Не надо меня обижать

— Да. Дала. Они так настаивали. Так настаивала. Уговаривали как могли. Ну, я и согласилась, вспоминая наш давний разговор, — принялась рассказывать недавние события.

— Давай все по-порядку, — попросила Рина. — Когда это произошло?

— Три недели назад, — ответила я, поднимая желтую прессу и кладя ее на стол. Как бы сильно я не была зла, но сорить все равно не стоило. Девочки сами убирали в офисе, экономя на уборщице. Надо уважать чужой труд.

— Это когда я была занята с аудитом фонда? — уточнила Рина.

— Ну, да. Ты еще по уши ушла в работу. И я не стала тебе мешать, рассказывая куда собралась. Когда я к ним пришла, все было великолепно. Меня встретили, окружили заботой, чуть ли не носились как с писанной торбой. Ирма, не хотите ли чаю, говорили они. А может быть вам предложить кофе или что-нибудь покрепче? Я от всего отказалась, говоря, что у меня мало времени и я очень спешу. Тогда мы перешли к самому интервью. Журналист мне сразу не понравился. Какой-то весь слащавый преслащавый. Даже у нас на студии были более брутальные геи, чем он.

Мужчина чем-то мне напомнил хорька. У него была такая же хитрая мордочка и такая же противная. Однако я не придала этому значения. Решив, что внешний вид журналиста это не лицо журнала. Как же я ошибалась. Но все по-порядку. Этот хорек начал с вопросов совершенно невинных на первый взгляд. Где я родилась, какая у меня семья, где училась, влюблялась ли в школе. Набор вопросов самый обыкновенный. Такой часто можно встретить в любой газетенке, где берут интервью. Помня, что писаки в состоянии откопать все что угодно, я отвечала на поставленные вопросы как можно ближе к действительности, стараясь ее особо не приукрашивать, но и не сгущать краски. Мне приходилось опускать то, за что можно было зацепиться. Вроде бы вначале все шло хорошо. Потом пошли вопросы связанные с фондом: как я пришла к мысли о его создании, что меня к этому подвигло. Вот тут мне пришлось уже выкручиваться. Я упомянула, что будучи подростком и находясь в сложном положении и сама задумывалась о смерти, и не только о ней, но о многом другом. И именно это подвигло меня принять решение о создании фонда. К моему удивлению, журналист не стал копать, чтобы выяснить глубинные причины моего решения, а перешел к моему прошлому занятию, а именно съемкам в порно. Зная, что фильмами с моим участием буквально нафаршировано кабельное телевидение, я так же не скрывала своего занятия, однако делала упор на то, что отошла от съемок и больше не намерена этим заниматься. Этот гад кивал, ничего не говоря и не перебивая. В конце тепло со мной попрощался. Я же попросила его прислать мне интервью перед тем как оно выйдет в журнал. Он обещал. Однако не прислал. А по сути обманул, сказав, что номер пойдет в печать еще не скоро. И вот я прохожу мимо газетного ларька и на меня смотрит обложка, на которой я изображена голой. Фото явно взято из фильма. У меня закрыты глаза и чуть приоткрыт рот. А под фото надпись «исповедь порноактрисы: вся моя жизнь — боль». И ты послушай что они там написали, упустив почти все, кроме моей работы в порно-бизнесе, при этом еще повернули все таким образом, как будто я до сих пор этим занимаюсь, — наконец, я выдохлась.

— Дай мне посмотреть, — деревянным голосом попросила Рина.

Я протянула злополучный журнал.

Подруга когда увидела обложку, то в лице переменилась. Она явно не ожидала ничего подобного. Рина судорожно начала искать злополучную статью. Впрочем, она была на самом видном месте.

Пробежав глазами по диагонали, Рина начала читать более вдумчиво.

— Не может быть, — воскликнула она.

— Может. Еще как может, — ответила я.

— Но это же немыслимо.

— А я тебе о чем говорю?

— Слушай, разве так можно все переврать? — Рина негодовала. Они совсем что ли сдурели такое публиковать. И подруга начала вслух читать отрывок из статьи журнала:

«— Кем вы работаете, если не секрет?

— Я — актриса.

— И какие роли вы играете?

— Самые что ни на есть чувственные.

— Наверное, Джульетту?

— Нет, в основном Красную Шапочку или Белоснежку для семи гномов.

— Так вы снимаетесь в фильмах для детей?

— Да. Для тех, кому есть восемнадцать с плюсом».

И чем дальше Рина читала, тем громче возмущалась, не стесняясь в выражениях.

— Они повернули все таким образом, как будто ты до сих пор там работаешь, при этом совмещая с работой в фонде? — переспросила меня Рина.

— Как видишь, — пожала плечами. Я потихоньку начала успокаиваться. Зато подруга, наоборот, начала заводиться.

— Мы подадим в суд. Я знаю одного очень хорошего адвоката, который на раз-два выиграет это дело. Они ответят за свои слова. Особенно тот хорек, который посмел обидеть тебя, — эмоционально заявила Рина.

— Пока не надо никого искать. Я сама хочу встретиться с редактором, который это все пропустил, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Зачем? — искренне удивилась Рина. — Надо сразу по горячим следам возбуждать иск о клевете и все. Это же удар по нашему фонду.

— Еще и какой.

— Ирма, прости меня, — подруга подошла ко мне и взяла за руку. — Прости.

— За что? — искренне удивилась я, не понимая причину поведения Рины.

— Это я тебя втравила. Дала согласие, не поговорив с тобой. Хотела как лучше, а получилось как всегда. Но если бы я знала, что так будет, то ни за что и никогда бы так не сделала. Прости.

— Не надо извиняться. Я знаю, что ты не хотела мне навредить. Я тебя люблю и ни в коем случае не обвиняю в случившемся. Откуда ты могла знать, что так получится? — обняла подругу, показывая ей свое доверие.

— Спасибо, — тихо пробормотала она, уткнувшись мне в плечо.

Я знала, что Рина искренне переживает обо мне. И это дорого стоило. На свете было не так много людей, которых я интересовала как человек, а не как средство по добыванию денег. Я молча усмехнулась, вспомнив что мне рассказывал Сержик о реакции Рози на мой уход студии. «Мамка» рвала и метала, обзывая меня за глаза всевозможными словами, говоря, какая я неблагодарная скотина, мол, меня приютили, обогрели, дали работу, а я так подло с ними поступила.

— Ты тут без меня справишься? — спросила у подруги. — Я хочу прогуляться, — в последнее время я много гуляла по улицам города, смотрела на людей, дома, витрины магазинов, думала и думала, стараясь найти в себе ростки стремления к чему-либо. Я проработала в фонде несколько недель, когда поняла, что скорее мешаю, чем помогаю. Обязанности в организации давно распределены. И не то чтобы со мной не могли поделиться ими, нет, я сама не хотела кого-нибудь ущемлять. Да и, кроме того, мечтала испытать себя и свои силы в чем-то новом, до этого не изведанном.

* * *

В редакцию злополучного журнала «Red аpples» я собиралась как на войну.

Собственно так оно и было, ибо обида, нанесенная мне публикацией, была весома и требовала как минимум извинений. От дальнейших действий с их стороны зависели что именно предприму в защиту своего поруганного имени. И пусть я до недавнего времени работала там, где работала, но на момент интервью все было совсем иначе.

На встречу я надела деловой костюм цвета бургундского с белой блузой под самое горло. При необходимости мой наряд превращался в достаточно откровенный, стоило только снять пиджак, под которым была полупрозрачная блуза. Под видимой одетостью просматривались пышные формы, облаченные в белое кружевное белье.

Узкая юбка подчеркивала крутые бедра, а высокие каблуки делали мои ноги длиннее, а шаг короче.

Почему так оделась я не не знала. У меня был какой-то внутренний порыв, требующий создать образ порочной недоступности. Можно назвать это чутьем, к которому я все больше и больше прислушивалась. И если оно говорило — делай, то я делала.

К зданию, в котором располагался офис журнала, я подъехала на такси.

Расплатившись, вылезла из машины. На плече у меня висела сумочка, а через руку был переброшен легкий плащ. Образ уверенной бизнес-леди довершал белый кружевной платок в кармашке на груди, подходящий под блузу.