Не оставляя

Мой сардонический вопрос испарился сам собой. Тётя как бы не заметила его, но подчеркнула, что одной из моих репетиторш будет опытный педагог-литератор Стелла Александровна, которая очень тактичный и внимательный человек, в чём я, конечно, и не сомневался, но, безусловно, был бы определённо рад всё же избежать её пристального внимания к своим умственным способностям.

«Лучше б этот опытный педагог-литератор брался обучать тех, кто желает этого», – с некоторым возрастающим неприятием и отчуждением подумал я об этой своей будущей репетиторше, наделенной, скорее всего, также и функциями наставницы и строгой воспитательницы в одном лице.

Я тоскливо глядел из глубины комнаты на ярко-голубой прямоугольник окна, в котором одиноко кудрявилось небольшое перистое облачко и на фоне которого зачем-то в деталях припоминался большой десятиведровый школьный аквариум в кабинете биологии с навеки, казалось, заточенной там безмолвной и всецело покорной своей судьбе живностью. Я вдруг почувствовал себя примерно такой живностью.

Всё складывалось прескверно. Нежданный сюрприз действительно чуть было не вверг меня в самый настоящий ступор, если бы я не услышал о другом своём репетиторе – на этот раз уже по английскому классическому языку, который, если честно признаться, я прилично запустил в школе. Этим репетитором была назначена шестнадцатилетняя Даша, чей приятный голос я только что слышал по телефону. «Дашенька Невицкая у нас лучшая ученица, большая умница и очень ответственная строгая девушка», – так кратко охарактеризовала её тётя. Затем также кратко пожелав успешно пройти под руководством Даши ускоренный курс разговорного английского, тётушка мягко и в тоже время непререкаемо закрыла эту тему, не предоставив мне ни малейшей возможности воспроизвести хоть какие-то свои суждения на этот счёт.

«Предположим, – немного успокаивал я себя, – с Дашей я не прочь был бы общаться хоть на китайском, но с неведомой местной училкой забронзовевшей наверно от рутинного многолетнего педагогического труда – ни за какие коврижки». Школу, слава богу, я закончил и ощущать себя второгодником желания не было.

Конечно, внешне я постарался не слишком уж проявлять своё крайнее недовольство. Хладнокровие в любых неожиданных ситуациях в последнее время было моим девизом и почти знаменем, да и юная Даша, кажется, немного сглаживала неудачный расклад вещей, который так неожиданно и безальтернативно был выложен передо мной.

И всё-таки, может быть, не только из-за внутреннего неуспокаивающегося чувства протеста, я не смог сдержаться от выражения хотя бы самого малого неудовольствия.

С некоторым пылом, но как-то безнадёжно я попенял тёте на её чрезмерную и, на мой взгляд, совершенно излишнюю заботу, на что она только понимающе улыбалась в ответ, приговаривая что-то о гармонии приятного и полезного…

Вволю пообщавшись с ней в бурливом и неспокойном русле этой темы и выторговав незначительные чисто символические уступки, из которых более или менее значимой была Дашина экскурсия по вечернему городу, я, махнув рукой на всё, понял, что противостоять тётушке, пожалуй, мне будет много сложнее, чем отцу.

«Ах, тётя, – думал я, выйдя уже на улицу и помахивая ей снизу рукой, когда она показалась на балконе, – как же я всё-таки мог допустить такие поползновения на свою свободу и не предпринял своевременно что-нибудь упреждающее. Ведь после разговоров с отцом нет-нет да и мелькали мысли именно о таких перспективах моего пребывания здесь на юге».

Впрочем, и без каждодневных почти ритуальных перед отъездом разговоров с отцом вполне очевидно было, что он легко сговорится со своей обожаемой сестрой-директрисой, которая в благих целях постарается обрушить на меня весь свой немалый педагогический потенциал, включая также и потенциал своего заведения. «Наивный, я мечтал о беспечном времяпровождении на южном взморье! Хорошо, что хоть экскурсию я успел для начала организовать себе, а то бы уже после прогулки по набережной парился за партой, исподлобья косясь на почтеннейшую Стеллу Александровну», – размышлял и корил я себя одновременно.

Насчёт экскурсии, тётя, как ни странно, возражать не стала, даже сама по телефону уточнила слегка удивлённой Даше, куда в первую очередь необходимо меня сводить, дабы я проникся духом великого прошлого их небольшого городка. И в этом смысле местный краеведческий музей должен был, по её мнению, сыграть свою архиважнейшую культурно-просветительскую роль. «А затем можно будет осмотреть и старую набережную, и смотровую площадку на ней, откуда виден весь залив», – милостиво и предусмотрительно было разрешено мне полюбоваться здешними красотами и немного вкусить южной романтики. В тоже время я был настрого предупреждён, чтоб и не думал встречать там рассвет, потому как завтра в десять утра меня будет ждать в учебной аудитории Стелла Александровна.

– А как же пляж?! – заикнулся было я. На что тётя, ласково по-матерински расправляя мне на лбу сбившиеся волосы и улыбаясь своей обезоруживающей тёплой улыбкой, отвечала:

– Как же, как же без пляжа! Пляж будет обязательно… после занятий, когда и жара спадёт и когда как раз будет лучшее время для солнечных ванн и водных процедур… Впрочем, – вдруг добавила она, пристально вглядываясь в меня и поправляя на этот раз воротник моего батника, – належаться на песке, дорогой Андрюшенька, ты всегда успеешь, ведь главный городской пляж буквально в двух шагах от дома… а посему других и не надо!

Она произнесла последнюю часть фразы чуть громче и с какой-то поспешной категоричностью, причины которой, несомненно, присутствовали в её словах некой подоплёкой или же, по крайней мере, метафизически витали где-то рядом.

Но мне-то именно после этих слов показалось, что мой распорядок дня давно уже расписан и утверждён и в нём есть лишь немного свободного времени, когда Андрюше позволено поковыряться в песочнице во дворе или полежать на пляже, прячась между деревянными лежаками от взоров находящейся где-то поблизости родной тёти или кого-нибудь из её бдительных коллег.

3

Оставив тётушку на балконе с её мыслями и заботами обо мне, я шёл изогнутой живописной улочкой в сторону набережной, вдыхая незнакомый провинциальный дух уютного курортного городка и ощущая, что феерическое чувство свободы несмотря ни на что уже дружески приобняло меня и даже слегка кружит голову, освежая её новыми яркими впечатлениями. Восхитительным было это ощущение какого-то ещё неизведанного мною праздника, витавшего, казалось, в самом воздухе этого незнакомого городка, в котором так беззаботно гуляли люди, ярко светило южное солнце и где никому до меня не было дела, за исключением, конечно же, моей заботливой и беспокойной тёти.

Спустившись к набережной и сразу же едва скрывая восторг от сверкающей синевы моря, которое мне наконец-то довелось увидеть, и с трудом преодолевая желание заскочить на пляж, что раскинулся чуть левее и искупаться там, я, всё же боясь опоздать к назначенной экскурсии, поспешил к музею, который без труда сразу же и нашёл. Вернее, он сам обнаружился всего лишь в сотне шагов от места, где я любовался морем.

Действительно, как и говорила тётя, всё в этом чудесном городке было в двух шагах: и море, и небольшой пляж, который почти весь был заполнен отдыхающими, и тенистый сквер, где прогуливались парочки и где в густом спёкшемся от дневного зноя воздухе тонкими слоями плавал необычный для меня сладкий аромат каких-то южных цветов, настоящие оранжереи которых благоухали на ухоженных клумбах с нежно мурлыкавшими фонтанчиками в виде оригинальных скульптурных чаш. Совсем рядом от сквера был даже небольшой местный театр, где, похоже, шёл спектакль, – оттуда приглушенно доносились звуки музыки и смех зрителей. Казалось, всё вокруг до краёв было наполнено тихим праздничным благополучием и источало бесконечное южное радушие и дружелюбие.

Лишь у входа в красивый старинный особняк местного краеведческого музея, где меня должна была ожидать Даша, напряглись и грозно оскалились два белокаменных льва, вышедших по легенде прямо со дна морского и сразу устроившихся здесь на службу. Вероятно, их главной обязанностью было не просто бдеть на ступеньках у входа в музей, но и отпугивать неугодных им лиц. Хотя, честно сказать, вряд ли они могли кого-либо сильно напугать по причине своей вековой старости. К тому же у одного был сильно до безобразия расквашен нос, а другой бедняга и совсем был без лапы, не считая глубоких царапин и ссадин на спине, приобретённых наверно в прошлой жизни в многочисленных жестоких схватках.