Не расстанусь с Ван Гогом

Линдмарк достал из кармана бумажник, развернул и показал ламинированный прямоугольник со своей фотографией. К бумажнику был прикреплен жестяной жетон с эмблемой и выдавленной надписью «Interpol».

– Достаточно?

Надя кивнула, хотя особо не вглядывалась.

– Где вы храните картину? – спросил инспектор, заглядывая зачем-то в кухню.

– Обычно в надежном месте.

– Если вы арендуете ячейку в банковском депозитарии, то это не лучшее место для ее сбережения. Должны быть специальные условия – определенные температура и влажность. Хотя… Вы позволите пройти?

Надя кивнула уже в спину направляющемуся в глубь квартиры инспектору и произнесла:

– Но сегодня я по вашей просьбе принесла ее сюда.

Линдмарк прошел в комнату и огляделся.

– А здесь пахнет уже духовной пищей, – заметил он и снова приветливо улыбнулся, чтобы хозяйка лучше оценила его шутку.

Гость подошел к «Едокам картофеля» и начал рассматривать картину.

– Вы очень хорошо владеете русским, – сказала ему Надя.

– Учил, а теперь приходится часто на нем общаться. Я родился в Таллине, знаете ли, но потом родители поехали на родину предков отца, в Швецию. И школу уже там окончил. – Он наклонился к холсту, потом отстранился. – Эта картина и есть. Именно.

– Да, это Ван Гог, – подтвердила Надя.

Но инспектор покачал головой:

– Я сказал – эта, но не сказал, что она кисти Ван Гога.

– Музей в Амстердаме подтвердил подлинность.

– Я был у них. Видел фотографии и документы, которые представила ваша бабушка.

– Госпожа Радецкая не родственница – близкая подруга.

– Может быть. Как ее здоровье?

– Она умерла.

– Очень жаль. От всего сердца жаль. – Инспектор с минуту помолчал. – Видите ли, теперь в музее Ван Гога не считают, что эта картина представляет для них какую-то ценность.

– Почему?

– Причиной тому маленькая, но очень неприятная история. Полгода назад к нам обратился один человек, который сказал, что у них в семье была картина, написанная его отцом. Тот был художник – такой небольшой художник, скажем так. Отец умер, а потом вдруг его работы появились на выставке, к ним возник интерес, они приобрели некоторую ценность. Наследник художника, человек не очень богатый, продал что-то, заплатил долги, отправил сына в университет, купил новый дом… А потом вспомнил, что была еще одна картина его отца, которую украли, и обратился к нам.

– Как украли? – не поняла Надя. – Это полотно было куплено официально, есть даже чек из магазина. И директор музея Ван Гога, когда приезжал, видел документы.

– Но, увы, – погрустнел господин Линдмарк, – имеется заявление в полицию, составленное тридцать лет назад, в котором в числе украденных вещей указана картина, подражающая Ван Гогу.

– А как же тот магазинчик, где она была выставлена?

– Очень прискорбно сообщать, но владелец его был уличен в торговле краденым и даже осужден. Торговец получил всего четыре года, должен был отсидеть половину срока, потому что был уже старым и больным. Ему в тюрьме предоставили условия для проживания, медицинскую помощь, по выходным он навещал семью, но все равно умер.

– Жаль, – вздохнула Надя.

– Очень жаль, – согласился Линдмарк. – Вы, вероятно, рассчитывали, что полотно работы Ван Гога и у вас в руках огромное состояние?

– Это как раз неважно. Вещь дорога мне тем, что ее подарила женщина, ставшая моим очень хорошим другом. А кто написал картину – Ван Гог или кто-то другой, мне все равно.

– Тем не менее с точки зрения закона вы не являетесь законной владелицей, а даже наоборот. То есть скупая краденое, вы становитесь соучастником преступления.

– Я ничего не покупала, вы это знаете.

Инспектор кивнул, снова посмотрел на картину и продолжил:

– Если начнется процедура отторжения, то всякое нежелание отдать картину может быть истолковано не в выгодном для вас ключе. И тогда уже в действие вступает закон, который предусматривает не только конфискацию чужого имущества и передачу его законному владельцу, но и наказание для вас. А оно может быть очень серьезным. Однако, поскольку вещь находится в международном розыске и за информацию о ней объявлена награда, то вы можете просто отдать картину и получить премию, не столь уж маленькую. Три или четыре тысячи евро – десять процентов от заявленной стоимости. При оформлении передачи я сам смогу их вам выплатить.

Надя кивнула. А потом спросила:

– Вы хотите изъять ее прямо сейчас?

– Сейчас не смогу. Нужны понятые и эксперт, который подтвердит ее идентичность. У меня есть фотографии и описание, но только эксперт должен осмотреть и сказать, что полотно – то самое.

Надя расстроилась. И не только потому, что поняла – картину оставить у себя не получится, а из-за того, что Радецкая наивно верила, будто хранит подлинник Ван Гога, шедевр.

– Я понимаю, трудно расставаться с вещью, которая является памятью о хорошем человеке… – снова заговорил инспектор.

– Погодите! – перебила его Надя. – Вы сказали, наследник распродает картины. Значит, он подал в розыск, чтобы, получив назад принадлежащее ему полотно, продать его?

– Вполне вероятно, – откликнулся Линдмарк.

– А картина оценена в тридцать или сорок тысяч евро?

– Около того.

– В таком случае, если я предложу ему эту сумму, готов он будет продать картину мне?

Инспектор пожал плечами:

– Я не могу думать за другого человека. Возможно. Только зачем вам это? Полотно работы не Ван Гога не стоит и половины денег, которые просит наследник. И как проведена оценка без присутствия самого объекта, тоже непонятно. Сумму наверняка можно оспорить.

– Значит, я еще и поторгуюсь. Просто очень хочу, чтобы подаренная мне вещь оставалась со мной. По крайней мере, бывшая владелица очень просила меня с ней не расставаться.

– О’кей, – кивнул инспектор, – я свяжусь с руководством, пусть переговорят с наследником. Тот назовет цену, и, может быть, она будет меньше. А я еще скажу, что картина в отличном состоянии, бережно хранится в надлежащих условиях. Кстати, где вы ее храните?

– В банке, – солгала зачем-то Надя, – в специальном хранилище, где установлен климат-контроль.

– О-о! – удивился господин Линдмарк. – То есть все меры приняты. Тогда через несколько дней я свяжусь с вами и расскажу, что делать дальше. Если хозяин согласится, мы сможем оформить покупку здесь, заверив документы в консулате.

На сем гость откланялся.

Оставшись одна, Надя с грустью подумала, что ничего уже изменить нельзя, картину у нее отберут. Потому что тридцать или сорок тысяч евро ей не собрать никогда. Даже если она возьмет кредит в банке, то сможет выплачивать лишь проценты по нему, и то отказывая себе во всем. Конечно, можно попросить в долг у знакомых, но им же тоже надо деньги отдавать. Плохо, конечно, что это не подлинник Ван Гога… А может, наоборот, хорошо, ведь тогда слово, данное Елене Юрьевне, как бы теряет свою силу. Платить сумасшедшие деньги за творение неизвестного голландского любителя – верх безрассудства. Но все же…