Не может быть

– Это хорошо!

– Нет, конечно, случается, так, по мелочи… – прищурив глаза, внёс поправку старик. – А где не случается?

– Вы о чём? – напрягся Антон Павлович.

– Если что случится по пьяни… К примеру, небольшой дебош, так это не в счёт, – поспешил успокоить Азимова старик и добавил: – Пара обидных слов и синяков… Делов-то! На следующий же день все об этом забывают… Вон в той стороне усадьба, – он указал рукой вправо, пытаясь перевести разговор с дебошей на более приятную тему.

– За деревьями ничего не видно.

– Да, – согласился Дудоренко, – не видно, но она там. Парк в усадьбе прекрасный, цветы, птички поют, собаки резвятся.

– И много у них собак?

– Три. Одна в доме службу по ночам несёт, две на улице. Кот у Савелия, у охранника, хороший. Охотник, каких свет не видывал! Мыша за версту чует. Кот на зависть, другого такого в посёлке нет. Настоящий мужик, сам чёрный, усищи белёсые, глазюки зелёные, в темноте как фары светятся, шерсть у него короткая с проседью и ухо надорвано. Коренастый котище, здоровый мордоворот! Мне бы такого котофея!

– У вас кота нет?

– Кошка у меня. Кошка Нюся. Хорошая кошка. Но с котофеем кто сравнится?

– Как собаки с котом уживаются?

– Воспитание, вот и уживаются. Кот старый, он этих собак знал ещё щенками. Теперь вместе в парке воробьёв гоняют, – хотел было продолжить старик, но его рассказ прервал дикий рёв, похожий на клокотание, лошадь, до того спавшая на ходу, внезапно встала на дыбы, заржала и понеслась как беговая, желая во что бы то ни стало прийти к финишу первой.

Рёв повторился. Многократно усилившись, всполошил птиц, и они в страхе поднялись в небо все разом.

– Стой, Агафья! – натягивая поводья, скомандовал хозяин. – Стой, бесовская душа!

Но лошадь неслась, как выпущенное в сторону посёлка ядро, не разбирая дороги, не чувствуя ухабов под ногами, обременённая телегой и двумя седоками, её тяговая сила многократно увеличилась. Глаза выпучились, ноздри в бодром ритме раздувались и захлопывались в такт сиплому похрапыванию кобылы, её грива затрепыхалась, как флаг на ветру, пена изо рта обволокла губы. Всё говорило о том, что Агафья под сильным впечатлением и приказам следовать не в состоянии.

Глаза у седоков были не лучше Агашкиных, гляди, вот-вот выпрыгнут. Старик вцепился в вожжи и слился с ними в одно целое, натянутое как струна, а молодой человек, сгруппировавшись, упираясь руками в борта телеги, пытался что-то выкрикнуть, но получалось нечто неразборчивое, похожее на громкое пение человека с сильным заиканием. В издаваемых криках Антона Павловича чувствовалось сильное волнение.

– А… а… а… и… ё… – кричал он с выражением дребезжащим голосом.

Речь Лаврентия Фёдоровича, вторившая звукам попутчика, была в расшифровке куда более проще:

– Стой! – истошно вопил он, при этом пересыпая обращение к Агашке словами нецензурной брани. – Сто-о-ой! – протяжно и громко, вкладывая в это выражение всю свою душу, повторял он.

Скачки, казавшиеся участникам вечностью, на самом деле длились недолго, старость кобылы дала о себе знать, бег замедлился, и Агашка остановилась. Сердце её билось в ещё не до конца рассеявшемся испуге. Воцарилась полная тишина.

Наконец-то старик встал с телеги, ноги и руки его тряслись то ли от испуга, то ли от напряжения, то ли от того и другого разом.

– С прибытием вас, Антон Павлович, – обратился он к новому знакомому. – Закурим?

– Закурим, – не сразу ответил неподвижный директор клуба культуры. Молодой человек лежал на телеге, как скатерть на столе, и остекленело смотрел в небо.

Старик раскурил две сигареты, подошёл к культработнику и дрожащей рукой вставил сигарету ему в рот.

– Ты, Антон Павлович, молодец, сильный мужик. Другой бы на твоём месте со страху помер, а ты молоток! – помогая молодому человеку приподняться, подбадривал его Дудоренко.

Мужчины молча выкурили по сигарете, затем по второй. Мелкий дождик забарабанил по земле.

– Как хорошо, – Антон посмотрел вверх. По лицу струйками потекла дождевая вода, стекая на шею, пропитала влагой ворот рубашки.

– А мы почти дома, – кивнул в сторону старик. – Вон моя фазенда с зелёным забором и воротами. Агафья нас аккурат к заднему двору доставила. Ну, Агашенька, ласточка моя, – он погладил кобылу по морде, – зорька ты моя ненаглядная, пойдём домой, – взяв лошадь под уздцы, Лаврентий Фёдорович повёл её к воротам.

За зелёным забором Дудоренко кудрились пышной листвой украшенные красными, желтыми и зелёными плодами крепкие яблони и груши. Приветственным лаем маленькая, белая с чёрными и рыжими пятнами собака встретила хозяина.

– Хочу представить тебе, Антон Павлович, моего пса Полкана.

Полкан дружески завилял хвостом, обнюхал гостя и пристроился сторожить чемоданы.

– А вовремя мы прибыли, – заметил старик, распрягая под навесом лошадь.

– Вовремя, – подтвердил Азимов. – Смеркается, и дождь усиливается.

Мужчины направились к дому.

* * *

– Рёв земли оповестил нас о рождении нового духа. Надеюсь, все слышали? – леший окинул взглядом присутствующую нечисть, расположившуюся на поляне у старого дуба.

– Этот звук невозможно не услышать. В лесу напуганы были все, от всякого ползающего до всякого летающего, – доложила русалка Амура, возлежащая во фривольной позе на ветвях столетнего дуба, свесив хвост. – Этот мощный звук из недр земли поднялся по корням к стволу дуба и вырвался через дупло как выстрел таким диким рёвом, что мне показалось: родилось исчадье ада, никак не меньше. Дерево трясло так, что!.. – она округлила глаза, обрамлённые двойным рядом пушистых длинных ресниц болотного цвета, достающих до самых бровей, изображая ужас, который нельзя было передать словами, при этом зрачки описали круг. – Что доложу я вам!.. – многозначительно прервала предложение на полуслове обнажённая прелестница. – Голова у меня закружилась, и я еле удержалась, чтобы не упасть. Вот, смотрите, – она подняла вверх руки, демонстрируя сломанные через один ногти. – Чего мне стоило удержаться на дереве, чтобы не упасть. Я могла погибнуть! – её ротик захлопнулся алыми, неестественно пухлыми, подёргивающимися, изображающими предплачевное состояние губами, правый глаз выдавил скупую театральную слезу.

– Жесть, – отнемногословила болотная ведьма, сидевшая на почти рассохшемся старом пне. – Ну просто ужас!

– Ах, душа моя! – с соседней ветки на ложе Амуры спрыгнул большой кот и стал работать хвостом возле её личика на манер опахала. – Вам нельзя так волноваться, у вас участилось дыхание, – сочувственно начал он. – От переживаний чешуйки блёкнут. Успокойтесь, успокойтесь, вы не могли погибнуть. Вы уже давно… Семи смертям, собственно, не бывать, а одна у вас уже была, – он ритмично почесал задней лапой себе за ухом.