Не обижайте женщин. Часть 2

– Вот заработаю еще немного – и поженимся. Непременно поженимся и чтоб все как у людей – ну там, белая машина, поездка в эдакое место. Мы будем счастливы, я тебе точно говорю! Вот только подзаработать на это надо – а то ведь я нас двоих содержу.

Он уверял ее в этом почти год, а после и вовсе понял – никуда ей не деться. Да и зачем жениться? Ведь девчонка и так выполняет все функции жены, включая постельные утехи. В сущности, у него уже есть жена, только без тех юридических заморочек, которые могут ему со временем усложнить жизнь. Поэтому Диглар все реже говорил о женитьбе и все чаще придирался к Зайдот, изводя ее требованиями то перешить ему рубашку, да не раз, а несколько, то перекрасить стены, а потом снова перекрасить их, ну и так далее. Он стал брюзглив и щепетилен, занудно выговаривая ей за каждую мусоринку, за неудачно поставленный стул, за ее холодность в постели … А однажды, надравшись до двоения в глазах, Диглар отвесил Зайдот пощечину за какой-то пустяк, и ему это понравилось. Чувство безнаказанной власти, ее покорность и испуг, без всякой ответственности с его стороны, заставили Диглара по-новому взглянуть на их совместную жизнь. Теперь он не стеснялся и рукоприкладства. Ему нравилось думать, что он воспитывает из девочки настоящую женщину – покорную, внимательную и совершенно исключившую собственные желания из своей жизни.

– Настоящая жена должна не любить своего мужа, а бояться его, – частенько повторял он, при этом взгромождая свои грязные ботинки на чистенькую белоснежную скатерть. – Запомни, Зайдот. Я вытащил тебя из дерьма – и ты теперь мне до конца жизни должна за это. Я тебя кормлю? Да, кормлю. Я тебе даю кров и постель? И это тоже. А еще я удовлетворяю тебя, хотя мог бы этого и не делать. Ты должна ценить все, что я для тебя делаю.

После спича в подобном духе, Диглар заливался радостно-бессмысленным хохотом, а потом принимался курить, стряхивая пепел на свежевымытый пол. Зайдот не проявляла ни единой эмоции, стоически вынося все издевательства и снова наводя чистоту в доме. У нее не было ни семьи, так думал Диглар, ни паспорта, ни дома – ничего своего. Она вся была в его руках, в его власти – и это приводило его в безумный восторг.

Но однажды, когда Зайдот уже было пятнадцать, она вдруг заболела странной болезнью. Ее тошнило, она слабела и плохо себя чувствовала. Тут только Диглар заволновался, сообразив, что рискует остаться без такого чудесного ухода, какой ему все это время предоставляла Зайдот. Ему пришлось раскошелиться, чтобы привести на дом частнопрактикующего врача. Тот долго осматривал Зайдот, о чем-то вполголоса расспрашивал ее, после чего огорошил Диглара известием, что девушка ожидает ребенка. Что ж, подумал огорченный Диглар, пусть тогда хотя бы родит мне пацана. Что ж я за мужик такой, если у меня не будет сына? Однако это лишний рот, который теперь тоже придется кормить. Хорошенечко поразмышляв над этим, Диглар устроился на обувную фабрику, что была расположена на другом конце города. Здесь ему обещали хороший заработок и возможность получать обувь на себя бесплатно. Опустим тот факт, что с обувью его бессовестно надули, да и заработок оказался не так уж хорош, но Диглару показалось, что будет неразумно лишаться работы в столь непростое время. Он даже стал по возможности чаще покупать небольшие кусочки мяса и фрукты, чтобы его будущий сын родился крепким и здоровым. А еще Диглар надеялся, что Зайдот, наконец, улыбнется ему и поблагодарит. Но, к его неописуемому гневу, она лишь сдержанно кивала в знак благодарности, принимая его подношения. Так что Диглар быстро прекратил ее баловать, рассудив, что баба она крепкая, обойдется своими силами, нечего деньги в пустоту распылять.

Прошло время и Зайдот родила прекрасную крепенькую девочку, что совершенно выбило из колеи Диглара – в тот день он напился до беспамятства и ожесточился еще больше. Он возненавидел малышку Далуру, как ее назвала Зайдот, опять же, совершенно не посоветовавшись с ним. Диглара страшно выводило из себя, что Зайдот принимает какие-то решения, не интересуясь его мнением. Поэтому он стал еще чаще прикладывать к ней кулак, однако стараясь не калечить – ведь ей же нужно еще и по хозяйству работать. Так что Зайдот молча терпела его побои и, потирая синяки, принималась за привычный труд: приготовить еду, перемыть посуду, прибрать, подмести, постирать, ко всему этому еще добавились заботы о младенце. Зайдот стала бледной и какой-то сосредоточенно-ожесточенной в своих трудах, по-прежнему без ропота и возражений продолжая прислуживать Диглару. Ее отдушиной стала дочурка – Зайдот любила ее без памяти, каждую свободную минуту проводя с малышкой. Она, с изумлением, перебирала ее крохотные пальчики, почти неощутимо касалась ее нежных волосиков, целовала ручки и ножки. Диглар вдруг заметил, что за всем этим Зайдот перестала удостаивать его постель своим присутствием и не вынеся этого, за волосы оттащил ее от дочери и изнасиловал прямо тут же, у кроватки, сделанной из старого кресла. Зайдот привычно морщилась, но молчала. О чем она думала, Диглар понятия не имел и это его бесило больше всего.

Однажды он пришел с работы уже хорошенечко приняв на грудь где-то по пути. Качаясь и едва выговаривая слова, он принялся бить кулаком в стену, требуя свой ужин. Испугалась и заплакала маленькая Далура, Диглар же замолотил кулаком по стене еще сильнее, яростнее и принялся орать, чтобы Зайдот успокоила девчонку, пока он ее не вышвырнул из дома. Зайдот, бледная как тень, с глубоко залегшей под глазами синевой, уставшая, бесшумно появилась перед Дигларом и принялась заботиться о нем, оставив свою дочку в одиночестве. Она плотно закрыла дверь в комнату, где лежала девочка, чтобы ее плач не беспокоил раздраженного Диглара. Тот же, сытно поев, завалился на диван и немедленно захрапел. Но Зайдот так и не уснула в ту ночь. У бедняжки Далуры болел животик и она мучительно, надрывно плакала, не замолкая ни на минуту. Зайдот ходила по дому – две комнаты, крохотная кухня и короткий коридорчик с санузлом, особо не разгуляешься, – прижимая заходящуюся в крике девочку к своей груди. Пьяный Диглар спал как бревно, совершенно не замечая криков.

Однако утром он проснулся хмурый и злой от похмелья, сел на диване и крепко сжал голову кулаками. Далура наконец задремала и Зайдот засунула грудь обратно в платье, взглядом оценивая состояние Диглара. Тот поднял на нее мутные глаза и оскалился, облизываясь пересохшим языком.

– Чего зенки вылупила? – Буркнул он, морщась от пульсирующих внутри головы молоточков. – Дай воды.

Зайдот повернулась в сторону кухни, но на мгновение остановилась, чтобы перехватить заснувшую дочь поудобнее. И надо же было такому случиться, что именно в этот момент Диглар снова взглянул на нее.

– Быстро! – Рявкнул он. Разбуженная его воплем, Далура снова залилась плачем. Диглару показалось, что по его мозгам несется табун лошадей с чугунными подковами. Он подскочил как ужаленный и в один прыжок оказался возле Зайдот. Не успела она сообразить, что происходит, как Диглар уже вырвал у нее девочку и что было силы швырнул о стену. Плач смолк, на обоях осталось большое грязно-кровавое пятно. Странной кучкой лежало тело малышки. Зайдот, в оцепенении, смотрела на кровавую кляксу на стене, от которой беззвучно потекли неспешные струйки – вниз, к маленькому трупику на полу. Зайдот оттолкнула Диглара и упала на колени рядом с дочерью. Осторожно взяла ее на руки, слегка потормошила, в панике попыталась сунуть ей в ротик сосок … Затем, не веря своим глазам, приподняла Далуру, чтобы рассмотреть рану – голова девочки вяло упала ей на плечо.

– Да какого хрена ты там замерла? – Распалялся у нее за спиной Диглар, выразительно взмахивая побелевшими кулаками. – Эй, я тебя спрашиваю? Я тебе, черт побери, что сказал сделать? Принеси мне воды! Быстро! Немедленно! А это дерьмо выкинь на помойку, теперь хоть от ее воплей отдохнем!

С этими словами, он снова повалился на диван и принялся громко стонать, прикладывая к голове стакан вместо холодного компресса. Зайдот ничего не чувствовала. Вот в ее руках лежит дочь, которая еще час назад плакала, дышала, сосала ее грудь … и теперь ничего этого нет. Из ее крохотного вялого ротика струится кровь, голова сплющилась от удара и вся перемазана в крови. Но Зайдот ничего не ощущает, внутри нее была сплошь ледяная пустота. Все свои чувства она уже давно сжала, упаковала в спичечный коробок и засунула его в самый темный угол души. Лишь рождение дочери несколько оживило ее, научило тихо радоваться, удивляться, любить. А теперь она снова разучилась чувствовать. Одно лишь горькое недоумение разрасталось в груди Зайдот, отчего сердце ее, впервые за долгое время, вдруг всколыхнулось и забилось чаще. Ее маленькая любимая девочка. Нет. Так нельзя. Она долго терпела унижение и побои, потому что ей некуда было идти. Она терпела – потому что умела терпеть и делала это ради себя. Но разве можно вытерпеть смерть своего ребенка? – спросила себя Зайдот и судорожно прижала тельце дочери к своей груди. По ее щекам поползли первые, тяжелые слезы.

Внезапный удар в спину заставил Зайдот очнуться – Диглар с силой запустил в нее стаканом, так что тот отскочил и со звоном разбился. Зайдот открыла глаза и вдруг ощутила, что от удара внутри нее что-то вспыхнуло. В груди нестерпимо стало гореть и все ее тело вдруг налилось, словно кипящим пламенем, дикой необузданной силой. Она вспомнила тот день, когда Диглар увел ее из цирка – тогда, выступая, она попыталась взять вес в пятьдесят килограмм, но неудачно взяла штангу и уронила ее, едва не прибив зрителей первого ряда. Зайдот не торопясь развернулась и Диглар немедленно привстал на диване, злобно вопя что-то. Она лишь разобрала «я приказал» и «воду», но гул, пульсирующий в ушах, не дал ей разобрать, о чем он там толковал, да это было и неважно. Гнев – настоящий, жгучий, до боли раздирающий изнутри, поднимался в Зайдот.

Она медленно подошла к столу и бесконечно нежным, осторожным движением положила на него свою дочь. Затем сделала один шаг и схватила Диглара за тощие бицепсы, приподняв его над диваном.

– Что ты делаешь? – В ужасе заверещал он. Ха, да пока еще ничего, мелькнуло у нее в голове. Но ты непременно узнаешь, что я сделаю с тобой. Обещаю.

Патрульная машина приехала лишь после того, как соседи, напуганные душераздирающими воплями, позвонили в полицию в пятый раз. Из потасканного автомобиля нехотя вылез полицейский. Он с сомнением осмотрел дом-фургон, поодаль от которого испуганной стайкой толпились соседи. Увидев полицейского, они зашумели, задвигались и принялись наперебой давать ему советы и выражать негодование, чередуя их с замечаниями и насмешками. В основном, местные ехидно проезжались по стремительности бравой полиции, бегущей на помощь битых полтора часа.

– Так, замолкли все! – В раздражении бросил им полицейский, не без удовлетворения отметив про себя, что люди его послушались. Он расстегнул кобуру и положил ладонь на рукоять пистолета. Медленно подошел к двери домика и толкнул ее – дверь немедленно рухнула на пол с мучительным скрежетом.

– Эй! – Неуверенно крикнул он в темноту дома. – Полиция! Буду стрелять на каждое резкое движение, ясно? Медленно выходи с поднятыми руками!

Битых полчаса он разнообразно орал эти фразы в скорбную дыру дверного проема, пока не охрип. Соседи снова оживились, между собой комментируя мужественность и решительность представителя закона, пересмеиваясь, глумливо перешептываясь. Полицейский все сильнее ощущал досаду, понимая, что выглядит он сейчас дурак-дураком. Он мог вызвать подмогу, но за огневую поддержку обычной бытовухи коллеги его потом засмеют как пить дать, да и начальство тоже по голове не погладит. Будут его издевательски называть «герой обосравшийся» или как-нибудь еще в том же духе. Но и стоять тут до морковкина заговенья он тоже не хотел. Патрульный опустил пистолет и, пораскинув мозгами, пришел к выводу, что скорее всего преступник давно уже бодро перебирает ногами, удаляясь от места преступления. Поэтому он в последний раз крикнул, что входит и сразу же вошел, расслабленно опустив пистолет. Последнее, что он увидел в своей жизни – огромная женщина, с головы до ног перемазанная кровью, нежно качающая на руках какой-то грязный сверток.