Не предать время своё
Шрифт:
– Так вы сколько нам уже зарплату не платите! – буркнула, глядя в пол одна из девчат. А когда на миг подняла голову, показалось заплаканное круглое белое личико с глазами, подведёнными чёрным карандашом.
– Зарплата, зарплата… А вот твоя мать работала с утра до вечера и ничего о зарплате не говорила. И вырастила же вас как-то!
– Так времена тогда были другие, – тотчас послышалось в ответ.
Печетов не нашёлся, что ответить сразу, и начал нервно расхаживать вперёд-назад, пока перед ним неожиданно не возник Костя.
– Я насчёт работы пришёл… Мне работу бы…
Печетов оцепенел от услышанного. Он явно такого не ожидал. Было видно, что до него даже
– Слышите?.. Вот это слова настоящего человека! Мы очень уважаем желающих работать! А кем бы ты хотел, сынок?
– Я в армии шофёром был. Дайте мне машину, вот я и буду работать на ней…
– Шофёром, говоришь… Ох, нелёгкую же задачку ты мне задал, браток… – Печетов почесал затылок. – Как раз у меня сейчас с техникой самая напряжёнка, можно сказать, полный швах! Совсем ничего нет.
– А вы дайте мне старый колхозный автобус, я его починю…
– «Старика», что ли? Ну, это вряд ли тебе по силам, – Печетов с нескрываемым сомнением вгляделся в лицо парня.
Костя лишь пожал плечами.
После этого разговора в бывшем гараже совхоза, доставшемся в наследство коллективному предприятию, стал допоздна гореть свет. Оттуда доносились звуки удара по металлу да Костины вздохи и кряхтение от нечеловеческой натуги.
Он даже спать перестал. Днями и ночами пропадал в гараже, разобрал вплоть до последнего винтика видавший виды автобус марки ПАЗ, который в Кёреляхе все любя называли Стариком. Наверное, в деревне не было человека, который хотя бы однажды не прокатился в допотопном по современным меркам пазике, уже давно превратившемся из обычного транспортного средства в железную летопись Кёреляха.
Через две недели колдовства Косте удалось завести железное сердце Старика. Вскоре он осторожно вывел его из гаража. Словно корова, выглянувшая на яркий солнечный свет после долгого пребывания в сумрачном хлеву, автобус, выползая из гаража, долго мигал и щурился потрескавшимися стёклами.
Постояв какое-то время, Старик похрустел ветхими «суставами», осторожно шагнул на землю и, укутавшись сизым дымком, покатил по пыльной деревенской улице.
Для деревни это был как праздник!..
– О-оо, смотрите, Старик едет! Это же наш Старик! – встречные прохожие светлели лицом, будто вспоминая каждый свою историю, и долго смотрели вслед автобусу.
За рулём, с измазанными по локти мазутом руками, важно восседал довольный Костя.
На его скромную просьбу помочь с покраской откликнулась буквально вся деревня. Печетов проникся всеобщей ностальгией, и его завхоз выкатил откуда-то заначку – канистру с белоснежной эмалью.
Но как нельзя одной покраской волос омолодить пожилого человека, так и Косте с его командой не удалось скрыть возраст пазика. Кузов старенького автобуса вмиг впитал дефицитную краску, но до конца белоснежным не стал, а лишь приобрёл цвет молока с кремовым оттенком.
Хотели покрасить изнутри. Но рука не поднялась: каждая хулигански выцарапанная гвоздиком надпись – на стенах, на спинках кресел и даже на потолке колхозного автобуса – оказалась неразрывно связана с далёкими, но такими родными, неизбывными воспоминаниями, что не было сил её уничтожить.
Вот, к примеру, на одном из самых видных мест в глаза бросается: «П.С.С. Н.И.И. Л.Т.А. – девушки фермы «Тёлен» и «Прощай, детство! Выпуск 72 г.».
Ферма «Тёлен» – это почти героическая история села. Как работали наши девушки-доярочки! Как говорится, молоко лилось белой рекой. Они становились передовиками
производства, победителями всесоюзного соцсоревнования, делегатами съездов.Далее следуют: «Едем на соревнования. Команда Кёреляха. 2.III-76 г.», а потом «С+Л = любовь».
Историю последней надписи знает вся деревня. Сидор и Люся дружили с седьмого класса. Люся с детства была очень обаятельной и располагающей к себе девушкой. Но так сложилось, что, когда парень служил в армии, она забеременела и родила ребёнка. «Дембельнувшись», Сидор с горя пропьянствовал всё лето, так что родные поспешили отправить сына в город – как говорится, от греха подальше. Теперь он там какой-то большой человек. Местные утверждают – когда Сидор с семьёй изредка приезжает в родную деревню, Люся на улицу носа не кажет.
«Мама, прости! Я обязательно вернусь!» Все знают, что это написал Сергей – единственный сын Федоры. Однажды, во времена пресловутого застоя, компания молодых людей крепко выпила, и, как часто бывает, по пьяной лавочке парни подрались. Наутро возле клуба нашли закоченевшее тело Миши Попова. Как умер, почему умер – разбираться не стали и всю вину повесили на Сергея. Потом деревенские шептались, что в пьянке-драке участвовали и отпрыск председателя совета, и сын бывшего директора совхоза, но к ответственности привлекли лишь сына одинокой беззащитной женщины.
Костя знал Сергея. Это был спокойный уравновешенный парень, улыбчивый и всегда готовый прийти на помощь. Он, казалось, ладил со всеми. Особенно его любила малышня, с которой тот нередко играл и возился. После уроков дети поджидали его возле дома и неожиданно нападали, забрасывая снежками. Сергей весело отбивался, затевалась кутерьма, и только потом, смеясь, он убегал домой. Счастливые ребятишки тоже расходились по домам.
Мать Сергея, всю жизнь проработавшая в местной бане и вырастившая парня одна, все глаза выплакала, каждый вечер умоляя директора совхоза и председателя сельсовета помочь сыну и не подводить его под срок. Но те были непреклонны, а потом и вовсе стали запирать двери, завидев женщину в окно. Суд состоялся в Кёреляхе, а потом парня увезли в райцентр. Вот по пути туда и появилась эта надпись.
Федора и до этого была не прочь опрокинуть рюмочку-другую, а случившееся и вовсе надломило её. Женщина спилась на глазах у всех. Она старалась под любым предлогом попасть в чей-нибудь дом. Переступив порог, просила налить или требовала «дать на бутылочку». И всё время плакала, причитала, что сына оклеветали, посадили ни за что в тюрьму. Смотреть на это не было сил. В конце концов все стали избегать её, и больше никто двери не открывал.
Незадолго до смерти сторожа Федору несколько раз заставали в гараже, где она при тусклом огоньке свечи неподвижно глядела на слова, нацарапанные сыном…
Старый пазик обрёл второе дыхание. Автобус цвета топлёного молока утром можно было видеть перед зданием конторы, в обед Старик находился в улусном центре, а вечером и вовсе в отдалённом сайылыке [6] – летней ферме коллективного предприятия.
Однажды вечером, когда Костя с Печетовым возвращались после проверки покосных угодий, их остановила голосовавшая на обочине учительница якутского языка Марфа Петровна. Она попросила Печетова отпустить Костика, чтобы тот отвёз её нынешних выпускников в Дабаан.
6
Сайылык – летний тип жилья у якутов.