Не на жизнь, а на смерть
Шрифт:
Она улыбнулась:
– Но, папа, это же не твоя территория, правда?
– Нет, это не моя территория. Но знаешь, иногда случается, если смотришь на что-нибудь слишком долго, то перестаешь замечать, что творится у тебя под носом. И тогда необходим свежий взгляд, способный увидеть, что на самом деле происходит. – Он думал о Флайте, о причине, по которой тот вызвал его в столицу. Он также думал о том, достанет ли у него влияния, чтобы организовать поиски Кенни Уоткиса. Без поддержки Флайта ему наверняка не обойтись. Господи, что за мысли лезут ему в голову? Пропал человек! Это нужно расследовать.
– Ты случайно не знаешь, где сейчас его мотоциклы? В гараже или нет?
– Они все еще там, в гараже. Я пошла проверить, когда начала волноваться.
– А ты не заметила, было ли что-нибудь еще в гараже?
Но она не слушала его:
– Он везде ездит только на мотоцикле. Он терпеть не может автобусы и все такое… Он собирался назвать свой большой мотоцикл в мою… В мою честь.
Саманта снова ударилась в слезы. На этот раз Ребус не останавливал ее, хотя ему было больно видеть, как она плачет. Но всегда лучше выплакаться, чем копить в себе слезы, так, что ли, говорят?
Сэмми громко прочищала нос, как вдруг отворилась дверь. В кабинет заглянул Флайт. Его выразительный взгляд все сказал Ребусу: для собственной дочери мог бы найти место получше.
– Да, Джордж? Ты что-то хотел?
– После того как ты ушел из лаборатории, – Флайт выдержал паузу, давая ему понять, что недоволен тем, что Ребус опять скрылся, ничего не сказав и не оставив никакой записки, – они подкинули мне еще кое-что.
– Я буду свободен буквально через минуту.
Флайт кивнул, но его взгляд был направлен в сторону Саманты.
– Ты в порядке, милая?
Она шмыгнула носом:
– Ага, спасибо.
– Кстати, – лукаво сообщил Флайт, – если хочешь подать жалобу на инспектора Ребуса, подойди к дежурному сержанту.
– А ну, проваливай, Джордж, – отмахнулся Ребус.
Сэмми захихикала, пытаясь одновременно вытереть нос, и в результате зашмыгала еще громче. Ребус подмигнул Флайту, который, сделав все, что мог (и Ребус был благодарен ему за это), повернулся, чтобы уйти.
– Вы ведь не все такие уж плохие? – спросила Саманта, когда Флайт вышел.
– Ты о чем?
– Полицейские. Вы не такие уж плохие, как о вас говорят.
– Сэмми, ты ведь сама дочь полицейского. Не забывай об этом. Мало того, ты – честная дочь полицейского. Так держать, хорошо?
Она снова улыбнулась:
– Ты никакой не старик, пап.
Он тоже улыбнулся, но ничего не ответил. По правде говоря, он просто-таки растаял от ее комплимента; не важно, искренне это было сказано или нет. Важно то, что это сказала Сэмми, его родная Сэмми.
– Ладно, – сказал он наконец, – давай-ка раздобудем для тебя машину. И не волнуйся, котенок, мы найдем твоего ненаглядного.
– Ты опять назвал меня котенком.
– Правда? Обещай, что не скажешь маме.
– Не скажу. Пап?
– Что?
Он повернулся к ней, и она порывисто поцеловала его в щеку.
– Спасибо, – сказала она, – что бы там ни случилось, все равно спасибо.
Флайт сидел в своем маленьком кабинете в Отделе убийств. После тесного чуланчика он показался Ребусу
просторным залом.– Так что там с письмом Оборотня?
– Так что там с исчезновением этого Кенни Уоткиса? – ответил Флайт вопросом на вопрос.
– Расскажи мне свои новости, а потом я расскажу тебе свои.
Флайт взял со стола папку, раскрыл ее, достал два или три листа бумаги с убористым текстом и начал читать:
– Письмо напечатано шрифтом «Гельветика». Весьма необычно для личной переписки, используется преимущественно в газетах и журналах… – Флайт многозначительно посмотрел на Ребуса.
– Репортер? – неуверенно предположил Ребус.
– Сам подумай, сегодня каждый криминальный репортер в Англии знает Лизу Фрейзер в лицо. Что мешает ему выяснить, где она живет?
Ребус молчал.
– Ладно, – вздохнул он наконец, – продолжай.
– «Шрифт „Гельветика“ используется на некоторых моделях электрических пишущих машин; однако чаще всего для печати на принтерах, – Флайт поднял глаза, – об этом свидетельствует плотность шрифта. Шрифт ровный…» – ну и так далее. «Буквы аккуратно выровнены, что свидетельствует о том, что использовался высококачественный компьютер, а также высококачественный принтер, возможно матричный. Однако, – продолжал он, – буква „К“ пропечаталась хуже, чем…»
Флайт сделал паузу, чтобы перевернуть страницу. Ребус слушал его вполуха, да и сам Джордж Флайт читал без явного интереса. Лаборатория всегда предоставляет больше информации, чем это необходимо. Все, что Ребус услышал до сих пор, звучало для него какой-то абракадаброй.
– А это уже интереснее, – сказал Флайт, – «…внутри конверта обнаружены частички какого-то вещества, предположительно краски. Преобладающие цвета: зеленый, желтый, оранжевый. Предполагается, что краска на масляной основе, анализ продолжается».
– Выходит, мы имеем криминального репортера, который вообразил, что он Ван Гог?
Но Флайт не попался на этот крючок. Оставшуюся часть отчета он быстро дочитал про себя.
– Вот и все, собственно, – сказал он. – Оставшийся текст посвящен тому, чего им не удалось обнаружить: никаких пятен, волос или волокон.
– Никаких водяных знаков? – поинтересовался Ребус.
В детективных романах водяные знаки на бумаге частенько приводили сыщика в небольшую лавочку, хозяин которой, эксцентричный старичок, сразу вспоминал, что неделю назад эту бумагу у него купил некто по имени… И все, преступление было раскрыто. Красиво, гладко, без сучка и без задоринки. Но в жизни так редко бывает. Он снова подумал о Лизе – и о Казнсе. Нет, не о Казнсе; это не мог быть Казнс. Да и вряд ли он попытается что-то предпринять с двумя этими гориллами-охранниками за спиной.
– Никаких водяных знаков, – сказал Флайт, – мне очень жаль.
– Да… – сокрушенно вздохнул Ребус, – мы не продвинулись ни на шаг, верно?
Флайт внимательно изучал рапорт, ища хотя бы малейшую зацепку, способную привлечь его внимание. Потом он спросил:
– Так что там случилось с Кенни Уоткисом?
– Исчез при загадочных обстоятельствах. Невелика потеря, сказал бы я, но Сэмми жутко переживает по этому поводу. Я обещал ей, что мы сделаем все, что в наших силах.
– Тебе нельзя в это вмешиваться, Джон. Предоставь это нам.