что кум пришел?» Я говорю: «Это я во сне видела. Пришел в фуфайке черной и вещмешок черный и брюки черные. И в кирзовых сапогах». Кума мне говорит: «Сон наоборот исполняется, значит не придет». Проснулась от зова сестры: «Чистякова, к телефону». Я халат на себя, тапочки и тихонечко, чтоб людей не потревожить, — все же нас пятеро.

Сестра Тома по телефону говорит: не пугайся. «А что, — говорю, — пугаться. Степан пришел». Она засмеялась: «Ты почем знаешь?» — «Я же во сне видела. Черный костюм, черная фуфайка, кирзовые сапоги. Она говорит: „Истинная правда“. Ты осторожнее на повороте, а то попадешь под автомашину».

Я пошла позавтракала, тогда пошла на автобус. Томочка сказала, что его вещмешок на крылечке дома. По этому пришлось сойти у переезда. Поезд уже близко, а я перебежала. Дежурила Дина Тулисева. Зашумела: «Ты что, на пожар спешишь. Или жить надоело?» Я говорю на бегу: «Степан пришел». Она еще что-то шумела. Я забежала домой, пошуровала печь, угля насыпала и бегом. Прибежала, Томочка показывает: домашние спят. Я тихонечко хотела войти в зал. Степан обнял меня, целует, а от него так пахнет, что из туалета. Спрашиваю: «Что пил?» Он говорит: «Самогон». Смотрю, Василий встал. Я, говорит, чаю напьюсь и на смену. Я стала звать домой Степана.

Идем, люди смотрят. Наверное, подумали, что нашла полюбовника. Навстречу попал Воробьев Трофим, пока они разговаривали, я вбежала в магазин, купила коньяк пять звездочек, торт и ветчины. Подошли к нашему дому, я помогла Степану раздеться. «Вот тебе домашнее белье и тапочки. Умывайся, я буду накрывать стол». Разогрела котлеты, пирожки, открыла бутылку. Он поцеловал меня, выпили по рюмочке, поели. Он спрашивает: «Куда спать положишь?» Я говорю: «На перину». Он думал, что я шучу. Когда приезжала Лиза, я купила десять подушек, и она помогла мне сделать перину. Вот вошел в спальню Степан, видит — точно перина. Лечь-то мы легли, а спать мы не хотели. Он запел: «Осыпаются листья осенние, хороша эта ночка в лесу». И всю песню спели со слезами. Рад он, что дома, но нет у нас Толика. «А где твои квартиранты?» Говорю: «Им на Радуге квартиру дали». — «Это хорошо, что мы вдвоем — нет свидетелей».

Ужинать не хотелось, но знаю: он мало ел. Я потянула к столу. Он еще выпил, а я не стала. Мне, говорю, в нарсуд завтра. Он рассказал, как стучал в дверь своего дома. Потом спросил у соседки, она сказала, что я, наверное, уехала в Киселевск к Володе. Тогда, говорит, зло пропало, а то хотел окно бить. Потом у Масленцовых не сразу открыли. Тамара будит Василия: «Степан пришел». А он обругался: «Что его на ночь носит?» Тогда она сказала, что Чистяков. Как пуля выскочил, и давай обнимать: «Вырвался? Совсем или в отпуск». Я, говорит, засмеялся: из заключения в отпуск не отпускают.

Утром хотела встать пораньше, чтобы борщ сварить, но Степан сказал, что сварит сам. А сам с утра ушел к Разводову. Сколько они там пили, не знаю.

При возвращении я по взгляду Степана поняла, что он не в духе. Спрашиваю: «Есть будешь?» — «Я сыт». — «Так выкладывай, где был днем, у Разводова? Значит, ты наслушался и всему поверил. А что тринадцать с половиной лет прошло, ты забыл? Что три раза я в Москве побывала, тоже забыл? Сколько я к тебе ездила с лучшими продуктами, тоже забыл? А ссуды кто выплачивал и детей растил? Ты не спросил у Разводова? И еще его сыночка здесь же растила. Я оправдываться не буду и не нахожу нужным. Плохая твоя жена, пропойца, все по ветру пустила. Иди, ищи хорошую». Он крикнул: «Хватит!» Я заплакала. Он подошел, обнял, говорит: «Прости меня».

Потом приходили его друзья и соседи и каждый приносил спиртное. Я просила не напиваться, боялась за его здоровье. Он мне ответил: «Я здоров, ты за меня не беспокойся».

Мне надоело его пьянство. Стала просить: пей один перед едой. Стала покупать сама.

Приезжали Володя с Марийкой — я им сообщила о приезде отца телеграммой. Встреча прошла хорошо. Марийка вела себя спокойно и вежливо. Когда их провожали, она очень просила приехать к ним.

Приехали мы через месяц. Марийка встретила очень хорошо. А когда напилась, стала хвалиться, что они живут не хуже людей и сбережения есть. Показала сберкнижку, где было пять тысяч шестьсот рублей. Отец похвалил их. Володя сказал: на будущий год купят автомашину.

Мы уехали. Марийка стала добиваться трехкомнатной квартиры. С завода они переводом перешли на разрез и к этому времени у них был еще один сын Володя.

Мой Володя славился хорошим специалистом. Его вместе с экскаватором и помощником Сашей сфотографировали и поместили в городской газете, где было написано: «Они идут впереди». Потом было у них соревнование, он ковшом экскаватора снял крышку с кастрюли, закрыл коробок спичек и поднял стакан с водой. На машине УЗТМ № 15. И о нем снова написали в газете.

Пользуясь Володиным авторитетом, Марийка не дремала. Выстроили дома новые в микрорайоне. Вырешили им трехкомнатную квартиру. Пишут: «приезжайте на новоселье, улица Утренняя, дом два, квартира двадцать восемь». Мы приехали. Привезли электрический самовар. Она накрыла стол, сели — ее мать Анна Сергеевна Умнова, они с детьми и мы со Степаном. Подняли рюмки, я сказала: «Желаю вам, дети, чтоб всегда вам жить светлой радостной жизнью. Как красиво и светло в вашей квартире, так желаю чтоб было у вас в сердцах. Чтоб не было мрака меж вами».

Володя мое пожелание записал на пленку. Потом мы затихли. Он проиграл запись. Мы посмеялись. Потом смотрели их обстановку: два гарнитура по тысяча двести, сервант с китайским сервизом на двенадцать персон — пятьсот рублей, пианино за пятьсот рублей. Все сияло. Мне такая роскошь нравилась, но и пугала, что сноха человека мало понимает, что ей все еще мало.

Мы назавтра уехали в Кемерово.

В конце мая они привезли детей, а сами уехала в отпуск к Черному морю. Дети балованные, ели плохо. Я боялась: вернутся, скажут заморила. Степан не работал. Я уйду на работу, а у них все кверх дном. Они деда не боялись. Деду подадут сто грамм, он и в прятки с ними играет, и обливается с ними вместе. У них дела мирные, пока не надоест деду эта музыка, потом берет ремень, а они все равно не боятся. К моему приходу старались навести порядок, а если дед пьян, что дети сделают! Пил он в школьном садике. Водку ребята купят, идут в школьное насаждение, а за стаканом заходят к нам и его позовут. Он сам голодный и дети голодные.

Приехали родители. Неля жаловалась: дед бил, а Вовочка только улыбался. Я считала: детей оставили на мое иждивение, может, мне что купят. Они положили два апельсина на стол — и весь подарок их. Назавтра их проводили, дед стал ворчать: «Что это такое? Почему ты не спросила у них денег?» — «А ты спросил?» — «Я не работаю». — «А мне для сына ничего не жаль. Лишь бы ему было хорошо».

Дед мой опять стал часто напиваться. У нас пошли ссоры. Крыша нашего дома покрыта была шифером без толи и стала протекать. Снег вначале ветром заносило на потолок. Вот я решила: куплю сто листов шифера, пять рулонов толи и перекроем крышу.