Не плачьте о нас...

— Весьма разумно и своевременно. Должен только предупредить: дело нужно поставить ка широкую ногу. Даже если из ста задержанных виновным окажется только один, вас это не должно, волновать. Зато у меня не будет безработных. — Винц кивнул в сторону Фишера и следователя Бибуша.

Колесников замялся:

— Да… но… если нам потом придется выпускать невиновных, по городу поползут нежелательные слухи.

— А кто вам сказал, что мы их выпустим? Чем меньше живых свидетелей, тем лучше. Вы думаете, Германия от этого останется внакладе? Отнюдь.

— Хлопотно, знаете, — поежился Колесников.

— Особых хлопот не будет. Через два-три дня в город придут специальные машины. Я просил об этом лично господина штурмбаннфюрера Негеле.

— Что это за машины?

— Увидите. Наши солдаты прозвали их «B"ackereien» — «пекарни». — Винц поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Новые встречи

В квартире Володи Рыжкова на Октябрьской сидели за столом четверо: Качерьянц, Спартак Никитин, Мурат Темирбеков и сам хозяин. Окна были глухо зашторены. На столе горела стеариновая свеча, слабо освещая радиоприемник, листы бумаги и карандаши, приготовленные для записи сводки.

Ждали половины двенадцатого. С первых дней войны в это время Москва передавала сводку Совинформбюро.

Качерьянц взглянул на часы и подключил к приемнику питание. Робко заалела нить накаливания в лампочке. Лицо у Юрия стало напряженным, как у слепого. В приемнике сначала послышалось попискивание, затем какое-то бульканье, перешедшее в пронзительный свист. И наконец раздались знакомые слова:

— Говорит Москва. От Советского Информбюро…

— Записывайте, — сказал Качерьянц. — «В течение 13 августа… В районе северо-восточнее Котельникова продолжались упорные бои. Огневыми налетами нашей артиллерии на одном из участков уничтожено до 100 немецких танков, 35 бронемашин, 350 автомашин и до 600 солдат и офицеров противника… На северо-западном фронте наши части в течение двух дней боевых действий уничтожили более 3000 солдат и офицеров противника… В районе Краснодара наши войска вели напряженные оборонительные бои…»

Сводка была тревожной. Враг все еще продолжал наступать на многих участках фронта, но по всему чувствовалось, что его великолепно отлаженная военная машина начинает давать перебои.

Ребята по слухам знали, какой ценой достается гитлеровцам каждая пядь советской земли. Неведомыми путями в Пятигорск просачивались рассказы о жестоких беспрерывных боях на кавказских перевалах, куда немецкое командование направило отборные горноегерские дивизии. Перед ними стояла одна задача — прорваться к нефтяным промыслам.

Гитлер бросал в бой все новые и новые части, прошедшие специальную подготовку в Гарце и Австрийских Альпах. И каждый раз безуспешно. Тысячи гитлеровских солдат остались навсегда на ледяных кручах Кавказа.

На второй день оккупации в доме Никитиных поселились немцы, и Екатерина Александровна с сыном перебрались на Университетскую, в тесную комнатушку с одним-единственным окном, глядевшим во двор. Здесь, по крайней мере, можно было не видеть всякий час постояльцев, не стирать их белье и не мыть полы.

Сегодня Никитина ждала гостью. Спартак предупредил, что к ним после смены зайдет Нина Елистратовна. К ее приходу Никитина вскипятила на керосинке чай, достала алычовое варенье, еще из довоенных запасов. Кроме варенья и каменной крепости сухарей, в доме ничего не было.

Бондаревская пришла около шести. Раньше женщины не были знакомы, хотя и знали друг друга в лицо.

— Вы так нам помогли, — сказала за чаем Нина Елистратовна. — Просто не знаю, как вас и благодарить. Пятерых мы уже переправили, Документы оказались в полном порядке.

— Меня не за что благодарить. Это вам спасибо. И за сына, и за других ребят. За то, что поддерживаете в них веру в победу. Ведь у них у всех отцы на фронте! И сыновья воюют тоже. Страшно за них, сердце все время будто в тисках. Проснусь другой раз ночью и думаю, думаю. Дети ведь, ничегошеньки еще не видели. — Никитина прикрыла глаза рукой. Пальцы ее вздрагивали.

— Не надо, — тихо попросила Нина Елистратовна. — Они бы тогда перестали нас уважать. Я счастлива, что у нас такие сыновья.

Прощаясь, они условились о новой встрече.

Проводив Нину Елистратовну до порога, Никитина сказала:

— На днях я встречусь с Федором. Если это тот человек, которого я знаю по рассказам мужа, то все будет в порядке.

— А стоит ли рисковать?

— Стоит. Пам позарез нужна связь с партизанами. Я приму все меры предосторожности, в капкан не полезу.

— Ну, желаю удачи.

Планшет желтой кожи

Вернувшись домой, Нина Елистратовна узнала, что Юрий вместе с Муратом и Левой Акимовым отправились в город. Сын оставил на столе записку, она кончалась словами: «С охоты придем поздно. Не волнуйся».

Легко сказать, не волнуйся, когда скоро восемь, а с восьми комендантский час.

Но она нервничала напрасно. Сын вернулся вовремя — перемазанный с головы до пят, измученный, но с сияющими глазами. Первым делом он выставил в соседнюю комнату брата, закрыл за ним дверь и вдобавок прислонил к ней стул.

— Ну, мама, можешь нас поздравить. — Юра полез под куртку и вытащил офицерский желтой кожи планшет, туго набитый бумагами. — Часа три караулили. Они подъехали к кабаре у Цветника и пошли обедать. Двое офицеров в черной форме, погоны серебряные. Шофер остался в машине. Машина открытая — «мерседес-бенц». А мы видим, что они пошли пустые — ни планшета, ни портфеля. Ну, думаем, теперь только не зевать. Лишь бы шофер хоть на минутку отлучился. А он, паразит, достал какую-то книжку, уткнулся в нее — и ни с места. В Цветнике народу никого, самый подходящий момент. И машина стоит впритык к тротуару — из кабаре ее не видно. Короче, немцу нашему, видно, приспичило, и только он в двери кабаре — я к машине. Схватил планшет с заднего сиденья — и деру! Вот шуму-то у них будет! — Юра весело рассмеялся.

— Иди умойся и садись ужинать. Вы молодцы, ребята!

Нина Елистратовна развернула планшет и стала доставать из него бумаги, написанные на машинке, с грифами и печатями, чистые бланки, увенчанные германским орлом, карту с пометками. На некоторых документах стояло: «Streng geheim» («Совершенно секретно»).

Эти бумаги жгли руки, хотелось немедленно проникнуть в их смысл, скрытый за колючим готическим шрифтом. Но Нина Елистратовна разбирала немецкий с пятого на десятое и сейчас ругала себя последними словами, что и в школе и в пединституте относилась к нему равнодушно — лишь бы «спихнуть зачеты».

Юра, вернувшись из кухни, жадно набросился на борщ, в котором плавали одинокие кружки конской колбасы.

Даже если бы у Нины Елистратовны и были деньги, то на них все равно ничего не купишь. Цены на базаре фантастические: килограмм хлеба стоит 250 рублей, масла — б тысяч, сала — 7 тысяч, стакан соли — 200 рублей. А рабочие на мотороремонтном получают всего пятьсот да по карточкам килограмм хлеба в неделю. (Его выпекали из эрзац-муки.)

Таков был «новый порядок», установленный фашистами. В поддержание его комендатура вывесила приказ: «Все трудоспособные жители Пятигорска в возрасте от 16 до 55 лет обязаны трудиться. В случаях самовольного выезда из города, а также неявки по повесткам биржи труда в течение 7 дней виновные привлекаются к ответственности как за саботаж, а имущество их конфискуется».