Не родятся на яблоне груши

Они находились рядом, два самых близких друг другу человека и у каждого была своя правда. Наступившая тишина и сумрак комнаты располагали к размышлениям. Каждая думала о своем и вместе понимали, что никогда не откажутся друг от друга. Нина винила себя за несдержанность и грубость по отношению к матери, которая живет и работает ради нее. Лидия проклинала свою скупость и непонимание.

Нина повернулась на спину, потом села в кровати и обняла мать, прижалась своей щекой к ее щеке и почувствовала материнские слезы. Так они сидели молча в темноте обнявшись, и обменивались слезами.

Через неделю Нина уехала счастливая, с обновками – новой юбкой темно синего цвета и кофточкой с рюшами, как у Глашки, в мелкий красный горошек по белому полю. Лидия тоже успокоилась по поводу отношений дочери с химиком. Все когда-нибудь влюбляются, не обошла эта болезнь и дочку, куда теперь денешься. Рассуждает Нинка правильно, глупостей не наделает.

И действительно не наделала, причина, правда, заключалась не в здравом уме девочки, а в появлении не просто серьезной соперницы, скорее полностью обезоруживающей победительнице. В канун самого Нового года приехала молодая красивая «медичка». Сначала ее появление в колхозе не связывали с Игорем Андреевичем, и потому Нина не обратила внимания на приезжую, хотя разговоры о ней по селу уже ходили.

Не смотря на то, что центральная усадьба колхоза насчитывала более трехсот домов, каждый человек был у всех на виду. Затаиться, спрятаться от людей, фактически, невозможно. Даже если к некой Глашке, исключительно, в темное время суток, бегает некий Ванька, причем огородами и короткими перебежками, то общественности это будет известно непременно. Вопрос времени. Как, правило, достаточно пары забегов и на каждой лавочке народ «выносит приговор» взаимоотношениям.

Медичку определили на постой к Трофимовне, той самой, с которой сговорилась Ниночка о мытье полов в конторе. Трофимовна познакомила свою помощницу с приезжей Ольгой. Девочка сразу отметила про себя яркую, бросающуюся в глаза, красоту медички. Она выглядела словно живая черноволосая куколка. Невысокая, стройная с черными искрящимися глазами и алыми губами, совсем не пользовалась косметикой. Игрушечное личико, игрушечные ручки и ножки. Хотелось поставить ее в сторонку и любоваться, как на необыкновенную скульптуру, гениальное творение рук человеческих.

Однако, скульптура говорила, ходила, ела и пила. Трофимовна охарактеризовала постоялицу, обходительной, приятной в обращении женщиной, необыкновенной «чистюлей». Единственным большим недостатком считала то, что та ничего не понимала в деревенской кухне, ела мало и в основном молочное. У пожилой женщины возникли даже подозрения, уж не страдает ли молодка какой-нибудь болезнью, о чем в обязательном порядке, поделилась у колодца. Сомнения развеял председатель, когда открыто, прилюдно спросил:

– Ты, Трофимовна, смуту не заводи. Зачем бабам про Ольгу Сергеевну гадости говоришь?

– Бог с тобой. Ничего плохого про медичку не говорила, – с наигранным удивлением заверила уборщица.

– А кто говорил, что она больная, туберкулезная? – наседал председатель.

– Нет, все не так было. Я ведь у Матрены только спросила, не похожа ли моя постоялица на туберкулезную? Уж слишком мало ест, да и то в основном молочку. Может, ее специально к нам сослали на лечение, -поделилась сомнениями пожилая женщина.

– Ты глупостями не занимайся и напраслину на человека не возводи. Кто больной разрешит людей лечить? А что мало ест, так в городе все такие. Они же не вкалывают, как мы, аппетита нет, похватал бутербродов и сыт. И про молочку все понятно. У них в городе молоко в бутылках, разве что не синее потому, как не похожее на настоящее, деревенское. Сметана с ложки льется. Это у нас хоть ножом режь. А возьми творог, разве с нашим сравнишь? Вот и отъедается девка. Какая ж она туберкулезная?

– Вот видишь, как ты мне толково все объяснил. Я же в том городу никогда не была. Про жизнь ихнюю ничего не знаю. Что они там едят? Откуда мне знать? А к Ольге Сергеевне я со всем уважением. Мы с ней под одной крышей ладно живем.

– Хорошо. В следующий раз, когда засомневаешься, у меня спроси, а не у Матрены. Договорились? – рассмеялся председатель.

На том инцидент был исчерпан. На следующий день очередь мыть контору Ниночки. Она пришла пораньше. Завтра новогодний концерт с ее участием, сегодня вечером генеральная репетиция. Наверняка закончится поздно, поэтому убраться лучше заранее. Народу в конторе мало. Как только уборщица загремела ведром и начала вытирать пыль со столов и подоконников, присутствующие незаметно испарились. Когда уборка уже подходила к концу, внезапно на пороге появилась Трофимовна.

Приход сменщицы обеспокоил девочку. Ей совсем не хотелось терять такую хорошую подработку. Сначала они с Трофимовной убирали вместе каждый день. Конечно, работа продвигалась много быстрее, но приходить в контору нужно каждый вечер. Приходилось опаздывать на репетицию, руководитель не доволен и грозился выгнать из ансамбля. Девушка рассказала о своих переживаниях Трофимовне и та сама предложила убирать по очереди. В репетиционные вечера убирала законная уборщица, в другие – помощница. Генеральная репетиция оказалась вне плановой и поэтому произошла накладка.

Трофимовна аккуратно прошла на «чистое» и села на стул в сторонке, чтобы не мешать уборке. Нина не прекращая мытье полов, с нескрываемой тревогой поинтересовалась:

– Все к празднику готовятся, пельмени лепят, холодец варят. Уже все готово?

– Какой там готово, – посетовала женщина, – Не хочу мешать молодежи мириться.

Девушка замерла в недоумении, подняла голову от тряпки и с немым вопросом в глазах, уставилась на Трофимовну. Та не торопилась делиться информацией. Поднялась со стула, расстегнула видавшее виды пальтишко, откинула на плечи платок и усаживаясь удобнее на стуле, заговорческим тоном поведала:

– Ты же, поди, слышала, как меня председатель за Ольгу Сергеевну «причесал». Хотя вины моей нет. Откуда мне знать, как в городу живут. Чего едят, чего пьют? Я же не только за себя испугалась. А как медичка больная и заразная, так тиф все село выкосит. Как тут не беспокоится. Я же тифозных не видала.

– Трофимовна, не лей воду на мельницу. Говори по делу. У меня сегодня репетиция, спешу очень, – остановила рассуждения Нина.

– Я и так по делу. Пришла домой, вожусь потихоньку по хозяйству. Явилась из больницы Ольга. Глаза красные, сама зареванная. Я испугалась. Думаю, вот до чего невинного человека своими разговорами довела. Она разделась и шмыг за печку, на свою кровать. Слышу, плачет, да, так жалобно, с подвыванием. Я к ней. Мол, ты прости меня, Ольга Сергеевна, бестолковую. Не хотела имя твое языком своим поганым, порочить. Каюсь. Очень прошу, не плачь. Она повернула ко мне головенку свою и ну, пуще прежнего, реветь.

Трофимовна заметно волновалась, передавая события вчерашнего дня. Вытерла уголком платка выступившие капельки пота. Нина забыла про тряпку, разогнулась, выпрямилась во весь рост и прислонилась к стене в ожидании сенсационных событий.

– Я ее утешаю. Она ревет. Принесла ей кваску. Глотнула раз, другой. Смотрю, успокаивается. Села на кровати, ноги скинула на пол и говорит, что не из-за моих разговоров расстроилась. Она на меня зла не держит, не обижается. Здесь причина в другом. Я спрашиваю, в чем же. Мол, расскажи, легче станет. Может быть, смогу беде помочь.