Не рычите, маэстро, или счастье для Льва

Джес тут оказалась на полу. И уже оттуда посмотрела на человечка укоризненно. Вот, дескать, ты тут, чтобы со мной играться. И меня баловать. Что ты изображаешь?

Одежда не только пахла. Она еще и была в рыжей короткой шерсти.

Лева выразительно зарычал. Собака плюхнулась кверху пузом.

– Ну уж нет!

Он отряхнул водолазку – черную. Когда-то. И джинсы. Натянул, поморщился. И отправился в ванну, со вчерашним полотенцем, чтобы хоть как-то привести в порядок себя и одежду. А вот бритву, кстати, он купить забыл.

По ходу решил, что этот день ему никто! Даже наглая рыжая собака! Не испортит. Вышел – и отправился на поиски людей.

В коридоре услышал женские голоса.

Он уже собрался пойти, поздороваться. Обнять Ирину – пусть и на глазах бабушки. Страсти-то какие. Он размышляет об одобрении профессора филологии. Жуть. Дожил.

На этому понял, что губы растягиваются в счастливейшую улыбку. Но вот фраза, что донеслась до него, заставила замереть.

– Ира, - говорила бабушка. – Очнись. Ты же не считаешь, что все происходящее – всерьез.

Он ждал возмущения от Ирины. Не дышал, просто молясь о том, чтобы прозвучало: «Да ты что!» А еще лучше: «Я его…» Неужели он хотел услышать «Люблю»?

Но слышал только лишь тишину.

– Саша принял его, - снова раздался голос бабушки. – Безоговорочно. Даже ничего не спрашивая. А ты ничего не объясняешь ему. Ты вообще собираешь что-то говорить?

И снова молчание. Как будто Антонина Георгиевна разговаривала сама с собой.

«Может быть, так оно и есть?» - промелькнула мысль. Он прислушался. Нет. Рядом с госпожой профессором дышит еще один человек. И это Ирина.

– Как к этому всему относится? Просто как к мужчине, который вдруг стал у нас ночевать, как будто гостиниц в городе нет? Или?

«Ответь… Пожалуйста».

Секунды складывались В долгие и пустые минуты.

Вздрогнуть от тишины. Пройти в прихожую. Надеть пальто. И уйти.

Как он того и хотел, день удался.

…

Как ни странно, его пуховик, специально купленный для того, чтобы на гастролях пережить сибирские морозы, не околеть и главное, не потерять голос, совершенно не грел его на питерском ветру, щедро приправленным снегом и дождем.

Он бы отдал все на свете, чтобы сейчас оказаться даже не на вокзале и не поезде – сразу в кабинете около рояля, в квартире, куда ходу не было никому, где все было обустроено именно так, чтобы ему было удобно, комфортно. Чтобы погрузиться в звуки. И играть, играть, играть. До изнеможения, путая мелодии, небыли, были. Себя и женщину, что будила какие-то непонятные, но просто сносящие чувства.

Он бежал и бежал куда-то. Пока наконец не осознал, что замерз. Да так, что зуб на зуб не попадал. И к тому же, особо не отошел от дома Ирины. Вон он, там, за двумя поворотами, если идти прямо.

А сам он… Около какого-то моста, на набережной. Правильно. А вон стройка века. Откуда он звонил Олесе.

Сюр какой-то!

Рассмеялся. Остановился. Выдохнул.

Вот ведет он себя, честное слово, странно. Как истеричная барышня-хористка.

«А я институтка, я дочь камергера… Я кто-то то там, - слова он как обычно забыл, но мурлыкал старательно, хоть и не раскрывая рта, - я летучая мышь…»

Продрогшая, дурная на всю голову. Промокшая летучая мышь… Которая бегала по кругу, пытаясь что-то понять для себя. Мда. Похоже, он третий или четвертый раз просто обежал квартал вокруг волшебной Глухой Зеленина. Улицы, что то не желала находиться, то не хотела отпускать.

Что тут скажешь. Только в очередной раз удивиться. Городу. Себе.

И…

– Лева.

Он понял, что его окликают, только когда кто-то потеребил его за рукав.

– Ле-ва.

Вот тут он глубоко вздохнул, снова становясь самим собой. Привычным. Даже в чем-то нормальным. Губы сложились в ироничную полуулыбку – неприятное зрелище, он знал. Лицо перестало выражать хоть сколь-нибудь искрение эмоции. Только спокойствие, достойное какого-нибудь буддийского монаха на лице. Да яд в выражении зеленых глаз.

И ледяным голосом, четким, поставленным, тщательно подбирая не то, что слова – интонацию, он ответил:

– Добрый вечер, Дана.

И даже не стал озираться, чтобы понять, откуда их снимают. А в том, что это происходит, он был уверен, даже больше, чем в своем музыкальном образовании.

– Добрый, - ответила женщина его мечты. В прошлом. Какое счастье, что в прошлом.

– Чем обязан?

– Лева, ты можешь сделать так, чтобы меня не преследовал адвокат Томбасова?

Как ни странно, Дана сразу заговорила по делу и безо всяких экивоков, попыток бросится на шею. И не было рассказа о истинной любви, которую музыкант попрал.

Удивительное рядом.

Лева нахмурился. Было непонятно. По логичному сценарию – надо было вывести его из себя, заснять скандал. И заработать на этом денюжку. Но Дана отчего-то вела себя неправильно. А он… Он не любил всего, чему не мог найти объяснения.

– Думаю, - начал он аккуратно, словно на приеме у английской королевы. Потому как только еще одного скандала в сетях им и не хватало. А это не дебош с дракой. Так же красиво выкрутиться не получиться. – Об этом надо разговаривать не со мной.

– Слушай. Сейчас не могу доказать, но. Видео с вашими любовными похождениями выкладывала не я.

Лева неприлично хмыкнул. Да в конце концов. Пусть хоть снимают, хоть в ток-шоу отправляют. Но за дурака держать не надо! Потому что поверить в такое. Или просто промолчать. Ну, сил никаких нет.

– После того, как я летом пообщалась с Самуилом Абрамовичем, службой безопасности. И даже Томбасовым лично… Знаешь, я чертовски зла на тебя, ты, конечно, редкостная свинья. Но. Мне такого рода проблемы не нужны. Когда на тебя попрут со всех сторон. Мне вполне обрисовали перспективу. Мне запрещено и близко подходить к кому бы то ни было из «Крещендо». И даже заикаться о вас. Только на этом условии Томбасов и его команда забывает о моем существовании. Иначе все проверяющие и контролирующие органы – от полиции до пожарников, от СЭС до налоговой - заинтересуются не только мной, но и моими работодателями. И всем будет объяснено, с чего такое внимание. Лева, пойми меня правильно, я желаю тебе всего самого плохого. Но. Это не я.

– Звучит убедительно, - вздохнул замерзший в конец музыкант, - но верится с трудом.

– Ну, подумай. Если бы у меня на руках был настолько вкусный материал… Особенно летом, когда я была зла на вас и была еще намерена действовать. Я бы ни за что не слила его в сеть. Да еще и так бездарно. Я б отправилась на первый. Связалась бы с девицами, которые там были изображены. Пригласила бы в Москву. И поискала бы потщательнее, чем вам можно досадить на самом деле. Домогательства. Насилие. Было бы просто загляденье. Никто бы из вас не отмазался. И дело было бы не в заурядном домашнем скандале, поверь мне. – Глаза ее злобно блеснули.
– А так… Просто горохом по воробьям.