Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011)

На полу всполошились голые девки, всюду валялись шприцы, дым анаши клубился в лучах карманных фонариков, и один из ментов гаркнул фамилию Руслана. Тот поднялся, его взяли первым и увели (правда, не в ментовку, а отпустили домой, это была просьба отца-наводчика).

Папаша, пребывая в темноте, за спинами наряда милиции, однако увидел в руках у сына свое портмоне, то, которое было спрятано на шкаф под книги. Портмоне было уже тощее, сплющенное, ничем не наполненное, не напоминающее толстопузую семейную сокровищницу.

Потрясенный до полуобморока отец приволок сына домой, где обкуренный отрок плюхнулся у телевизора, распространяя знакомый, родственный перегар.

Пацан сидел грязный, с сальным, лоснящимся бессмысленным лицом и белыми, как бы подкопченными пальцами с грязными ногтями, он ими держал папиросу-самокрутку и на свободе дымил, вор.

На все крики отца он отвечал знакомым материнским матом — иди отсюда, куда пришел, это моя квартира.

Ну что, пережили и это, умный папа в свое время не все спрятал в кошелек и поэтому не все потерял, в портмоне были только полторы тысячи долларов, как раз на три дня жизни на десять персон с девушками и кокаином.

Дальше все шло по нарастающей, сын пошел вешать упавшую со стены полку к сестре своей матери, к тетке, и украл у нее небольшую сумму, и та тетка подала на него в суд, дали три года, правда, условно.

Он прикарманил немного, шестьдесят долларов, но тетка, пьющая баба, и такие деньги считала несметным богатством и была обозлена и обижена — приняла, накормила, напоила, а он унес!

Конечно, какая там школа, не до того, после ареста его выгнали — но и работать в приличное место Руслана не брали, первый же клик в компьютер, в базу данных, давал его фамилию с отметкой о сроке.

Мама-посудомойка в эти времена уже догорала — ноги стали слоновьи, работать она не могла, язвы на голенях донимали, разбухла до неузнаваемости.

Отец в ту пору как-то ее увидел, пошел за пропавшим сыном к бывшей жене в ее незапирающуюся нынешнюю квартиру.

Она не удивилась, а с плачем начала жаловаться, что Витька (сожитель) ее опять избил, и в доказательство показала все синяки и нарывы, все гнойные дыры на голенях…

Видимо, грузчик злобствовал и поколачивал ее, а сын как-то подпитывался и допивал с материнского стола, где водка не переводилась.

Квартира была той хатой, куда можно было в любое время прийти, если ты с бутылкой.

Наконец, Русланову отцу позвонила сестра бывшей жены, та самая тетка, и сообщила, что Анджелу увезла «скорая».

Дело было ночью, но удалось дозвониться до какого-то пьяного охранника в Склиф, тот выматерился, что уже ночь-полночь, но велел перезвонить через десять минут. Во второй раз охранник уже не матерился, но сказал: «Ты че, она умерла в семь вечера, опомнился!»

Бывший муж сообщил сыну о смерти мамы только утром и через несколько минут кинулся на балкон и вовремя ухватил ребенка за колени — тот уже встал на табуретку и готовился нырнуть с шестого этажа. Он весь дрожал и безостановочно лил слезы.

Сожитель умершей не дал ни копейки на похороны, сестра покойной тоже, все пришлось оплачивать бывшему мужу.

Важно то, что врач из института Склифосовского пригласил его на беседу и сказал, что больная умерла не сама, а был криминал, то есть разрыв аорты в результате побоев, и будете ли вы возбуждать уголовное дело.

Бывший муж, не раздумывая, резко отказался и потом об этом не жалел: было бы долгое расследование, и неизвестно, какие показания дал бы опившийся грузчик, спасая свою свободу. Мало ли, он мог все свалить на бывшего мужа погибшей подруги, вроде бы он пришел, избил и ушел, а сожитель свидетель, и он вызвал «скорую».

Через некоторое время все выяснилось. Тот Витька в пьяном виде позвонил бывшему мужу и сказал, что Анджела была застрахована на двадцать тысяч долларов. «У меня,— сказал он,— все бумаги, и мы поделим, давай побазарим»,— сказал хмельной мужик.

Бывший муж отказался со словами «больше мне не звони». Своим быстрым разумом он просчитал, зачем была убита Анджела и какие могут быть результаты, если сын получит эти двадцать тысяч. Живо вспомнился праздник с девушками на полу.

А сожитель-то — полный идиот, чего было убивать Анджелу, если грузчик точно знал, кому была завещана страховка. В бумаге было написано имя. Сыну-сыночку, ясный пень, его она любила больше жизни, его, только его. И сын ее так же любил.

Но как это, поделить деньги, что получишь не ты, а парнишка? Разумеется, думал отец, грузчик предложил бы убить наследника, вот тогда и денежки пополам, то есть у грузчика бумага, а у тебя этот сын, и будем действовать.

Как он додумался, что сожительница застраховалась в пользу сына, понять нетрудно.

Теперь отец реально видит нависшую над ним опасность, прозревая в выросшем сыне ход мысли грузчика, и ложится спать не без опасения.

С далеко идущей целью он уже сообщил многодумному наследнику, что завещал свою долю в квартире сыну от первого брака, проживающему на родине, это раз, и второе — что сам отнес в милицию заявление, где написал, что в случае моего убийства кого надо в первую голову посадить на двадцать пять лет. Считай, ты выйдешь в сорок три года из зоны, если вообще выйдешь, там таких, кто отца убил, опускают и потом находят в петле.

Превентивные беседы отец ведет с сыном тогда, когда замечает в нем приступы злобы. Дитя не имеет ключа от квартиры и, пока отец не пришел с работы, гужуется в подъезде. Пусти его одного сидеть дома, мигом обнаружишь ту же картину: девки на полу, война в Крыму, Крым в дыму, половина имущества растворилась во мраке, видео, телевизор и радиотелефон, куртки и чемодан.

Так-то отец — бравый мужик, работает, ходит в баню по субботам, носит домой продукты и говорит бабам на работе, что сынок жрет безостановочно, пока все не переест. Всегда ничего не оставлено на утро! (Кроме сырой картошки и морковки.)

И что он там думает, сынок, сидя в подъезде часами у батареи, о чем мечтает, как строит планы на будущее, никому не понять.

Отец-то прозревает все это, поэтому следит за своим здоровьем и каждый вечер разговаривает по скайпу со старшим сыном, который закончил институт и собирается ехать в аспирантуру, но не в Москву. Чего я тут не видел, в Рашке. В Бостон, к маминой сестре.

А потом они ложатся спать, отец с сыном, мальчик с полным на будущее желудком и опасливый отец, который на прощание мечтает о Бостоне, о домике в предместье, о бассейне — все это для старшего сына, для него. И половина квартиры ему все-таки достанется в случае чего.

Все убрано из квартиры, молоток, гантели, веревки, острые ножи.

Отец, правда, упражняется на турнике, вставленном в дверной проем. Он бережет здоровье на всякий случай, хотя ни в чем не уверен.

Малый ведь способен принести со двора кирпич в пакете. И на улице у подъезда может встретить папу с дружками. Ни в чем нельзя быть уверенным. Никакого просвета.

Но и жениться нельзя, хотя подруга есть, нельзя улучшать свою жизнь, уходить на другую квартиру (у молодой подруги имеется всё, дача, машина). Сына не оставишь и с собой не возьмешь. Никому ты не нужен, кроме меня, бедняга. Никому на белом свете. Спи пока.