Не пролететь мимо Земли

Впрочем, пока лифт опускался, Рома успел переволноваться, успокоиться и соскучиться. Пятеро из пассажиров, вошедшие или одновременно с Грином, и на одном из последующих этажей, явно собирались добраться до самой поверхности планеты, поэтому заняли место в дальнем от входа углу, чтобы не мешать входившим и выходившим людям, которым надо было проехать этажа два-три. Рома встал рядом с ними – мастер Генрих жил на одном из первых этажей. Ромик уже достаточно разбирался в здешней форме, чтобы определить – двое из попутчиков были вольнонаемными служащими Корпорации. Черные мундиры двоих громко разговаривающих мужчин сообщали, что перед землянином пилоты космических истребителей, а черноглазый парень, судя по всему, ровесник Грина, или не имел никакого отношения к Корпорации, или эта форма одежды Роме раньше не встречалась. В руках парень держал небольшой сверток из яркого пластика. Стекло рядом с лицом Ромы запотело от дыхания парня. Грин начал рисовать пальцем на стекле простенькую пассивную цепь, вспомнил, как на спалил резистор на одном из последних занятий в лицее, и мысли его снова вернулись к Мастеру Генриху. Вдруг Грин почувствовал, как его несильно толкнули в плечо. Рома обернулся. Это оказался тот самый молодой парень в форме неизвестного образца.

Парень дружелюбно улыбнулся и сказал, указывая рукой на незаконченную схему:

– Пофевруб ватем!

– Эээ, – пробормотал Рома. – Бапад бу бент, з’ут удихит... [2]

Парнишка рассмеялся и пристально посмотрел в глаза Грину. Рома испытал короткий приступ тошноты. Перед глазами его снова мелькнул резистор, а затем пронесся рубильник странной формы, но Грин отчетливо понимал, что это рубильник, а не что-то еще, и увидел свою руку в оливковом рукаве, нажимающую на рычаг, и тут же он увидел, как вспыхивает лампочка… Рома потряс головой и отступил на шаг. Инопланетянин предлагал ему закончить рисунок. Замкнуть цепь.

2

Извините, я не говорю по…

Грин провел пальцем по стеклу, завершив схему, потом вопросительно посмотрел на парня и сказал:

– Так устроит?

Парень снова засмеялся и кивнул. Этот жест, был, похоже, одинаков у всех разумных рас. Лифт остановился в очередной раз, на индикаторной панели вспыхнули три черточки и какая-то загогулина. Символы обозначали ранг того, кто требовал остановки на этом этаже. Грину пора было выходить. Вместе с ним из лифт покинул и паренек, проявивший интерес к электрическим цепям. Они пошли в одну сторону по коридору. Пол здесь был устлан ковровой дорожкой, не очень толстой, но сравнительно новой. Рома шел медленно, осматривая таблички на дверях и боясь заблудиться, а паренек со свертком усвистал куда-то вперед. Он явно знал дорогу. Рома наконец нашел единственную табличку на русском – «Мастер Генрих» и коснулся панели в форме приблизительной ладони. Двери разъехались. Рома шагнул внутрь. Огромный меч, висевшей на стене прихожей, напомнил парню детский фильм «Айвенго», финальную драку отряда Робин Гуда с засевшими в крепости рыцарями, и песню Высоцкого: «Значит, нужные книги ты в детстве читал». Тут Грин заметил соседа по лифту.

– Дин гафетлиг Ника гицебакф [3] , – говорил паренек, отдавая сверток мастеру Генриху.

– Ихи [4] , – ответил наставник.

Рома остановился.

– Зе датексхив гибне ктулуз, рафре бо тофик [5] , – продолжил парень.

– Ихи, – повторил мастер Генрих.

Парень обернулся, приветливо кивнул Грину и вышел. Двери закрылись.

– Проходи, Рома, – сказал наставник.

Они прошли в комнату.

3

Вот, передай, Ника просила.

4

Хорошо.

5

Я вечером приду сегодня, как и обещал.

– Это ваш сын? – спросил Грин.

– Это любовник моей жены, – сказал Мастер Генрих, убирая сверток в шкаф. – Да ты садись, вон диван.

Он махнул рукой в сторону предмета, походившего на диван так же, как на сады Семирамиды. Ошеломленный Грин сглотнул.

– Хороший меч у вас там в прихожей, – сказал он. – Но только не пойму я, как вы его носили, он ведь по земле волочиться должен…

Мастер Генрих так посмотрел на него, что Рома почувствовал себя полным идиотом и замолчал.

– Везде свои порядки, Рома, – сказал мастер Генрих. – Биологически более оправданно, если у детей одной женщины разные отцы, это увеличивает количество генетических комбинаций. Нам разрешили иметь двоих детей, потому что я чужак, свежая кровь всегда ценна. А теперь она ищет отца для своего третьего ребенка. А меньше трех детей нельзя, оштрафуют.

– Простите меня, – сказал Рома.

Мастер Генрих пожал плечами.

– А такой меч никто никогда не таскал на себе, эспадон использовали только всадники, – сказал мастер Генрих. – Да и то, больше против своих, таких же бронированных чучел… Арабы, например, кованых панцирей почти не носили. Климат Святой Земли не располагает к этому. Зато и верткие воины были, как черти. Так на них с такой дурой выходить не имело смысла, пришлось переучиваться под легкий короткий меч, бастарт…

Грин сделал несколько шагов к «дивану», но сесть не решился. Темно-синий куб покраснел при приближении парня, шерсть на нем угрожающе встала дыбом. Наставник повернулся к Роме спиной и что-то искал в столе, выдвигая и задвигая ящики.

– Вы с сарацинами воевали? – спросил Грин.

– А как же. Я участвовал в первом крестовом походе, – ответил мастер Генрих, доставая небольшой плоский квадратик. Рома смотрел, как наставник вставляет его в узкую прорезь на боковине вещи, больше всего напоминавшей огромную пластиковую плюшку.

– А вот скажите пожалуйста, мастер Генрих, – сказал Грин задумчиво. – Вы вот пошли в крестовый поход… Вы верили, что боретесь за святое дело? Считали себя правой рукой Господа, карающим мечом, призванным очистить землю от скверны?

Мастер Генрих взял в руки пульт.

– Я еще на Земле заметил, что тебе необходима вера, – сказал он, подходя к дивану. –Каждый, кто вынужден убивать и грабить, хочет верить, что делает это ради высокой цели.

– Но ведь чеченцы, – начал Рома. – Они ведь террористы, они… Вы ведь сами знаете!

Мастер Генрих вздохнул и погладил диван. Диван, как показалось Грину, тоже сочувственно вздохнул вместе со своим хозяином и принял вполне обычные формы.

– Не бойся, – сказал мастер Генрих ученику. – Он сам тебя боится. Садись, – предложил наставник и сам сел первым.

Рома последовал его примеру. Диван оказался мягким, но не противно провисающим, а пружинистым, и к тому же, теплым.

– Что же до проклятых исламских террористов, – сказал Генрих. – Мне сразу было как-то сложно проникнуться этой идеей… Меня отправил в поход мой брат, потому что ему не терпелось оттрахать мою красавицу жену. Я был его вассалом, и отказаться не мог. До самого Константинополя я пил, а потом, когда через Босфор переправились, там такое началось… Ну, ты–то можешь себе представить. Суть войны не изменилась с тех пор. Только успевай раздавать да пригибаться. А в Иерусалиме я уже думал не о том. Я мечтал помыться и отмыть своего коня – человеческая кровь, засыхая на бабках, становится жесткой и ранит ноги коню. Я знал, что самая жестокая битва мне еще только предстоит – предстояло делить захваченные земли между участниками похода. Запомни, Рома, убийца – это всегда убийца, и ничего святого в этом деле нет.

– Но как же тогда вы можете воевать? – спросил Грин. – И как же тогда вы можете посылать меня учиться на пилота истребителя?

Мастер Генрих снова пожал плечами.

– Я не пацифист. Я наемный убийца. Такая профессия, – сказал он. – Не лучше и не хуже других, хотя для редких людей это и становится призванием. Но ты, как мне кажется, не таков. Я специально рассказал тебе о своей первой войне. Я хочу, Рома, чтобы ты понял – тот, кто будет называть тебя правой рукой Господа, карающим огненным мечом, призванным очистить землю от скверны, просто хочет сэкономить на оплате твоих услуг. А хороший наемник, профессионал, между прочим, стоит очень дорого. Надо уметь продавать себя, Грин. В Чечне я не мог тебе этого сказать, сам знаешь почему. Но я не хочу, чтобы ты не позволил еще раз кому бы то ни было запудрить тебе мозги.

– Я понял, – сказал Рома задумчиво.

– Значит, так, – сказал мастер Генрих. – Я позвал тебя, чтобы показать запись с моих похорон. Твои папа и мама тоже пришли проводить меня в последний земной путь, и ты увидишь их...

Рома шумно выдохнул.

– Тебе видеть этого нельзя, – продолжал мастер Генрих, не сводя с него своих темных глаз. – Если ты кому-нибудь хоть словом обмолвишься об этом, у меня будут серьезные неприятности. Но когда ты спросил меня, какие льготы положены твоим родителям как родителям Героя, я понял, что ты все еще видишь своих папу и маму во сне... А ты должен забыть своих отца и мать, всех, кого оставил на Земле. Тебя уже кое-чему обучили в Чечне, а теперь тебя превратят в настоящего воина, в самую качественную машину смерти, какие только существовали когда-либо под звездами. Я же научу тебя, как остаться человеком в этой адской бане.