Не расстанусь с Ван Гогом

Прокурор сделал глоток.

– А дальше-то что? – поинтересовался Холмогоров.

– А все, – широко улыбнулся гость, – это сказочка со счастливым концом.

– Я знаю другую сказку, тоже со счастливым концом, – попытался изобразить веселье Саша. – Один мужик попал под трамвай, и ему отрезало две руки и две ноги. А все остальное у него осталось.

– Типа того, – кивнул Разоренов и расхохотался.

Глава 5

Мастерская Павла располагалась под самой крышей нового дома, который стоял на берегу Финского залива. Когда поднялись на лифте и вошли внутрь, Надя поразилась размерам помещения и стеклянной стене, за которой светило солнце. Она даже не посмотрела на работы, висевшие на других стенах, сразу подошла и посмотрела в заоконное пространство. Увидела похожий на террасу огромный балкон, за которым расстилалась снежная равнина с разбросанными на ней темными точками любителей зимней рыбалки. Вдоль горизонта неслись маленькие треугольники парусов: на льду залива, судя по всему, шли соревнования буеристов.

– Живут же люди… – восхитилась она и только после этого обернулась, чтобы посмотреть на работы хозяина мастерской.

И замерла. То, что открылось взору, поразило. Надя молчала какое-то время, потому что боялась произнести слова неточные, несоответствующие и принижающие ее ощущения, внимательно рассматривала полотна. Но сказать что-то было надо, и она тихо произнесла:

– Мне нравится.

Обернулась к Павлу, увидела его лицо и добавила еще тише:

– Очень.

Уже находясь дома, Надя вспомнила его взгляд и поняла: Павел ждал от нее именно этих слов. Но ведь она могла сказать что-то иное, например, что является специалистом по театру, а не искусствоведом, поэтому не очень хорошо разбирается в живописи. Однако же ей понравилось, зачем тогда скрывать свои чувства? Хотя нет, не чувства – ощущения. Чувство – это нечто большее.

Павел очень талантлив, это стало ей понятно сразу, как только взглянула на его картины. Они все буквально светились авторским отношением к окружающему миру, а тот на работах Павла солнечный и добрый. Оттого и картины хотелось назвать добрыми. Может, доброта картин – проявление основной черты характера самого автора?

Что она вообще знает о нем? Елена Юрьевна не слишком много рассказывала о внуке, а Надя и не расспрашивала. Знает только, что Павел с самого детства тянулся к краскам, очень много рисовал. Талант в нем признали сразу. Он учился, потом бросил, когда родители погибли в авиакатастрофе, и сам поэтому не любит летать, предпочитает поезд. Как-то Радецкая проговорилась, что теперь Павел живописью не занимается постоянно, однако у него огромная квартира-мастерская в дорогом доме, под самой крышей.

И это все, что Наде известно о нем? Вроде да. Кроме того, что Павел очень часто улыбается, глядя на нее, и улыбка у него очень обаятельная. А был ли он женат? Ведь ему явно за тридцать. А может, он и сейчас в браке состоит? От этой мысли почему-то стало не по себе. Нет, этого не может быть. А вдруг… Нет, нет. И вообще, не надо думать о нем. Надо думать о Елене Юрьевне и желать ей полного выздоровления. Почему, собственно, мысли так часто обращаются к нему, человеку, еще совсем недавно незнакомому ей?

Зазвонил телефон. Оказалось, что Бровкина решила поинтересоваться, как себя чувствует ее подруга. Сама она говорила в трубку бодро и весело.

– Ты одна дома? – уточнила Надя.

– Нет. Иван Семенович у себя в комнате говорит по телефону.

– У себя? – удивилась Надя. – То есть вы живете в новой квартире, о которой ты мне рассказывала как о мечте? Значит…

– Просто я очень боялась сглазить, мне и самой пока не верится. И потом, сейчас столько завистников вокруг.

Татьяна продолжала говорить, что-то рассказывала и хихикала, довольная своими шутками и тем, как складывается ее жизнь. Только Надю это мало интересовало, она держала трубку возле уха и смотрела на стену, где висел небольшой квадратик чужого пространства, чужой жизни и чужой боли – картина Ван Гога. Но даже это полотно сейчас не очень волновало. Она вспоминала Павла и то, как он смотрит на нее, как улыбается.

Уже после разговора Надя задумалась о словах Бровкиной про завистников. Не причисляет ли Татьяна к таковым и ее?

Глава 6

Разоренов подошел к «Ренджроверу» Холмогорова вместе с высоким человеком, открыл дверь машины и сел на переднее сиденье. Его спутник расположился на заднем, почти касаясь головой крыши.

– А где группа поддержки? – поинтересовался Александр. – Ты же обещал.

– Так с нами Николай едет, – кивнул прокурор на своего спутника, – он один целой группы стоит. Сколько бы гоблинов Багров с собой ни притащил, Николай их легко… К тому же стреляет как бог. Да они и не подойдут к нам даже. Коля – личность известная, СОБРом в свое время командовал, у него с бандитами разговор короткий.

– Ну, ладно, – согласился Холмогоров. – Теперь говори, куда рулить.

Ехать пришлось за город.

– То, что встреча без посторонних глаз, в лесочке, это хорошо, – рассуждал на заднем сиденье Николай. – На «стрелках» разное бывает, так что лучше без лишних свидетелей, чтобы потом объяснительные не писать, отчего да почему.

– Может, лучше все-таки… – попытался возразить Саша.

– Не-е, – покачал головой бывший собровец. – Все по уму делаем: приедем, поговорим и разбежимся.

– А потом сразу ко мне в баньку, – уточнил Разоренов. – Оттуда до моей фазенды полчаса езды, а из города тащиться и тащиться. Чего уж время терять.

Вскоре выскочили на Кольцевую и некоторое время неслись по ней. Потом съехали на трассу, а через четверть часа Разоренов показал рукой:

– Притормози, сейчас съезд будет. Там поосторожней – дорога начнется неровная. Хотя с такими-то колесами никакой сугроб не страшен.

Вдоль лесной дороги стояли заснеженные кусты, за которыми густо росли сосны. Дорога закончилась тупиком. Вполне вероятно, что летом дальше уходила нахоженная дорожка или тропинка, но зимой все здесь утопало в снегу. Там, где заканчивалась дорога, стояли кремовый «Бентли» и черный «Геленваген», за которым Холмогоров остановил свою машину. Тут же из «Геленвагена» начали выходить люди. Один из охранников Багрова подошел к пассажирской двери «Бентли» и распахнул ее. Но банкир вышел из машины лишь после того, как увидел стоящих на обочине Холмогорова, Разоренова и их спутника.

Он подошел, скользнул взглядом по Саше и обратился к прокурору:

– Мой банк шерстят. Ваша работа?

Разоренов изобразил недоумение:

– Работайте честно, и никто вас шерстить, как вы выразились, не будет. Хотя я могу подключиться в любой момент. Или, наоборот, глаза закрыть, если правильно все поймете.

– Что я должен понять? В толк не возьму.

– Ой ли? – усмехнулся прокурор. – А на уважаемого артиста кто наехал с угрозами?

– Так у него претензий нет, – ухмыльнулся банкир и посмотрел на Холмогорова: – Или не так? Пусть звезда экрана сам свои претензии выскажет.

– Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Так тебя и так оставили в покое. А могли…

Багров замолчал и поднял глаза к небу.

Саша почувствовал себя неуютно: судя по всему, разговор затягивался. И вопреки уверениям Разоренова банкир не собирается так уж легко сдаваться. Кажется, он совсем не испугался. Вероятно, рассчитывает на свою охрану. Холмогоров обернулся, чтобы посмотреть, где Николай. Тот стоял позади, засунув руки в карманы куртки. Четверо охранников Багрова находились метрах в пяти от него и ловили каждое движение бывшего собровца.

– Короче, нам нет нужды с тобой болтать, – зло произнес прокурор, – как я скажу, так и будешь делать. Ты забываешь артиста, а если с ним случайно что произойдет – ДТП, допустим, или он по пьянке поскользнется и ногу сломает, – отвечать будешь ты. И по полной! Что на тебя навесить, я даже искать не буду, и так все есть, упакую надолго.

– Угрожаешь? – равнодушно поинтересовался банкир.

– Предупреждаю.

– Так вот, учти, прокурор долбаный, я с такими, как ты, никогда не договариваюсь и не боюсь. Ты что, решил, приехал сюда, погавкал немного, Бобика с собой притащил и решил вопрос? Я вот сейчас глазом моргну, и не будет ни Бобика, ни тебя. А артиста мы сначала на кусочки порежем, потом на кол посадим.