Не родятся на яблоне груши
Шрифт:
После бани, вечером, мать и дочь сели почаевничать. Пока Лидия работала днем, девочка напекла блинов, достала из подполья малиновое варенье. Чай пили с удовольствием, не торопясь. Момент случился для разговора самый подходящий. Нина не хотела называть настоящую причину своей просьбы. Она уже пожалела, что под воздействием алкоголя «развязала язык», осведомленность матери в сердечных делах могла сослужить злую службу.
Женщина много лет прожила в гордом одиночестве и могла не понять состояния девичьей души. Лидия давно перестала обращать внимание на внешний вид, носила выцветшие, безразмерные вещи. Удивительно, сама портниха, создательница новой одежды, не испытывала потребности позаботиться о себе. В ее гардеробе только один «праздничный» наряд – темно серая шерстяная
Ни в общении между собой, ни с каким-либо третьим лицом, мать и дочь не сюсюкались. Правду матку резали прямо и без предупреждения. Понятия не имели о дипломатии. Не потому, что отличались дремучестью, а в силу сложившейся обстановки. В их, забытой Богом деревне, отношения между людьми простые, бесхитростные. Нужна помощь – приди, скажи. Есть возможность, помогут. Нет – не обессудь. Всякое лицемерие пресекалось на корню.
Ниночка наполнила опустевший стакан чаем. Молча, выразительно посмотрела на мать, мол, добавить горячего? Лидия также молча отрицательно мотнула головой. Дочь села за стол, на свое место у окошка. Осторожно, чтобы не обжечься, налила в блюдце чай и откусив от сахара, смачно «швыркнула» из блюдца.
– Слушай, мам, помнишь, я рассказывала о нашем ансамбле? Ну, в котором пою и танцую? – бодрым тоном начала девушка.
– Говорила, что по вечерам в клубе собираетесь и песни поете. Помню, – кивнула мать.
– Так вот, у нас на новый год будет в клубе лекция. Приедет лектор, аж из самой области, районное начальство и разные там гости. Потом, после лекции будет концерт, силами колхозной самодеятельности. Я тоже, вместе со всеми выступать буду, – похвасталась было дочка.
– На фига тебе это надо? Ты вместо своих выступлений больше бы занималась, училась, старалась. От того, что глотку дерешь, да ногами дрыгаешь, в кармане не прибавится. Делом нужно заниматься, а не козой в клубе скакать, – наставляла «непутевую» дочь Лидия, – У меня возможности не было. И то мало-мало выучилась, а ты должна хорошенько выучиться. Грамотный человек, он везде нужен. Жизнь живет припеваючи. Работа чистая, сама чистая, зарплата не чета нашей.
Нина предполагала подобные разговоры, они служили обязательным сопровождением всех семейных встреч. Теперь главное, заверить мать в обязательном выполнении ее наказов.
– Мам, ты же знаешь, учусь хорошо. Поведение хорошее. Занятия в художественной самодеятельности это же дополнительный плюс при поступлении в институт. Мне ведь будут давать характеристику, мол, общественница, участвует в жизни родного колхоза, – оправдывала свое увлечение Нина.
– Так то оно так. Только в институт берут за хорошие знания, а не за луженую глотку, – сомневалась мать.
– Что же мне теперь и головы от учебников не поднимать?
– Ты не обижайся на мать, Нинка. Мать в жизни – первый друг, от ошибок убережет, на правильный путь наставит, когда надо, защитит. Конечно, пока молодая петь, танцевать хочется. Я ведь не против. Только меру всему знай. Помни, учеба для тебя главное сейчас в жизни.
– Я помню, мам. Стараюсь, честное слово.
– Это хорошо, старайся, Нинка, – удовлетворилась ответом дочери женщина.
Она надеялась на свою Нинку. Увлечение дочери художественной самодеятельностью, уменьшало риск возникновения любовных отношений с химиком. Настораживало не желание дочери, теперь уже на трезвую голову, поговорить о предмете своих воздыханий. Сама проявлять инициативу в столь щепетильном деле не хотела. Зачем из души клещами тянуть? Захочет – поделится, расскажет, совета спросит. Между тем, Нина упорно гнула свою линию.
– Ты меня сбила. Я ведь хотела попросить у тебя новую кофточку и юбку к выступлению. У меня все старое, застиранное. Люди нарядятся, будут красивые перед начальством, и только я одна без обновы. Давай пока неделю буду дома, ты сошьешь мне кофточку и юбку. Я буду все делать по дому, что скажешь. Могу даже печку побелить
и баню от копоти отмыть.– Ты, Нинка, совсем сдурела. Зачем зимой то обновляться? Это богатые могут себе позволить наряжаться. У меня лишних денег нет. Вещи у тебя хорошие, добротные. До лета ты одета, обута. Летом к новому учебному году справим тебе новое школьное платье, юбку, да, пару кофтенок, – рассердилась на дочь Лидия.
От этих слов губы у девочки затряслись, из глаз хлынули слезы. Она схватила лежащее рядом на столе полотенце и уткнулась в него лицом. Как-то сжалась вся, сгорбилась, плечи затряслись. Мать невозмутимо смотрела на страдания.
– Ты чего это, девка? Порядков не знаешь? Зачем камедь устроила? Какие обновы? Какие наряды? Сыта, одета, обута и радуйся. Видишь, ли ей нарядиться не во что? Обновы ей подавай, чтобы песни было в чем горланить! Бесстыжая. Мать на тяжелом труде ломается, гроши зарабатывает, растит ее, всего себя лишает, а ей задницей в клубе крутить не в чем! Так, совсем в клуб ходить не будешь, раз такое дело.
Нина отняла от заплаканного лица полотенце, рукой убрала упавшую на глаза прядь волос и сдерживая рыдания, чеканя слова, произнесла:
– Я же не просто так прошу, летом пойду работать на ферму. Доярки на центральной усадьбе хорошо зарабатывают. Сейчас договорилась вместо Трофимовны контору мыть. Она уже старая, ей тяжело, так я буду помогать, а зарплату пополам. Я же тебе все заработанные деньги отдам.
Лидия поднялась из-за стола, сняла накрученное на голову полотенце, встряхнула волосами.
– Мне твои деньги не нужны. Не позорь меня. Люди подумают, что тебя силком заставляют работать, учиться не дают. Я не враг своему ребенку. Для тебя сейчас главное не женихаться, а учиться. Придет время, обряжу тебя, не хуже других будешь. Теперь над книжками нужно потеть. Вот, тебе мой сказ, – в тон дочери заключила мать.
– Значит так?
– Значит.
Нина решительно направилась в комнату. Пока Лидия расчесывала запутанные, еще влажные после бани волосы, девочка металась в соседнем помещении, спешно укладывая вещи в мешок. Минут через десять собранный в дорогу вещевой мешок стоял на лавке около входной двери. Ошарашенная, выходкой дочери, женщина опустила гребень.
– Это что такое? Куда собралась? Тебе на занятия только через неделю
– Завтра уеду. Подвода в контору поедет, я с ней. Больше меня не жди, не приеду. Буду жить в интернате, вечерами вместо клуба, работать. Ничего. Сама соберу себе деньги на учебу в городе. Сюда не вернусь. Приданное твое, мне не нужно. Живи, как хочешь. Больше обузой не буду. Сама проживу. Теперь ломайся на себя, – Нина выскочила из кухни.
Лидия совсем не ожидала такого поворота. Она даже представить себе не могла, что отказ вызовет у дочери такую агрессивную реакцию. Впервые в жизни послушная девочка взбунтовалась. Женщина поняла, что перегнула палку. Мучили сомнения, каким образом выйти из создавшегося положения. Глубоко в душе она понимала настоящую причину выходки бунтарки. Безусловно, девочка переросла в девушку, да еще впервые в жизни влюбилась. «Я же знала про химика. Почему не вспомнила о нем? Нужно было напрямую спросить, из-за него понадобились наряды? Впрочем, все равно это ничего не изменило бы. Ну, ответила утвердительно. И что? Хочет понравиться парню. Дело молодое. Ишь, какая скрытная. Значит, не на шутку зацепил ее молодец. Нельзя ее отпускать. Не остановлю, правда уедет», – рассуждала про себя Лидия.
Она прошла в комнату, присела на край кровати. Нина лежала, отвернувшись к стене, и делала вид, что спит.
– Зря ты так расстроилась, дочка, – начала переговоры мать, – Я же не из жадности отказала тебе. Просто живется не легко. Ты у меня совсем взрослая становишься. Скоро школу закончишь. Нужно в дорогу, в город собирать. Я же хочу, чтобы ты у меня там раскрасавицей была. Чтобы в институт приняли, чтобы не хуже других девчат выглядела, чтобы не шарахались от тебя городские парни, чтобы замуж за достойного вышла. А на все про все нужны деньги. Тебе готовиться нужно хорошенько, какая уж тут работа? – Лидия осторожно, неуклюже, погладила дочку по голове.