Не рычите, маэстро, или счастье для Льва
Шрифт:
– Иду я, - расстроено вздохнула Ирина. Вот слова Льва дослушать ей хотелось гораздо больше, чем прерываться на какое-то наверняка ненужное общение.
Она распахнула дверь. Шикнула на собаку. И с удивлением посмотрела на даму, что стояла у нее на пороге с крайне непростым выражением лица, и горящими гневом вполне узнаваемыми зелеными глазами.
– Добрый день, - отступила Ира на шаг назад, вздыхая о том, что у всего семейства Левы существовала эта традиция: заявляться без предупреждения. И любоваться на реакцию неподготовленного к подобному попадосу человека. – Джесс, на место.
Собака,
– Добрый, - гостья перешагнула порог, огляделась недовольно.
Ирине стало неловко: не то, чтобы в квартире был полный разгром, но вот сваленные кучей в углу собачьи принадлежности можно было б и разобрать. Разложить красиво. Хотя – кой черт! Они там всегда лежат той самой кучей – что теперь заводиться.
– Где мы можем поговорить?
Дама не представлялась – прелесть какая. И прекрасно голосом изображала сдержанное негодование интеллигентного человека.
Мда, вот в кого Лева столь изумительно интонирует.
– Прошу, - распахнула перед гостьей дверь Ирина.
Дама прошла на кухню, высоко взметнула брови, увидев пианино.
Да всегда оно там стояло! И ни у кого подобной реакции не вызывало! Что ж такое!
Божечки, а Ирина еще переживала из-за знакомства с Олесей. Гм. Зря переживала, оказывается. И потом… Как бы ни сложились ее отношения с Левой, она никогда не будут защищать его от бабушки. Вот теперь принципиально – НИКОГДА! Пусть спасается сам.
На мгновение мелькнула мысль – а не включить ли телефон и не обеспечить ли прямую трансляцию беседы. Потом резко себя оборвала. Как бы то ни было, с мамой Левы договариваться придется.
– Разрешите? – дама кивнула на диван. От звука ее голоса можно было бы заледенеть. А от взгляда – пойти – и суициднуться. И народ еще говорил, что об недовольный Ленин взгляд можно зарезаться? Да это они с его многоуважаемой матушкой не общались.
– Конечно, - приглашающе взмахнула рукой Ирина. – Может быть, чаю или кофе. Могу предложить вам снять шубку.
– Это лишнее, я ненадолго.
– Как вам будет угодно.
Ирина присела напротив. На краешек стула,
– До меня дошли слухи, - дама сложила изящные руки с сильными длинными пальцами без единого кольца на коленях. – Очень неприятные слухи.
– Какого рода?
– Вся Москва гудит о том, что у моего сына роман. Эдакая роковая страсть.
Сколько яда… Надо принести баночку, попросить сцедить. И отдать докторам, который бабашке растирку для колена сложнокомпонентную делают. Боли как рукой снимет.
– Я все понимаю, вы – женщина одинокая, у вас на руках ребенок, нажитый непонятно от кого. Ребенку этому надо обеспечивать будущее. И мой влюбленный и потому глупый сын – это ваш шанс на обеспеченную жизнь. К тому же Лева щедр. И его рыцарский поступок с концертным роялем тому подтверждение. Однако…
Женщина недовольно посмотрела на Ирину. Должно быть, по ее мнению, пришло время, когда оппонент должен был залиться слезами. И клясться в чем угодно, лишь бы прекратить «прекрасное общение». Однако Ирина сидела спокойно, непроницаемости ее лица тоже можно было бы поучиться. А еще она сознательно зеркалила
движения мамы Льва. Чем бесил ту еще больше. Ну уж простите – должны же быть маленькие радости в жизни даже в такой день.– Я понимаю, что Лева и сам хорош. Он слишком далеко зашел в своем затянувшемся подростковом бунте. И вместо того, чтобы заниматься музыкой, он растрачивает свой талант впустую.
Негодующий взгляд на Ирину, видимо, как на олицетворение пустоты в жизни несостоявшегося талантливого музыканта.
Легкий кивок даме. Нет, Ирина не будет ругаться и что-то доказывать. Людям надо оставить право жить с собственными заблуждениями. Почему нет-то?
– Но ваша связь – это вообще запределье какое-то.
Было больно. Было неприятно. Было обидно. Даже не так за себя, как за Леву. И за Сашу.
– И ваш сын, с помощью которого вы манипулируете…
– Стоп.
– Ирина поднялась, давая понять, что разговор окончен.
– Послушайте, - зеленые глаза сверкнули злостью. – Я понимаю, что у меня нет таких денег, которые может вам дать мой сын, но… Скажите, сколько?
– Уходите.
Ирина могла собой гордиться – голос не дрогнул. Только тщательно отмеренный холод.
– Подумайте, вы же…
Джесс, подслушивающая в коридоре и решившая, что играться с этой женщиной она точно не будет, взвилась в лае. Она прослушала, прослушалааааа. И не поджидала у двери…
– Мама! Мы пришли!
Ирина бросила на незваную гостью предостерегающий взгляд и тихо сказала:
– Я вас провожу.
– Но…
– Все вопросы о моем существовании в жизни вашего сына согласуйте, пожалуйста, с ним.
А вот это было приятно. Злые чувства, нехорошие, но все же… В тот момент, когда мама Левы увидела вбежавшего на кухню Сашу. И изумленно посмотрела на Ирину:
– Но мне сказали…
Руки дрогнули.
– Добрый день, - сказал вежливый мальчик и с любопытством уставился на незнакомку.
– Добрый, - беззвучно проговорила та.
– Всего доброго, - Ирина проводила маму Левы. Потрепала сына по голове, выгуляла собаку, спокойно пообщалась с бабушкой. И прорыдала целый вечер, отчаянно ругая себя за это, но не в состоянии остановиться.
Глава восемнадцатая
– Бэрримор, кто там воет на болотах?
– Простите, сэр. Накопилось.
(изумительный анекдот из ВК)
– Ира? Ирочка…
– И много-много радостииииииииии…
– Снегурочкааааа! Снегурочка!
– С наступающим!!!
– Ира, пожалуйста, объясни…
– Лева, работаем!
– Дай мне минутку! – зарычал, с раздражением сдернул с себя шапку Деда Мороза, бросил рукавицы на пол. И… услышал гудок в трубке. Длинный, тоскливый гудок.
– Лева, твою ж! Вступление!
– Иди и пой, гад!
Как Сергей все-таки умеет голоса копировать – ну, точь-в-точь руководитель их хора в далеком детстве. И все – в голове никаких мыслей, никаких переживаний – только песня. Только мелодия. «Песня ж остается с человеком. Песня не прощается с тобой!» А то, что на душе тревога, тянущая, выматывающая, непрекращающаяся… Ну, кому, право слово, это интересно. Тем более, под Новый год, когда елки горят огнями, а глаза - счастьем и предвкушением.