Не названа цена

Она смешалась, принимая внутри себя правоту Леона, но всё же позволила себе отметить:

— Мне кажется, да, он сам это прекрасно понимает.

— Ну! Хорошо, если так, — не стал спорить Леон, который, впрочем, сильно сомневался в способности Рийара оценивать свои поступки и их следствия адекватно.

Хотя сухая эта беседа никак не располагала к её продолжению, Илия всё же решилась.

— Мне кажется, — робко призналась она, — он очень переживает… из-за твоей холодности к нему, — осторожно сформулировала она.

Леон удивлённо приподнял брови:

— Рийар? Переживает из-за моего к нему отношения? — он неловко улыбнулся, словно Илия пошутила, но не очень удачно. — Далёкие звёзды, вот в это я точно никогда не поверю!

— Почему? — тихо, почти беззвучно спросила Илия.

Ей очень не хотелось ему возражать и очень не хотелось ставить его слова под сомнения — но всё же она была совершенно уверена, что Рийар переживает, и очень глубоко.

Устало потерев лоб, Леон встал и подошёл к её столу, чтобы быть к ней ближе; присел на краешек столешницы.

— Илия, — проникновенно объяснился он, — я много лет тщетно пытался наладить с ним отношения, но он отказывался от любых моих попыток. Он ненавидит меня, и сказал мне об этом прямо, так что не думаю, что его действительно могут беспокоить мои чувства или их отсутствие.

Она посмотрела на него весьма жалобно и напомнила:

— Ты же сам говорил, что он иногда от откатов не понимает, что несёт. Мне кажется…

Она умолкла, потому что лицо его сделалось жёстким и холодным.

«Я всё-таки лезу не в своё дело», — горько подумала она, расстроившись, что так долго приставала к нему с неприятной для него темой.

Леон, видимо, разгадал её чувства, потому что, перегнувшись в её сторону, погладил её по щеке и с весёлой лаской в голосе отметил:

— Я понимаю, что ты переживаешь, и за меня, и за него. Это очень ценно для меня, Илия.

Все сомнения и терзания тут же оставили её; это признание того, что она сказала не глупость и не была навязчивой, и что он разглядел то, что ею двигало, было для неё чрезвычайно важным.

Они закрыли эту тему, но разговор этот поселил в сердце Леона сомнения.

Он был совершенно уверен в том, что только что сказал Илии — что Рийар не может переживать по этому поводу, потому что ненавидит его.

Однако Леон был высокого мнения о наблюдательности Илии и её умении делать верные выводы. Он рассудил, что она точно не на пустом месте вообразила себе эти рийаровские переживания, и что, возможно, дело действительно обстоит не так, как ему думалось.

«Но какая мне теперь, в сущности, разница? — попытался он убедить сам себя, что нет смысла об этом размышлять. — Дело уже решено, и ничего не изменишь».

Но аргумент его был насквозь лживый — разница была.

Одно дело — поставить жирную точку там, где не осталось ничего, кроме ненависти.

Другое — даже не поговорить с человеком, который, возможно, страдает и нуждается в этом разговоре.

«Знаешь, слышать это было больно», — всплыли в его голове слова Рийара. Тогда он отмахнулся от них — потрясение его от признаний Рийара было слишком сильным и глубоким, и он не был способен всерьёз слышать, что ему говорит брат. Тем более, что слова эти звучали издевательской насмешкой после явно выраженного желания убить.

«Ты же сам говорил, что он иногда от откатов не понимает, что несёт», — зазвенели в его голове слова, недавно сказанные Илией.

Могло ли такое быть?

Рийар был явно перебудорожен в тот день, и Леон наблюдал в его исполнении все градусы истерики. Мог и на эмоциях бросить злые слова — желая причинить боль, любой ценой.

«Это всё же было странное признание», — вынужден был со скрипом согласиться с доводами разума Леон.

В конце концов, он постановил сам в себе, что лучше в очередной раз стать мишенью насмешек идиотского брата, чем жестоко отказать теперь в разговоре и прощении человеку, который мучается и нуждается в этом разговоре.

Он взял у госпожи Юлании допуск — та проговорила что-то ободряющее про человечность, но Леон прослушал эту сентенцию, слишком занятый своими мыслями, — и отправился к изолятору.

Однако, чем ближе он к нему подходил, тем глубже им овладевали сомнения.

Ему вспоминались бесчисленные ситуации, когда он уже пытался так сделать первый шаг к примирению и налаживанию отношений — и чаще всего Рийар просто отвергал его с язвительной насмешкой, а если и принимал, то фальшиво, чтобы потом обмануть и посмеяться над доверчивым братцем вдвойне.

«Сколько раз я буду на это вестись?» — хмуро подумал Леон, глядя на уже видневшийся изолятор.

В голове его нарисовалась картина: должно быть, Рийар просто хочет оставить последнее слово за собой. Его тогда слишком задело, что Леон недвусмысленно заявил, что не простит его, и на этом их отношения закончены — полно! да были ли у них хоть когда-то отношения? — что закончились попытки Леона эти отношения установить.

Должно быть, это остро задело Рийара, и он решил потешиться под конец — наверняка ему несложно было внушить Илии мысль, как он страдает от жестокости брата.

С точки зрения Рийара это должно было получиться особенно забавно — напоследок поддеть Леона тем, что вот, смотри, я всё ещё имею власть над твоей женщиной! Я внушил ей то, что желал, и она стала послушным орудием моей воли, играющим против тебя!

Леон вздрогнул от отвращения и боли и скомкал свой допуск.

Он слишком часто ловился в этот капкан. Рийар делал так постоянно. Верить ему — не уважать себя.

Славно бы он посмеялся, обнаружив, что план его удался, и Илия сыграла как по нотам задуманный им спектакль, а Леон послушной собачкой побежал примиряться!

«Как я сразу не узнал эту западню», — зло сжал зубы Леон, которому было теперь досадно, что он так далеко зашёл, проникнувшись мыслью о якобы страдающем брате.

Горечь от мысли, что он не раз уже так попадался, совсем затопила его, скрывая в своих волнах крохотную, слабую искорку надежды на то…

«Нет, больше я на это не куплюсь!» — твёрдо и отчаянно решил Леон, решительно давя в себе остатки этой надежды, и резко развернулся, чтобы уйти.

К большой своей досаде он обнаружил, что за ним наблюдают: невдалеке стояла задумчивая Айриния и смотрела прямо на него.