Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело
Шрифт:
Беспалов нахмурился от странного желания – каким–нибудь невероятным способом обойтись без этой поездки в городскую прокуратуру; как–то отвести от этого лохматого человека в очках нервную схватку, которые тот находил почти ежедневно; закрыть его от других, плотно закрытых прокуроров. Беспалов нахмурился еще строже, потому что это желание показалось ему не мужским и уж наверняка не прокурорским.
Мысль перескочила – вечерами она перескакивала чаще и свободнее – на самого себя…
Вот он. Ничего с ним не происходит. Здоровье хорошее. С женой отношения добрые, лет пять не ссорились. Сын вырос нормальный, в институт
Он затушил недокуренную сигарету и придвинул милицейскую пачку бумаг с каким–то сторонним удивлением – остался для работы или для мемуарных размышлений?
– Кто–нибудь есть? – донеслось из приемной через ту дверную щель, которую оставила секретарша.
– Гражданка, рабочий день кончился, – крикнул Беспалов.
Но гражданка была уже в этой дверной щели, раздвинув ее плечами до нужной ширины. Черное длинное платье, выразительное лицо, украшения и странная поза, будто она стояла на цыпочках и хотела подпрыгнуть или взлететь. Вероятно, какая–нибудь артистка, вырвалась меж концертами, на такси, без плаща…
– Юрий Артемьевич, я пришла к Рябинину, а его нет.
Беспалов застегнул китель, чувствуя, как у него подсыхают губы, – он узнал Калязину.
– Почему не явились утром?
– Незапланированная встреча с трудящимися.
– Вы же знали, что следователь ждет…
– Юрий Артемьевич, мне пришлось решить маленькую задачку: ехать к одному человеку, Рябинину, или к коллективу в триста человек. Думаю, что я поступила идеологически правильно.
– А я думаю, что Рябинин тоже поступил правильно и вынес постановление о принудительном приводе.
– Что это означает?
– Два милиционера придут к вам домой или на работу и доставят в прокуратуру.
Она передумала взлетать.
– Разрешите, я присяду…
Прокурор кивнул – он давно намеревался поговорить с ней и как–то помочь Рябинину.
– Гражданка Калязина, неужели вы считаете, что преступник может избежать ответственности, не являясь к следователю?
– Нет, я так не считаю.
– Зачем же вы увиливаете от опознания?
– Вы же спрашиваете не обо мне, а о преступнике.
– А вы разве не преступница?
Она тихо изумилась широко раскрытыми глазами:
– Я могу предъявить паспорт.
– Зачем?
– Чтобы доказать, что я Калязина.
– Я и так верю…
– А я не верю, что вы прокурор.
Беспалов непроизвольно и мельком обежал взглядом свой громадный прокурорский стол и маленький столик с кодексами и справочниками.
– Ах да у вас же звезда на кителе, – спохватилась Калязина.
– Говорите по существу, – сурово осадил прокурор, чтобы сразу избежать ее телепатий.
– Я по существу: звезда на кителе, прокурор района – и называет меня преступницей. А разве моя вина доказана?
Беспалов погладил ладонью подбородок, примериваясь к челюсти.
– Я не обязан вам раскрывать следственные секреты.
– Была бы она доказана, вы заграбастали бы меня на казенные харчи, а?
Калязина прищурилась остро и точно, как смотрела вдаль, – проверяла верность своей мысли. На эту проверку
Беспалов не отозвался ни словом, ни лицом, потому что удерживал пальцы от пошатывания подбородка. Вреднейшая привычка.– Юрий Артемьевич, присмотритесь ко мне…
Она сделала паузу, чтобы прокурор присмотрелся, хотя он не сводил с нее глаз. Беспалов только крепче сжал губы, не принимая этой эстрадной манеры. Совершила преступление, так хоть застесняйся… Ее бы за одну наглость стоило арестовать.
– Скажите откровенно: похожа я на преступницу?
– Ни один преступник не похож на преступника.
– А вот Агата Кристи в одном из своих детективов сказала: «В реальной жизни в девяти случаях из десяти наиболее подозрительным выглядит сам преступник».
– Я не любитель детективов.
– Разумеется. Вы солидный человек и должны отнестись ко мне иначе, чем Рябинин.
– Как же я должен к вам отнестись?
– Поверить мне.
– Я верю в факты.
– А хотите, сделаю из вас своего сторонника?
– Я хочу, чтобы вы не мешали следователю Рябинину…
– Юрий Артемьевич, а у нас с вами одинаковые носы.
Видимо, удерживая пальцы от подбородка, он прозевал полет руки к носу. Вреднейшая привычка.
– Все? – спросил прокурор, медленно распаляясь.
– Я ведь хотела сделать вас своим сторонником. Гляньте на эти часы. Хотите я остановлю их взглядом?
Она кивнула на электрические часы, висевшие на противоположной стене. Беспалов не стал бы на них смотреть, не стал бы играть в ее дурацкие игры, но она повернулась к ним, и, потеряв ее лицо, он тоже поднял глаза на крупный циферблат. Часы шли. Без четверти семь. Опустив взгляд, он уперся в прическу, уложенную на затылке замысловатыми ячейками.
– Гражданка Калязина!
Она повернулась, обессловив его матовой бледностью и матово потухшими, ничего не видящими глазами…
Прокурор непроизвольно вскинул голову – без четверти семь. И непроизвольно глянул на свои ручные – без десяти семь. Настенные часы остановились.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Говорят, что наш мозг весит тысячу четыреста граммов, а наш организм состоит из ста триллионов клеток. Говорят, что подобное природа создала лишь на нашей земле… Создала и вручает любому и каждому, и этот любой и каждый распоряжается жизнью, как ему заблагорассудится. Может быть полезен своим трудом, а может ежедневно накачивать алкоголем все сто триллионов клеток и заваливать их на панель. Может радовать людей тонким искусством, а может всю тысячу четыреста граммов мозга направить на хитроумные преступления, как это делает Калязина…
Я бы на месте природы исправлял свои ошибки: отбирал бы жизнь у дурака и отдавал бы ее человеку, достойному двух жизней.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Меня подозревают в воровстве, а я хочу дать совет, как покончить с кражами на производстве. Воруют повара, продавцы, грузчики, рабочие мясокомбинатов и ликеро–водочных заводов… Почему? Да потому, что неестественно не пользоваться тем, что производишь. Какая пытка для кассирши выдавать тысячи, а самой получать сто рублей… Кстати, раньше в алмазных мастерских Амстердама вся алмазная пыль переходила в собственность гранильщика. Отсюда резюме: чтобы люди не воровали, надо им разрешить пользоваться в какой–то мере продуктами своего труда.