Не оставляя

После этого, прочитав мне вводную лекцию о языке, она перешла к теме с пугающим меня названием – лексикология, где было много впервые услышанных мной слов и понятий, таких как метонимия или синекдоха. Она даже вставала со своего стула и на доске красивым почерком выводила неизвестные до сего момента мне слова типа синекдоха, объясняя и раскрывая затем на примерах смысл этой самой синекдохи.

Было даже где-то любопытно и интересно. «Но к чему мне всё это, – думал я, – к чему! Мне что, надо готовиться в филологический или какой-нибудь литературный институт!..» Но вслух я пока не возражал, а едва успевал конспектировать основные тезисы её лекции. Даже рука у меня затекла с непривычки, и я стал демонстративно поглядывать на свои часы и трясти усталой рукой.

Наконец, взглянув на свои часики, она снисходительно и в то же время пристально посмотрела на меня, точно хотела этим взглядом медленно с растяжкой произнести: «Ну что, наглый юнец, утомился, скоро твою спесь выбьем окончательно…» Вслух, правда, она сказала, что подошло время перерыва и, быстро встав, вышла из аудитории.

Я ничего не сказал о её фигуре, не потому, что широкие светлые брюки, следуя какой-то только ещё входившей в обиход французской моде, болтались на ней, точно это была юбка до пят, и скрывали самое важное, на мой взгляд, – ноги, а потому не сказал, что просто не хотел гадать о её возрасте. Где-то лет на десять она была меня старше, ну, может, на восемь. Впрочем, это было не так уж и важно мне.

Я вышел из аудитории, думая как провести целый час отпущенного мне перерыва. Выходя из корпуса, я заметил, что письменных столов на площадке перед входом уже не было, как не было и садовника в его испачканном желтой масляной краской халате. Не было и пластикового ведра с известью. Наверно, садовник где-то усердно белил разведённой известью стволы деревьев и подкрашивал желтой краской скамейки, искренне сожалея в душе, что таким подлым образом востребован его талант живописца, – Даша говорила, что в свободное время он писал море.

Солнце припекало уже нещадно, обещая очень жаркий и душный день. У меня мелькнула мысль, что Даша, скорее всего, уже приехала и можно будет преподнести ей сюрприз, неожиданно заявившись к ней в общежитие за словарём. Однако, легко найдя это общежитие, рядом с которым находилась и небольшая столовая, откуда вкусно по-домашнему пахло чем-то печённым, я на входе в само общежитие услышал от грозной пожилой вахтёрши, обладавшей властным начальственным голосом, что Даша Невицкая ещё не приезжала из города. Это сильно расстроило меня – всё же очень хотелось увидеть её. Тогда другая мысль пришла мне в голову: «Почему бы не скоротать время у моря, которое, по словам Даши, было где-то совсем рядом». Я даже догадывался в какой стороне.

И я, обойдя уже пустовавший теннисный корт и всю спортивную площадку, нашёл зараставшую травой тропинку и по ней дошел до густых зарослей деревьев, где обнаружил большой деревянный щит с аляповатым местами сильно облупившимся изображением девочки в жёлтом купальнике, радостно бегущей в сторону пенящегося моря. Ниже было грозное предупреждение, что ходить на пляж опасно для жизни и строго запрещено всем учащимся. Чьих рук это произведение – понятно было и без автографа.

Учащимся тётушкиного заведения я не был, а тем более куда-то бегущей девочкой – и поэтому тропинка уверено вывела меня из зарослей до крутого спуска, у которого уже слышен был тихий морской прибой. Через пару минут я увидел и море. Оно блистало такой же манящей сверкающей голубизной, как и вчера на городской набережной.

Спускаясь к воде, я любовался открывшейся картиной довольно большой и очень скалистой бухты. Абсолютно пустынный галечно-каменистый пляж, если его можно было так назвать, и в самом деле некогда был сильно разбит штормовыми волнами. Повсюду виднелись довольно большие валуны и камни, сорванные наверно с обрывистого берега или всё-таки принесённые морем. Но сейчас удивительно чистая и прозрачная вода, сквозь которую местами просматривались пышные темно-зеленые султаны водорослей, была очень спокойна. Только небольшие волны мягко накатывали на берег и шуршали мелкими разноцветными камешками и галькой. Я громко загремел мелкой галькой, когда ступил на неё и направился к бирюзовой воде.

Ничего опасного здесь я не увидел, разве что совершенно дикий необорудованный пляж. Понятно, что можно было сорваться со спуска и сильно пораниться или ушибиться о какой-нибудь большой камень. В воде тоже просматривались обросшие водорослями валуны, но их было не так много, и они совершенно не мешали купанию. Руководство интерната во главе с тётушкой, кажется, сильно перестраховалось, наложив строгий запрет на купание здесь. Хотя девчонкам-подросткам, конечно же, на таком берегу делать было нечего. Городские пляжи были намного безопаснее и к тому же они были песчаными.

Я ещё раз оглядел пустынный берег и, стремясь поскорее охладиться в море, быстро разделся. Оставив одежду недалеко от набегавших волн в одних только наручных часах, – хотелось испытать их водонепроницаемость, – я бросился в бирюзовую воду, которая оказалась намного прохладней той, что была на городском пляже. Видать, сильные подводные течения перемешивали и несколько охлаждали здесь воду. Одно из этих прохладных течений я почувствовал, когда глубоко нырнул за небольшим крабом, спрятавшимся от меня в щель между камнями и пытавшегося оттуда мне нагло угрожать.

Вдоволь наплававшись и нанырявшись, я вылез на берег и растянулся на гальке недалеко от воды, где мирно покоился весь мой гардероб. Солнце вмиг высушило кожу и даже немного стягивало её, безжалостно жаря своими лучами моё белое незагорелое тело. Обгореть сразу же я не желал, и ещё раз окунувшись, снова растянулся на гальке у большого валуна, частично спрятавшись за него от вездесущего солнца.

Я лежал и смотрел в высокое голубое небо и, кажется, впервые ни о чём не думал, как вдруг услышал шум отбрасываемой чьими-то ногами гальки. Выглянув из-за своего валуна, я к своему изумлению увидел буквально в десяти шагах от себя Стеллу. Она была в тех же светлых брюках и короткой блузе. Но на ногах её уже красовались не летние туфли, а розовые пляжные шлёпанцы и в руках была большая холщовая сумка, из которой она достала небольшое оранжевое покрывало и быстро расстелила его.

Прижавшись всем своим телом к горячим камням, я лихорадочно соображал, что же мне делать. Всю свою одежду я оставил где-то у воды, а предстать вдруг перед ней абсолютно голым и беспомощным, ощущая всей кожей её насмешливый, а может даже и презрительный взгляд, было бы более чем ужасно, – хуже не бывает, – и я инстинктивно пытался подобно ящерице уменьшиться в размерах и раствориться в щель под валуном. Пока я отчаянно старался что-то придумать, Стелла уверенными движениями разделась и осталась в узких тёмно-коричневых бикини, а через мгновенье и эти бикини оказалось на её оранжевом покрывале.

Кажется, у меня в груди всё обмерло после этого. Ситуация стала почти безвыходная. Обнаруживать себя теперь было совсем неприлично. Зажмурившись, я краем глаза проследил как загорелая и на удивление очень стройная тонкая фигура с красивыми длинными ногами, изящно ступавшими по гальке, проследовала к воде. В глаза сразу бросалось, что ровный загар присутствовал на её теле не везде. Эти белые тонкие полоски от бикини, подчёркивавшие её наготу, ещё более вносили сумятицу в моё состояние.

Быстро по-пластунски проползти к одежде и так же незаметно уползти с этого пляжа было невозможно. Оставалось одно – ждать, когда Стелла, искупавшись, сама уйдёт отсюда.