(не) преследуй меня

— Думаю, хватит собой бесконечно жертвовать, — рассуждает вслух Анатолий, наливая последнее вино из бутылки в бокал. Мерло сухой горечью ложится ему на язык, расслабляя окончательно. Решение принято, и даже дышать теперь мужчине как-то легче. — Начну с того, что наконец-то прямо поговорю с сестрой. Все эти секреты — глупость несусветная, сколько можно скрывать все от меня? Или я вообще для нее никто? Вот и выясним.

Засыпает Анатолий прямо там, где и распивал вино. Свесившись с кресла и не в совсем удобной позе. Вокруг раскиданы бутылки, опустошенные упаковки от пачек чипс и соленых орешков, использованные салфетки. А в руке, даже в крепкой дреме, он сжимает телефон, с экрана которого можно рассмотреть фотографию Насти.

***

На следующий день просыпается Переверзев, мучаясь и головной болью, раздирающей его череп, и изжогой, которая больше напоминает извержение вулкана, и с таким ощущением во рту, словно в него сотня кошек на-с-сала. А еще Анатолия мучает отчаянное желание облегчиться и, если от этого полегчает, хорошенько пробл-е-ваться, что он и делает, с позором стоя на коленях над унитазом. После запихивает свою тушку в ванну, заливает тело прохладной водой, одной рукой прикрывает глаза, а в другой держит раствор полисорба в стакане, переодически поднося его ко рту и отпивая. Это помогает, к концу водных процедур философ чувствует себя почти человеком. Но вот внешний вид все еще оставляет желать лучшего.

Приходится ему делать то, что обычно не делает: укладывать волосы, на нижние веки класть патчи, заботливо охлажденные в холодильнике, а сверху увлажняющую тканевую маску — это помогает снять отек. После еще и и кремом мажет кожу, питая её после ночных увеселений. Смотрит на себя в зеркало, не понимая, как вообще докатился до жизни такой, но при этом и не грустит сильно, потому что считает, что наконец-то начавшиеся перемены ему на пользу.

На машине он доезжает до злополучного дома, поднимается к сестре и решает впервые в жизни войти без разрешения — дверь открывает запасным ключом, который Светлана не очень умно прячет под цветочным горшком.

— Ах! — Раздается довольный стон таким знакомым голосом из глубины квартиры.

И Анатолий поражено замирает на месте, начав было разуваться. Он знал, что сестра после смерти своего мужа не живет затворницей, но всегда предпочитал не думать об этом, справедливо рассудив, что, не получив доказательств, может пребывать в собственных мечтах, в которых эта женщина принадлежит ему. Теперь же, столкнувшись с реальностью, Переверзев шокирован. Разочарование затапливает его душу. «Если она с кем-то спит, то почему не со мной? Чем я плох?!», — мучается он, в очередной раз впадая в пучину отчаяния. Светик отлично знает, какие чувства он к ней испытывает, но никогда не предлагала быть чуть ближе, не говоря об интиме. И это ранит Переверзева, заставляет его думать о том, насколько он никчемен, если любимая столь безразлична и жестока к нему.

Тем временем из спальни вновь слышится возня, постукивание спинки кровати о стену, чужие стоны. Отвратительные в своем отстраненном удовольствии. Анатолий хочет уйти, чтобы не видеть, не слышать, не знать, но его совесть, так тщательно сдерживаемая долгие годы, наконец дает о себе знать.

Мужчина тихо проходит в гостиную, видит, что там на журнальном столике бутылка с шампанским и клубника — какая банальщина. Телефон Светланы лежит там же. Анатолий, припомнив код для разблокировки (женщина не меняла его никогда, оставив четыре единицы), заходит в "сообщения". Там находит одну из последних переписок с неким "зайчиком". Содержимое Переверзев не читает, лишь пробегается глазами. Ему становится ясно, что именно сейчас с этим зайчиком Светлана прыгает по постели. Хмыкает горько, а после переносит номер телефона мужчины к себе в контакты, чтобы потом пробить его, узнать, кто же это такой смелый не побоялся связаться с его сестрой.

А затем Анатолий уходит. Так же тихо, как пришел. Только вот сердце его теперь не просто болит, а разбито на тысячи кусочков, которые воедино уже вряд ли получится собрать.

Глава 15. Надоело

Он снова напивается. Позорно и бескомпромиссно. Опустошает весь домашний бар, откупоривая бутылку за бутылкой. Пьет прямо с горла, не заморачиваясь стаканами. Горечь от алкоголя неприятно ложится на языке, но на душе у мужчины ощущения еще хуже, поэтому он почти не замечает неприятный вкус.

Он знает, что завтра ему будет очень плохо, но остановиться не может. Жаль только, что годами проверенный способ в этот раз не работает. Перед глазами так и стоит чужой столик, а в ушах звучат стоны. Как вообще с этим можно смириться, когда годами лелеял мечту о собственных отношениях с человеком? Никак.

В порыве расстройства Анатолий даже набирает Светлану, что-то ей бессвязно бормочет о ее су-чьем характере и по-хо-тливом теле. Он обвиняет женщину во всех своих несчастьях, говорит о сломанной жизни. А после вырубается, так и не услышав того, что она ему отвечает.

На следующее утро Переверзев чуть ли не ум-ирает, когда голову разрывает болью. Но в этот раз он даже не пытается привести себя в порядок, а находит ополовиненную бутылку с виски. Похмеляться продолжает еще несколько часов, пока не раздает звонок в дверь. Приходится мужчине выползать из облюбованной для страданий гостиной, открывать незваному гостю, проклиная его. В этот день ему хотелось одного — страдать в одиночестве, оплакивая потерянную любовь.

Танк, или как его называют в офисе, Андрей Алексеевич, главный финансист в небольшой компании Переверзева. Морщится, когда босс дышит на него перегаром. Не спрашивая разрешения проходит дальше в квартиру, даже не разуваясь — брезгливо ступает через мешки с мусором.

— Меня не было в городе всего пару дней, а ты уже превратился из холеного красавчика-директора в некоторое подобие бомжа. Меня это пугает, — усмехается он, оглядывая комнату. — Что уже такого случилось? Раньше ты себе никогда подобного не позволял.

— Света...

— Стоп, даже не продолжай, — тут же останавливает его Танк, поняв куда идет разговор. — Знать о ней ничего не желаю. Как ты вообще ее любишь? Она же та еще м-р-азь. Он женщины в ней только ва-гина.

Анатолий закатывает глаза. Ему еще нотаций не хватало. Андрей Алексеевич же, смахнув со стула грязную одежду, садится, внимательно, но исподлобья, глядя на своего босса.

— Меня больше другое волнует. Что за одиночный палаточный пикет у тебя под окнами? — говорит об этом, чуть ли не ум-ирая от смеха.

— Не понимаю, о чем ты.

— Выгляни и посмотри. Гарантирую, ты о-ф-игеешь, — уверенно произносит он.

Приходится мужчине встать. Покачиваясь от ее невыветрившихся паров алкоголя, он доходит до окна, отодвигает шторку и видит ЭТО.

«Это какой-то сюр!», — вот мысль, которая проносится в голове Анатолия, гудящей, словно улей с пчелами. На слегка заснеженном газоне, внизу, прямо под его окнами, стоит зеленая палатка, закрепленная колышками, чтобы не улететь под порывами ветра. А над ней поставлена растяжка, расписанная разноцветными буквами, складывающимися в фразу: «Поговори со мной, Переверзев!». Под ней, одетая в огромную дутую куртку сидит девушка, на голове у которой смешная шапка с помпонами, на руках варежки, а в них термостакан. Видимо, «митингующая» напитком пытается согреться в мороз. Мужчина кидает взгляд на градусник, что висит за окном, мимолетом отмечая, что он показывает минус пятнадцать.

— Черт, — вырывается из его рта.

— Прикольно, да? — Танк уже откровенно смеется, рассмотрев выражение лица своего босса. — Кто это вообще такая? Неужели новая зазноба?

Ему и впрямь любопытно до ужаса, ведь откровенничает с ним Анатолий редко, а если и делал это раньше, то говорил лишь о прекрасной Светлане. «Как же меня это бесило», — думает финансист, вспоминая одухотворенное лицо Переверзева, который сводную сестру чуть ли не в ранг ангелов производил. — «Однако, видимо, эта стадия пройдена, иначе зачем бы ему так сильно напиваться? И эта особа под окнами тоже неспроста там расположилась».