Не плачь, девчонка
Шрифт:
– Нет, у меня сегодня смена в клинике, – мисс Дарси уныло заглянула в опустевшую чашку. – Правда, вечерняя. Есть время выспаться.
– Мне к обеду желательно быть в Хогвартсе, – Поппи, довольно щурясь, смотрела вдаль.
Вид с терраски открывался действительно прекрасный. Крыши домов близлежащего городка горели огнём под утренним солнцем. Дальние вершины холмов уже освобождались от лёгкой дымки. На фоне нежно-голубого неба парила в высоте какая-то большая птица. Широко расправив крылья, она словно высматривала добычу на земле: каких-нибудь зазевавшихся сусликов, или мышей. Умиротворение наполняло душу от этой картины. А какой здесь был
– А меня сегодня ещё Дамблдор ждёт, – вздохнула я. – Он сказал в первой половине дня. Поппи, как считаешь? Обед – это не слишком поздно? А то я могла бы переместиться вместе с тобой.
– В самый раз! – ответила мисс Помфри.
– Что ему понадобилось? – удивилась Берри.
Я пожала плечом и глянула на Элен, тоже поднявшую на меня какой-то больной взгляд. Не успела я удивиться пропаже её весёлости, как нырнула в мысли девушки, чего уже давно не случалось так спонтанно. А там такой мрак!
Вынырнула быстро, но мне хватило. Пытаясь сохранить если не улыбку, то спокойное лицо, я со всей силы сжала лежащие на коленях кулаки. Ногти впились в ладонь, стало больно. Хоть бы на ладони не разошлась рана, залеченная час назад нашей медиковедьмой.
– Ты вполне можешь прибыть к обеду, – говорила Поппи. – Мы отправимся в час дня. Советую ложиться спать прямо сейчас.
– Элен, – позвала Береника, – где будешь отдыхать? Просто я сейчас спать не смогу, крутиться буду, или читать. А в комнатах Эль и Поппи тоже есть вторые кровати. Пойдёмте уже, дамы. Провожу вас.
– Часов пять у тебя для сна есть, – Поппи окинула меня пристальным взглядом около «моей» комнаты. – Эль! Ничего не скрыла? Больше ничего не болит? Нет? А ты, Элен?
Мисс Дарси шла за нами. Она заглянула в «мою» комнату и весело спросила:
– Эль, ты не возражаешь, что я посплю с тобой рядом? Нет, Поппи! Ничего не болит.
– Вот и славно, – зевнула Берри. Это кто-то говорил, что не сможет спать!
– Не возражаю, – кивнула я Элен, проходя к своей кровати. Более того, я надеялась, что Элен останется со мной наедине. И не знала, как этого добиться. А тут и придумывать не пришлось.
Мои вещи, в которых прибыла сюда, были выстираны и выглажены: платье висело на распялке, а остальное было сложено на табурете ровной стопкой. Видимо, домовики постарались. Даже ночную рубашку мне выделили – простая, без рюшек и кружев, но мягкая и длинная. С удовольствием стянула с себя опостылевший балахон, и влезла в ночнушку, стараясь не потревожить наложенные Поппи бинты на рёбра. Сердобольная подруга обнаружила трещину в нижнем ребре «прямо под сердцем», да и вообще поохала, что весь левый бок в синяках. Хорошо меня попинали пожиратели! Но не стала конкретизировать, сказала, что упала неудачно, когда связали.
Дождавшись, пока Поппи с Береникой уйдут, а мы заберёмся в кровати, я собралась с силами и, наконец, тихонько позвала:
– Элен! Ты не спишь?
Молчание было слишком красноречивым. Я встала, пробежала босиком до её кровати, радуясь, что Поппи подлечила нам израненные ступни. Потребовала у удивлённой девушки, чтобы та подвинулась. Кровати были достаточно широкими.
– Что ты…
Я молча прилегла рядом, и повернулась к ней, подперев голову кулаком:
– А теперь поплачь, что ли. В одиночку это делать вредно.
Она непонимающе смотрела на меня, но хоть не пыталась изображать весёлость.
– Я знаю, что тебе страшно, больно и мерзко, – мне было трудно говорить, и я очень хорошо понимала, что лезу не в своё дело,
но и оставить так все не могла. Слишком страшные мысли были у этой девочки там, внизу, на фоне прекрасных Девонширских холмов.– Эль, всё хорошо, ты чего?
– Я знаю, – у меня почему-то вырвался всхлип, хотя плакать не собиралась, – ты убедила Беренику и Поппи. Они верят, что ты сама хотела… Пообещай мне! Ты ничего не сделаешь с собой. И ребёнок… он не виноват.
– Эль, – в голосе Элен появилась жёсткость. И даже какая-то надменность. – С чего ты вообще взяла…
– Я просто подожду, ладно? Прости меня, Элен!
– Эль, тебе выспаться надо!
– Элен, прости! Жизнь не кончена. И ребёнок – не виноват.
Не знаю, зачем я это твердила, сжав зубы. Но в какой-то момент Элен вдруг наорала на меня, не удержавшись:
– Да что ты понимаешь! Не тебя хотели убить! Не тебя насиловал самый тёмный маг в Англии на глазах у своих приспешников! Не тебя хотели прирезать сразу после этого!
Я прижала её к себе, едва она замолчала. Элен попыталась вырываться, а потом обмякла, уткнувшись в моё плечо, и заплакала громко и отчаянно, как обиженный ребёнок. Хорошо, что я не так давно научилась накладывать заглушающее. У меня самой слёзы текли, не переставая, но я всё продолжала поглаживать девушку по голове и спине, по пушистым распущенным волосам.
– За что, за что? – бормотала она сквозь слёзы, – Никогда не прощу! Ублюдочный Лорд! Эль, я не хочу никакого ребёнка! Что мне делать? Я ненавижу их всех! Уроды! Скоты! Этот долбаный магический мир!
И она снова разразилась слезами. Будь я дома, я напоила бы её успокоительным. Оно прекрасно подходит даже маглам, а уж сквибам – тем более.
Прошло больше получаса, пока слёзы Элен иссякли. Подняв на меня покрасневшие глаза, она вдруг спросила нормальным голосом, садясь на кровати по-турецки:
– Ты знаешь, Эль, где я работаю?
– В клинике, – улыбнулась я.
– Да, в отделении оперативной гинекологии. Знаешь, у меня бывают разные пациентки, но случалось и такое, раза три. Я имею в виду жертв изнасилования. Сколько умных слов я находила, как утешала, как ты сейчас, пыталась выслушать, поддержать, объяснить что-то. Глупости всякие говорила, что ребёнок не виноват, что всё пройдёт, что жизнь на этом не кончится. И знаешь, две из них всё равно сделали аборт. А с третьей я дружу до сих пор, и Максимка – мой крестник. Но никогда не думала, что это может случиться со мной. Никогда, понимаешь? С кем угодно, с неблагополучными девчонками, с теми, кто попал в дурную компанию, с наркоманками, алкоголичками, но только не со мной! Понимаешь…
Она надолго замолчала, обняв себя руками и глядя в окно. Голос был хрипловатым, когда она продолжила говорить:
– Меня всегда очень любили, Эль. И папа с мамой, и брат, и бабушка. Баловали, любой каприз готовы были выполнить. Оберегали, вообще, как в вате росла. А ведь я сквиб, и многие семьи отказываются от таких детей, чтобы не позорить фамилию. Но не в нашей семье. Я даже жалею, что никаких испытаний в моей жизни не было, меня всегда все любили, даже хулиганы-маглы приветливо встречали. Меня пациенты обожают, мне готовы рассказывать самые заветные мечты и сокровенные секреты. Такой у меня дар, как уверяет мой брат. А разве бывает дар у сквиба? Не важно… Просто понимаешь, они меня не жалели, заставляли учиться, не позволяли чувствовать себя ущербной, но были же и другие родственнички и знакомые. Эти взгляды… Я ненавижу жалость! Понимаешь?