Не погаснет души огонь!. Рассказы, пьеса, стихотворения

– Что это у них? – не выдержал Пётр Петрович Самсонов и указал Титычу на стайку веселящихся женщин.

Титыч засмеялся.

– Так это бабы за мужьями идут. Я же вам говорил, вон на краю деревни, дом стоит. Крыша серая и лохматая. В доме том мужик помер. Миронычем кличут. Раньше хороший плотник был. Мы с ним в тайге несколько раз на делянке встречались. Хороший был мужик. Работящий. Спился да помер. Неделю назад Бог прибрал бедолагу. Первый снег накрыл дорогу на кладбище. Лошаденка в деревне была до сих пор одна. Подохла от бескормицы ещё в августе. На погост увести Мироныча некому и не на чём. До кладбища далеко, километра полтора. Вот мужики и пьют каждый день, поминают покойного. Родственникам, говорят, телеграмму отбили. Ждут, когда кто-нибудь приедет и похоронит мужика. Положили покойника в сенях, чтобы не портился, стало быть, на мороз, а сами поминают. Мужики, как напьются вусмерть, так гармошку на улицу выносят и орут дурными голосами. Это знак для жен. Бабы берут корыта для стирки и идут в дом к покойнику. Каждая грузит своего мужика в корыто и веселенько тащит его до дома. Удобно и не тяжело.

Сначала одна бабенка приспособилась своего муженька таким образом домой отвозить. Бабам понравилось. Как, вроде, санки с ребенком тащат. Теперь всякий раз и везут по снегу. Мужики напьются, бабы их грузят в корыта и с песнями бегом домой. Спать. Утром мужики своим ходом доходят до покойника, и поминки начинаются сызнова. Так каждый день. Неделю гуляют. Покойник на морозе, что ему будет!

– Да как же так! Неделю покойник лежит в сенях, а его и не собираются хоронить! – возмутился Пётр Петрович Самсонов. – Не по-людски это!

– Дык, безбожники! Им что? Выпить да похмелиться. До остального дела нет.

Титыч отвернулся от окна и принялся доедать горячую картошку с мясом. Санька жалостливо посмотрел в сторону окна и тихо сказал:

– Может, смотаться на «уазике», похоронить?

– Не получится, Санька! – уверенно ответил ему Титыч. – До погоста далеко. Дорогу давно не чистили. Гроб с покойником в «уазик» не влезет. Завсегда в Нижней Пустомойке хоронили на лошадях. Не пройдет твой вездеход. Хоть на двух мостах, хоть на пяти!

– А давай попробуем! – завёлся Санька, услышав из уст Титыча прямое оскорбление его машине, не раз опровергающей сомнения в своей проходимости.

– Да-а, нехорошо это, – подвел итог разговору Пётр Петрович Самсонов. – Думаю, Титыч, не по-божески это. Покойник не виноват, что вокруг него остались уроды.

Предать земле умершего – наш прямой долг. Давай, Титыч, так. У тебя хозяйство справное. Возьмём твою лошадь и прокатимся до Нижней Пустомойки. Лучше утром. Пока мужики не опохмелились до поросячьего визга. Да и схороним мужика. Нехорошо покойника неделю в сенях держать. А если родственники не приедут?

– До весны оставят, – грустно сказал Титыч. – Ещё неделю такой пурги, и заметёт погост так, что и не найдёшь под снегом.

– Тем более, – решительным тоном руководящего работника сказал Пётр Петрович Самсонов. – Завтра с утра и поедем. Какая уж тут охота. При покойнике?

– Мартемьяна возьмем, – после некоторого раздумья выдавил из себя Титыч, явно недовольный инициативой Петра Петровича Самсонова.

– Пошто?

– Уставщик отпоёт представившегося раба Божьего. Народ за оврагом, хотя в основном неверующий и сильно пьющий, однако крещёный. Если ехать в деревню к покойнику, так хотя бы похоронить по-христиански. Отпоём, как положено. На том свете разберётся Господь!

– Хорошо, – согласился повеселевший Пётр Петрович Самсонов. Идея ему понравилась. «Дело доброе сделать – это по-человечески. Сколько можно покойнику по сеням валяться? Похоронят ли сельчане своего собутыльника, неизвестно», – подумал он, и, видя недовольное лицо Титыча, добавил вслух:

– Что мы, нелюди, что ли, Титыч? Богоугодное дело сделаем, по-любому!

Наутро Титыч запряг свою лошадь в шикарные деревянные сани и позвал Петра Петровича Самсонова. Тот вышел во двор и удивленно хмыкнул. Деревянные сани были расписаны невиданными птицами и цветами. Неизвестный художник постарался на славу. Сани блестели и переливались цветами радуги. «Произведение искусства», – подумал Пётр Петрович Самсонов и с удовольствием залез в сани. Титыч тронул вожжи, и лошадь послушно пошла медленным шагом. Санька выскочил во двор, прежде чем сани выехали со двора. Титыч увидел водителя и замахал кнутом

– Нечего тебе делать в Пустомойке, Санёк, – крикнул он. – Займись лучше снаряжением. Да ружья почисть. Мы скоро.

Титыч громко чмокнул, и лошадь резво побежала по улице.

Пурга не унималась. Снежные заряды то накрывали безмолвную стену оголенного леса, то успокаивались на короткое время, будто для передыху. Ветер недолго гудел без снега в верхушках сосен. Невидимая рука бросала с неба очередную холодную массу снега, и пурга, словно наверстывая упущенное, злобно выла над санями. Ехали долго. Лошадь справлялась с дорогой, а ехать в санях было одно удовольствие. Однако, пока заехали за Мартемьяном, пока уговорили его поехать в деревню к нехристям, времени прошло прилично. Наконец, сделав крюк в объезд оврага, сани вылетели на опушку перед деревней.

То, что увидел Пётр Петрович Самсонов, потрясло его. Он и не предполагал, что Нижняя Пустомойка превратилась из процветающей когда-то деревни в небольшую кучу потрёпанных строений, которые и домами-то назвать было трудно. Дореволюционная изба и та была краше. Как в документальном фильме о Голодоморе тридцатых годов, вокруг стояли покосившиеся строения с многочисленными подпорками. Стены рубленых домов пестрели свежими заплатками из досок. Видимо, хозяева на зиму прибили их к дырам в стенах. Насыпали между досками и стеной опила и вроде как утеплились. Пока ехали на окраину деревни к дому покойника, Пётр Петрович Самсонов не увидел ни одного целого забора, ни одного дома без подпорок.

– Как они живут… – тихо сказал он как бы сам себе, но в санях его услышали. Отвечать не стали. Пожали плечами и промолчали. Деревня представилась, сама стала похожа на покойника. Лежала перед ними, умершая, растерзанная и забытая Богом и правительством, как покойник в холодных сенях, уже который год. Наверное, в таёжном краю перестали обращать на разрушенные деревни внимание. Кому надо…

Дом, в котором находился покойник, определили сразу. Со всех сторон деревни к нему тянулись свежие людские следы. Снег не успел занести – не менее десятка. Пётр Петрович Самсонов первым соскочил с саней и решительным шагом пошёл сквозь свалившуюся с петель раздолбанную калитку к крыльцу дома. Небольшая собачонка

выскочила ему под ноги и несколько раз облаяла хриплым лаем. Пётр Петрович Самсонов не обратил на собачку внимания. Та остановилась, посмотрела вслед человеку и замолчала, с любопытством поглядывая на лошадь и мужиков, идущих по двору. Собачка отскочила к небольшой будке и скрылась в ней. Крыльцо дома покосилось в левую сторону. Сломанная доска в полу крыльца выпирала по самой средине. Пётр Петрович перешагнул через сломанную доску одним шагом. Поднявшись на крыльцо, дёрнул обитую войлоком входную дверь и вошёл. Вслед за ним поспешил Мартемьян, оставив Титыча привязывать лошадь и осматриваться вокруг дома.

В горнице стоял полумрак. Со свежего воздуха Пётр Петрович едва не поперхнулся от махорочного дыма. За столом, посреди комнаты, сидели три мужика и дружно курили махорочные дешевые сигареты и выпускали дым через нос и рот. На полу, подстелив под себя старый зипун, свернувшись калачиком, спали ещё два человека. На столе стояли несколько бутылок со спиртными напитками и две пепельницы – набитые бычками пол-литровые стеклянные банки. Из закуски Петр Петрович увидел только нарезанные куски хлеба и миску с квашеной капустой. Несмотря на утро, мужики выпили порядочно. Увидев вошедших в дом посторонних людей, один из сидящих вскочил со стула и бросился встречать гостей. Видимо, он узнал Мартемьяна. Разведя руки широко в сторону, он вскликнул, чуть ворочая языком: