Не проходите мимо. Роман-фельетон

— Это опять кто-то распускает сплетни, — отмахнулась Вера. — Если раньше Альберта можно было в чем-то упрекнуть, то в последнее время он совсем иной, даже внешне.

— Вот-вот, именно внешне. Знаешь такую древнюю пословицу: «Змея меняет шкуру, но не меняет натуру»? — с ударением произнес Владимир Прохорович. — Мы вместе с Надей видели четыре дня назад, как Альберт возле моей станции целовался с одной девушкой…

— Легче всего возвести на человека напраслину! — рассердилась Вера. — Еще одно слово об Альберте — и я покидаю вас.

Владимир достал из кармана две фотографии и подал снимки Вере.

Вера зарделась так сильно, что ее ярко накрашенные губы оказались самым бледным пятном на лице.

Она скомкала фотографии и, не выпуская их из рук, выбежала из комнаты мимо ошарашенного Тимофея Прохоровича.

В комнате наступила неуютная тишина. Братья и сестры понурились.

Только самовар попрежнему пребывал в хорошем настроении и весело пыхтел.

— Разбегаются действующие лица и исполнители, — грустно сказал Юрий. — А ведь когда мы сегодня подъезжали к деревне, я казался себе мудрым и многоопытным. Рассчитывал быстро снять последние кадры.

Но Благуша не слушал его, а смотрел на Надю. Юрий наклонился к уху приятеля:

— Глядя на тебя, я вспомнил одну древнюю украинскую легенду: парубки влюбляются раз в жизни, да и то перед этим три года присматриваются к дивчинам, чтобы характер изучить досконально. Один мой друг считал даже это своей жизненной установкой, но… влюбился с первого взгляда. И вот уже почти целый месяц думает, что этого никто не замечает.

— Неужели так заметно? — испуганно спросил Мартын и до конца съемок старался смотреть только на Пелагею Терентьевну.

Тимофей Прохорович, сдвинув мохнатые брови, вышел из дому.

— Хоть бы одним глазком заметить, как они вместе, эти Калинкины, выглядят, — простонал Юрий.

— Едва ли Вера вернется быстро, — сказала Надя. — Ей сейчас не до съемок. Представляете, раззвонили о свадьбе на весь Красногорск — и вдруг такой конфуз! Вика Удилова и прочие уже наряды сшили к пиру. Ах, как они будут разочарованы! И я еще над нею насмешничаю…

— Нет худа без добра. Хорошо, что паспорт во время, так сказать, «утонул» у этого Бомаршова, — усмехнулся Владимир Прохорович, — не успела наша красавица расписаться! Сейчас небось ревмя ревет где-нибудь под смородиновым кустом!

— Человек переживает, а ты насмехаешься, — укоризненно произнесла Елизавета Прохоровна. — Женская душа не автомотор, в ней так просто не разберешься. А если бы ты узнал о своей любимой девушке накануне свадьбы такое?

— Не волнуйся, с моей девушкой такого случиться не может, — веско заявил Владимир Прохорович. — Во всяком случае, я ее знаю лучше, чем Вера Альберта!

— Типично мужская самоуверенность, — отметила Елизавета Прохоровна. — Вот Тимофей был убежден, что он Веру воспитывал в лучших традициях. А мы ведь его не раз предупреждали!

— А чего его было предупреждать? — сказала Пелагея Терентьевна. — Он все знал. Его беда в другом: он увидит, покричит, а потом скажет: «Все это мелочи. Надо быть выше их», — и успокоится.

— У них, у снабженцев, — пробурчал Прохор Матвеевич, наливая чай, — у всех твердости в характере нет. Торговля дело неустойчивое и неровное. Ежели каждую неприятность долго переживать, нервов на всю жизнь определенно не хватит. Вы уж сейчас на Тимошу не наскакивайте. Ему и так не сладко, не сахарно.

В комнату ворвались три Андреевича.

— Дядя Коля идет! — отрапортовал Илья, размахивая саблей.

— Мама с базара приехала! — не слезая с палки-лошади, доложил Алеша.

— Тетка Трындычиха дяде Тимофею какую-то бумажку передала, а он сразу ка-а-ак нахмурился! — дожевывая очередную морковку, сообщил Никита.

Тимофей в дом не вошел. Он остановился в палисаднике, под окном.

— А где Вера? — спросил Владимир Прохорович. — И почему у тебя такой вид, словно ты явился на гражданскую панихиду?

Тимофей молча протянул Владимиру сложенную треугольником записку.

Владимир быстро пробежал ее. За его спиной сгрудились остальные Калинкины.

— Вот это поворот, — ахнул Владимир. — Слушайте:

СПЕШУ В КРАСНОГОРСК ЗАСТАТЬ АНДЕРТАЛЬЦА — ОН ТАМ ПО ПУТИ В СОЧИ. ВОЗМОЖНО, УЕДУ НА КУРОРТ. НАДО УСТРАИВАТЬ СВОЮ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ. ТЫ МЕНЯ ВСЕГДА ПОНИМАЛ, ПОЙМЕШЬ СЕЙЧАС. НЕ МОГЛА ПРОСТИТЬСЯ. ЕДУ ПОПУТНОЙ МАШИНОЙ. ОЧЕНЬ СПЕШУ. ЦЕЛУЮ. ВЕРА.

— Да, как-то не педагогично получилось, — задумчиво произнес Юрий, — как-то не воспитательно…

— Это я виноват, — тяжело вздохнул Владимир. — Слишком резко, грубовато как-то вышло с этими фотографиями.

— Да при чем здесь твои фотографии? Это все мелочь, — мрачно сказал Тимофей. — Тут мы со Стасей виноваты.

— Если бы я была ее матерью, — печально сказала Пелагея Терентьевна, — но я ею не была…

— Как говорят у нас в Виннице, — тихо молвил Мартын: — «Хто дитям потаче, той сам плаче».

— Давайте, — предложил Владимир, — я ее в два счета на своей мотоциклетке догоню! А можно сейчас же позвонить ко мне на перекресток. Там машину задержат!

— Тут дело не такое простое. Ну, покаялись, ну, виноваты… Что вам, легче от этого? А что дальше делать? — задумчиво произнес Прохор Матвеевич. — Давайте устроим совет.

— Март, приготовься! — скомандовал Юрий, приободрившись. — Пора за дело. Вот этими кадрами семейного совета мы и кончим фильм! Начали! Пошли!

Фельетон двадцать восьмой. Когда горят несгораемые

В зале заседаний художественного совета студии зажегся свет. Только что окончился просмотр нового фильма «Красногорское руно», созданного Протарзановым. Наиболее ревностные поклонники Виктора Викторовича бросились к нему.

— Мэтр! Это гениально! Вы навечно врубили себя в историю кино! Кадры, где овца смотрит на каракулевое манто и плачет, это… это Левитан плюс Айвазовский! Море чувств! Какое счастье быть вашим учеником!

— Спасибо, друг мой Власий! Ценю порыв души!

— Дорогой Протарзаношвили! От имени науки приношу благодарность искусству! Хватадзе сам не думал, дорогой, что красногорский барашек такой артист. По этому поводу у Хватадзе в лаборатории будут большой шашлык делать, большую бочку кахетинского пить! Приезжай — гостем будешь.