Не на жизнь, а на смерть

– За непристойное поведение. Ты собирался заниматься эксгибиционизмом перед этими детьми. Я видел, что ты уже готов. Видел, как твой член выпирает из штанов…

– Нет, нет, – Арнольд тряс головой, – это неправда.

– А прежние судимости, Арнольд? Тоже неправда? Между прочим, инспектор Ребус тоже все видел. Он видел, как ты размахиваешь своим членом, как жезлом на параде. Мы оба тебя видели, и теперь мы все расскажем судье. Кому он, по-твоему, поверит, а? Подумай об этом. Подумай об одиночке. Они запрут тебя в одиночке, чтобы другие заключенные не смогли выбить из тебя все дерьмо. Но это не помешает им мочиться тебе в чай и плевать тебе в еду. Ты ведь знаешь, почем фунт лиха. Ты там уже побывал. А однажды ночью ты услышишь, как откроется дверь. Они придут; может, зеки, а может, вертухаи. Они придут и скрутят тебя. У одного в руках будет обломок зубной щетки, а у другого – ржавое бритвенное лезвие. Так, Арнольд? Так?

Но Арнольд был не в состоянии отвечать. Его колотил жестокий озноб. Он трясся и невнятно лепетал что-то; в уголках его рта пузырилась слюна. Флайт отодвинулся от него на другой край скамейки, поднял глаза и печально взглянул на Ребуса. Ребус многозначительно кивнул. Они затеяли не очень порядочную игру, совсем непорядочную, по правде говоря. Флайт закурил. Ребус отказался от предложенной сигареты. В его мозгу пульсировало всего три слова.

Цель оправдывает средства.

И вдруг Арнольд заговорил. А когда он замолчал, Флайт сунул руку в карман брюк и, выудив оттуда фунтовую монету, бросил ее на скамейку рядом со своей раздавленной жертвой:

– Вот, Арнольд, это тебе за труды. Купи себе чаю или чего ты там захочешь. И держись подальше от детских площадок, ладно? – Флайт подхватил свои пакеты, достал из одного яблоко и швырнул ему на колени. Арнольд содрогнулся. А Флайт, достав другое яблоко, с хрустом надкусил его и зашагал обратно по направлению к рынку.

Цель оправдывает средства.

Вернувшись в отдел, Ребус вспомнил о Лизе. Он внезапно почувствовал тоску по простому человеческому общению, по душевности и теплоте, столь несвойственным миру, в котором он вращался. Он чувствовал, что ему необходимо смыть всю грязь, которая осела у него в душе.

По дороге Флайт предупредил его:

– Не вздумай вмешиваться в это дело, Джон. Предоставь его нам. Держись подальше от всего этого, иначе в суде мы будем выглядеть смехотворно – обиженный полицейский, всякая такая фигня.

– Но я и вправду обижен, – возразил Ребус, – я уверен, что этот тип Кенни спал с моей дочерью!

Флайт внимательно посмотрел ему в лицо, но потом отвел взгляд:

– Я сказал: не вмешивайся в это дело, Джон. А если откажешься играть по нашим правилам, я сам, лично, добьюсь того, что ты скатишься по служебной лестнице, как чертов футбольный мяч. Тебе ясно?

– Вполне.

– Это не угроза, Джон. Это обещание.

– А ты всегда держишь слово, Джордж, верно? Но, похоже, ты кое о чем забыл. Я торчу здесь по твоей вине. Ведь это ты послал за мной.

Флайт кивнул.

– И отошлю тебя обратно так быстро, что ты и глазом моргнуть не успеешь. Ты этого хочешь?

Ребус промолчал. Ответ был хорошо известен им обоим, и Флайт улыбнулся с видом триумфатора. Остаток пути они не разговаривали, думая о несчастном человеке, который сидит у детской площадки, сжимая руками колени, глядя прямо перед собой, раздираемый преступными желаниями.

А теперь Ребус думал о Лизе, о том, как приятно принять вместе с нею душ, чтобы смыть налипшую на них обоих лондонскую грязь. Нельзя ли уговорить Джорджа сказать ее новый адрес? Очень уж хочется ее навестить. Он вспомнил об одном странном разговоре в постели: он спросил, можно ли будет как-нибудь зайти к ней в кабинет в университетском колледже.

– Как-нибудь, со временем, – ответила она, – и имей в виду, что у меня самая обыкновенная комната, ничего общего со всеми этими шикарными кабинетами, которые показывают в сериалах. По правде сказать, это гнусная маленькая дыра, я ее ненавижу.

– И все-таки мне было бы интересно посмотреть, где ты работаешь.

– Я же сказала: со временем. – В ее голосе промелькнуло раздражение. Почему? Почему ей так не хотелось показывать ему свой кабинет? Почему секретарша – Миллисент, как назвала ее Лиза, – отвечала так уклончиво, когда Ребус расспрашивал ее о Лизе? Нет, не просто уклончиво. Неохотно. С явной неохотой, как теперь становилось понятно Ребусу. Какого черта они от него скрывают? Он знал только один способ узнать правду, один-единственный способ. Какого черта? Лиза в безопасности, а ему велено держаться подальше от дела Уоткиса. Так что же мешает ему раскрыть эту тайну? Ребус вскочил на ноги. У него был один ответ: ничего ему не мешает, ровным счетом ничего.

– Ты куда это? – заорал Флайт, увидев в открытую дверь, как Ребус устремился по коридору.

– По личному делу! – обернувшись, прокричал он в ответ.

– Я предупреждал тебя, Джон! Не вмешивайся в эту историю!

– Я и не собираюсь! – Он остановился и, повернувшись, встретился с Флайтом глазами.

– А куда же ты устремился?

– Я же сказал, Джордж, по личному делу! Ты доволен?

– Нет.

– Слушай, – проговорил Ребус, чувствуя, как его захлестывает гнев, как бесконечные мысли, которые он прятал глубоко внутри – мысли о Сэмми, Кенни Уоткисе, Оборотне, об угрозах в адрес Лизы, вскипают в его мозгу. Он сглотнул, тяжело дыша. – Слушай, Джордж, тебе что, нечем заняться? – Он ткнул ему пальцем в грудь. – Помнишь о том, что я сказал? Оборотень может быть полицейским. Почему бы тебе, коль скоро ты у нас такой скрупулезный придира, не расследовать это? Оборотень может скрываться здесь, в этом здании! Он может вести это чертово дело, охотиться за собственной тенью! – Ребус уловил в своем голосе истерические нотки и замолчал, пытаясь обрести контроль хотя бы над собственными голосовыми связками.

– Что, волк в овечьей шкуре?

– Я серьезно. – Ребус помедлил. – Ему может быть известно и то, где ты спрятал Лизу.

– Джон, ради бога, об этом месте знают только три человека. Я и двое парней, которые ее охраняют. Ты не знаешь этих ребят, зато я отлично их знаю. Мы давно работаем вместе, с самого колледжа. Я бы жизнь им доверил. – Флайт помолчал. – А ты мне веришь?

Ребус ничего не сказал. Флайт сощурил глаза и свистнул.

– Ну вот, – сказал он, – ты и ответил на мой вопрос. – Он медленно покачал головой. – Это дело, Джон… Я служу в полиции бог весть сколько лет, но это дело, пожалуй, самое худшее из всех. Словно я близко знал каждую из погибших… – Он снова помолчал, набираясь решимости. Его палец уперся в грудь Ребусу. – Так что даже не смей думать об этом! А я уверен, что ты именно так и думаешь! Это самое настоящее чертово оскорбление!

В коридоре повисло тягостное молчание. Откуда-то доносился стук пишущей машинки. Раздался взрыв смеха. Кто-то, напевая себе под нос, прошел мимо них по коридору. Никто не обратил ровным счетом никакого внимания на их ссору. А они стояли посреди коридора – не друзья, но и не враги, растерянные, не знающие, что делать.

Ребус изучал царапины на линолеуме. Потом спросил:

– Ну что, лекция закончена?

Кажется, Флайт был слегка уязвлен его вопросом.

– Это была никакая не лекция, а… Я просто хотел, чтобы ты взглянул на ситуацию моими глазами.

– Я понимаю, Джордж, понимаю. – Ребус похлопал его по руке и пошел по коридору.

– Я хочу, чтобы ты остался здесь, Джон! – Ребус продолжал идти. – Ты меня слышишь? Я приказываю тебе остаться!

Ребус продолжал идти.

Флайт покачал головой. С него достаточно. Он сыт по горло, еще немного – и он захлебнется.

– Ты уволен, Ребус! – прокричал он, отдавая себе отчет в том, что это последнее предупреждение. Если Ребус не остановится, он будет вынужден сдержать свое слово либо потерять лицо, а он скорее будет проклят, чем потеряет лицо перед этим чертовым упертым Джоком. – Иди, иди, – заорал он, – продолжай идти, с тобой все кончено!