Не оставляющий следов: Обретение

После захода солнца квартал оживал. Жители собирались компаниями, рассаживались за столиками кабачков, пили, пели, ссорились, смеялись. У нас же было тихо: наставник, удобно устроившись на кушетке, углублялся в какой-нибудь мудреный трактат, а я, как ни старался, ни на чем не мог сосредоточиться и то и дело замирал, прислушиваясь к шуму улицы. Учитель Доо, видимо, посочувствовал моей скуке и рекомендовал вечерние прогулки. Сказал, что они для здоровья полезны.

Я наслаждался сумеречной прохладой, любовался садами, шелестящими листвой из-за высоких заборов, с интересом наблюдал за театром теней, иногда дававшим свои представления на плотных занавесях открытых окон. Отчаянно хотелось прикоснуться к простым и необременительным человеческим отношениям, хоть ненадолго стать частью чего-то большего, чем маленький мирок «Дома в камышах». Во время одной такой вылазки меня окликнул владелец кабачка, из которого я больше месяца назад изымал наклюкавшуюся Шаю. Это был немолодой грузный северянин с густой проседью в кудрявых волосах и лиричными синими очами, чья поэтическая красота уравновешивалась крупным мясистым носом. В долине меж гор живет такое племя, непохожее на остальных подданных империи.

– Привет, парень! Что же ты бродишь, как неприкаянный? Заходи в гости, – он гостеприимно распахнул передо мной дверь.

Пришлось войти. Мило здесь, в чем-то даже стильно: беленые стены, высокая стойка из массивных каменных плит, вместо столов деревянные бочки, окруженные табуретками. Над стойкой нависали полки, заставленные чугунными котелками и сковородками, старинными кувшинами и деревянными блюдами. Нарочито грубый интерьер оживляло огромное окно, заключившее в свою раму картину уютного сада, заставленного легкой плетеной мебелью.

– Садись за столик, я угощу тебя особым напитком, – кабатчик доброжелательно кивнул в направлении окна.

Кресло было удобным, несмотря на хлипкий вид. Ветерок свеж, разговоры тихи и расслабленны. Откуда-то издалека доносились слегка фальшивящие звуки флейты, но это только добавляло очарования тихому летнему вечеру. Немногочисленные завсегдатаи играли в шашки и домино, потягивая напитки из высоких бокалов и тяжелых глиняных кружек. Рядом с досками для игр притулились легкие закуски – сырные шарики, сухарики в чесночном соусе, креветки и кольца копченых кальмаров. Две немолодые женщины за соседним столом негромко сплетничали под ароматный чай, смакуя кусочки кремового торта и раскладывая пасьянс... Статусу обители порока, как их описывают в книжках, это заведение совершенно не соответствовало.

Кабатчик подошел неслышно, легко удерживая одной рукой увесистый серебряный поднос. На нем высился узкий сосуд с длинным изогнутым носиком и фигурной крышкой, изящная чашка и тарелочка с обжаренными ломтиками белого хлеба и кубиками масла. Ловким движением кабатчик намазал маслом хлеб, налил в чашку содержимое кувшинчика и с дружелюбной улыбкой поставил все передо мной. Напиток и вправду был незнаком. Горячий, густой, светло-коричневый с бежевой пенкой... он пах одновременно и горько, и сладко. И на вкус оказался таким же.

– Что это?

– Какао, дар далеких земель, – с улыбкой пояснил кабатчик и присел рядом. – Варится из особых бобов и молока.

Я внутренне содрогнулся и сглотнул, сдерживая тошноту. Молока? Сырья для сыра и масла? Употреблять в пищу жидкость, вырабатываемую коровами... Но в семье нас учили вкушать самые экзотические блюда, не выдавая отвращения. Я хрустнул хлебцем и смело отпил еще. Кабатчик испытующе смотрел на меня:

– Меня зовут Умин. Ты будешь желанным гостем в моем заведении, – ободряюще кивнул он вслед следующему глотку.

– Спасибо, Умин. Мое имя Аль-Тарук, и я рад быть твоим гостем, – столь же церемонно ответил я.

С каждым новым глотком напиток казался все приятнее. Последние капли растаяли на языке, оставив на прощанье вкус тягучей сладости.

– «Какао»... – я покатал его во рту, – очень подходящее слово.

– Лучше всего его пить долгими зимними вечерами. Приносит душе радость, а животу сытость. Я варю какао для своих особых клиентов... Мало кто способен оценить напиток по достоинству.

– У нас не принято употреблять в пищу молоко.

– Да. Это было твое маленькое испытание, – лукаво улыбнулся Умин, сверкнув своими чудными очами.

Он заговорщицки наклонился ко мне и заговорил нараспев, как сказитель:

– Молоком диких кобылиц вспаивают могучих батыров кайджунских степей, молоком тучных коров лакомятся черноокие нежные красавицы Зебанавара, молоком упрямых жилистых коз поддерживают силы горняки Канамарки... и только благословенный Бахар отвергает этот дар жизни.

Он откинулся на спинку стула, жалобно скрипнувшую под весом массивной спины, и торжественно воздел вверх палец:

– Но какао не для простых людей, а среди бахарцев есть о-о-очень непростые люди. Бобы привозит брат мой, торгующий с заморскими странами. Говорят, жители их черны как ночь, скоры на расправу и верны в приязни. Этот напиток предназначен для ищущих необычного... Сегодня я угощаю тебя за свой счет, но надеюсь, – хитро улыбнулся он, – ты еще не раз придешь насладиться им по собственному желанию.

Я согласно кивнул, околдованный цветистой вязью слов.

С этих пор стал заходить к Умину почти каждый вечер. Дорогое какао заказывал не часто, под особое настроение, в основном пил чай со сладостями и наблюдал за посетителями. Степенный поставщик воды Суфьян ад-Фатых любил сравнивать качество вин из разных частей империи. Он много путешествовал и, казалось, по единственному глотку влаги мог воссоздать вкус мирового океана. А уж если глоток был не один – мировой океан становился ему по колено. Владелец самой большой местной оранжереи Мулилле Ананта был страстным спорщиком и азартным игроком, исследующим пороки и пристрастия всех холостых жителей квартала в надежде найти надежных мужей для своих, безусловно, прелестных, но, увы, многочисленных дочерей. Этим же занималась Ло Лита, молодая вдовушка учителя классической словесности Гуаньберта Гуаньберта, скончавшегося в весьма преклонных годах. Стоит уточнить, что действовала она в собственных интересах. Постепенно они привыкли к моему присутствию и приняли в свою компанию. Я то присоединялся к играм в шашки или кости, то меня привлекали к дискуссиям о проблемах воспитания подрастающего поколения, где я служил в доводах оппонентов примером как «pro», так и «contra».

Не меньше поводов для бесед находилось и у остальных завсегдатаев. Иногда разговор за одним столиком перекидывался на соседние, а там захватывал и весь сад, и в этом общем разговоре каждый мог высказать свое мнение и задать вопрос. Тут уж я только успевал крутить головой по сторонам, чтобы не пропустить ни единого слова. Доставалась мне также порция сплетен, будоражащих квартал. С некоторых пор причиной бурных споров была загадка личности таинственного незнакомца, скрывающего лицо широкополой шляпой, а фигуру – длинным плащом. Он появился в квартале не так уж давно, но уже оставил после себя шлейф разбитых сердец молодых служанок, садовниц и ткачих. Но в последние дни очарование тайны незнакомца слегка померкло: все судачили о загадочной шайке воров, появившейся в квартале. Все больше общественное мнение склонялось к тому, что преступники не были людьми, и проводило аналогию с происшествиями в «БакОлейной лавке». Заодно услышал, что причиной пошатнувшихся дел Шая обьявила козни злых духов, которых смог укротить духоборец Мельхиор. А свое постепенно выправляющееся финансовое положение оправдала прибытием каравана с товаром, заказанным и оплаченным давным-давно. Хорошо придумала, Любой мог подтвердить, что Мельхиор действительно проводил ритуалы изгнания на складе, и только я знал, что они не подействовали. Добропорядочные обыватели сожалели, что не могут немедленно воспользоваться профессиональными услугами для защиты имущества, поскольку упомянутый духоборец отбыл по своим духоборческим делам.

Похождения удачливого повесы, признаться, не вызывали особого интереса, но с кражами все обстояло иначе: первый опыт поимки воришек породил энтузиазм охотничьего пса, вставшего на след. Пользуясь любой возможностью, я выспрашивал у посетителей кабачка Умина все, что им известно о совершенных преступлениях, интерес представляла каждая мелочь. Рассказы подстегивали воображение, и размышлять продолжал даже в песочнице, что не могло не сказаться на качестве тренировок. Учитель Доо сердился, я рассеянно кивал в ответ на упреки, но выбросить мысли из головы не мог. В конце концов решил записать и привести в систему то, что удалось вытянуть из посетителей кабачка. Складывалась такая картина: