Не смей меня... хотеть

— Тебе нравится? — раздается у меня над макушкой.

Боже… Он как-то так сидит, что я поневоле опираюсь о его грудь плечом и частью спины. А его дыхание, тяжелое и горячее, ворошит волосы на затылке и возле уха. От этого почему-то щекотно и страшно…

— Да-а-а… — тяну я, отставляя стакан в сторону, подальше, чтоб не успел обновить, и быстро закидывая в рот еще пару винградин.

Я и не заметила, как немного повело.

Странно так… Может, поэтому первоначальный страх уходит, а легкий напряг и ожидание непонятно, чего, остается…

На сцене граф Резанов прощается с Кончитой, музыка обволакивает и красиво ложится на мое настроение.

На эту темную ночь, на тихий плеск реки, который сейчас не слышится, но угадывается. На дуновение ветра, легкое, освежающее.

На дыхание неподвижно сидящего за моей спиной парня. Тяжелое. Напряженное. Словно он… Сдерживает его? Почему?

Почему у него настолько каменная грудь? И рука, потянувшаяся за вином, жесткая, перевитое венами запястье скульптурное.

А прикосновение губ к шее… Горячее. Неожиданное.

Ожидаемое.

Глава 25

Немой

Я не люблю извиняться. Не умею, не научили. Отец сам никогда не просил прощения, хотя было за что, и вообще не считал, что мужику эта опция необходима. Типа, если что-то делаешь, имей потом мужество отвечать за свои поступки. А извинения и откат назад говорят только о том, что ты в своих действиях чего-то не предусмотел. Значит, кто ты? Правильно, слабак. Его сын не может быть слабаком.

Так что…

Так что с Алькой это я, можно сказать, целку сломал.

Извинился.

И, как сейчас выясняется, очень правильно сделал! Потому что, если б не извинился, то… То не было бы этого всего.

Того, что конкретно в эту минуту происходит.

А происходит невероятное.

Я сижу рядом с ней, чуть позади, так, чтоб без палева прикоснуться к спине и плечу. Вроде, это и не касание, вроде, это все просто так…

А вот вообще не просто так!

И охереть, какое касание!

Не знаю, как она, а вот я весь уже горячий, дотронься — огнище будет!

Она сидит передо мной, увлеченная постановкой, а я увлечен только ею.

Ее тонкой шеей, такой беззащитной сейчас, соблазнительной. Губы сохнут от того, как сильно хочется дотронуться. Просто чуть-чуть скользнуть… Собрать тепло ее медовой кожи, ощутить, как сладко-беспомощно дрогнет, как податливо прогнется… Если бы реально знал, что так и сделает, что дрогнет, что прогнется, приглашая к действию, давно бы сделал…

Но я не знаю. Не уверен.

Когда , пару часов назад, бежал за нею по улице, был уверен.

Вспоминю свое дурное состояние в тот момент, удивляюсь самому себе. Реально, ведь без мозгов летел! Словно хищник за добычей. В башке только одно — догнать. Зубы вонзить. А уж как там дальше будет… Война план покажет.

Но догнал… Заглянул в глаза, полные слез, отчаяния, стыда… И понял, что нельзя сейчас напирать, нельзя хватать, тащить…

Она, конечно, глупая птичка в силках, будет сопротивляться, бессмысленно и слабо трепыхать крылышками… А я же с ума сойду от этого, окончательно двинусь… И наделаю всякого…

Она и без того на грани.

Из-за меня.

Надо же, герой блядский! Устроил свиданку! Наорал, предъяв пустых накидал, а потом еще и приставал, лапы распускал. Охрененное свидание получилось, прямо в учебник надо! С заголовком: “Как просрать свой единственный шанс”.

Я посмотрел в ее глаза и… Извинился. Неожиданно для себя! Ни на что, в самом деле, не рассчитывая. Просто захотелось. Впервые в жизни захотелось пропросить прощения за свое скотское поведение…

Я был готов к тому, что меня отоварят по роже, и потом, в универе, будут предусмотрительно переходить на другую сторону коридора, чтоб не дай бог не столкнуться.

И совсем не был готов к ее реакции… И к тому, что мне дадут второй шанс.

Стоял, как дурак, смотрел на ее спину, когда Алька первой двинулась к машине, милостиво оставив меня приходить в себя после такого феерического завершения разговора… Стоял, а в башке рефреном: “Не проеби, дурак! Только не проеби в этот раз!”

И вот теперь, сидя за ней, в темноте осенней ночи, слушая вполне себе ничего музыку ( я не знаток, так просто свезло, что театр тут рядом обосновался, хотя раньше я на них бесился, спать мешали своими воплями), дурея от сладковато-нежного аромата волос Альки, сходя с ума от того, как лежит локон волос на тонкой шейке, как красиво падают отблески прожекторов на бархатную кожу щеки, я изо всех сил сдерживаюсь и повторяю опять про себя все тот же рефрен, мантру свою про не проебать.

Потому что осознаю, если сейчас опять начну распускать руки, она просто от меня сбежит. Второй раз она этого уже не позволит.

Слишком правильная девочка…

Слишком…

Лексус, тварина, за ней несколько месяцев, как привязанный, ходил, прежде чем в койку уложил… А ведь у него с этим проблем никогда не было.

Ни у кого из нас не было, если честно. Даже у увальня Вилка.

Полно девчонок, готовых на первом свидании позволить тест-драйв. Ну а почему нет? Мы же не в девятнадцатом веке, в конце концов… Да и там, как я читал когда-то, тоже не особо заморачивались, на самом деле. Больше пиздели. Как и сейчас, впрочем…

Но вот с Алькой все по-другому, конечно.

Она потому что другая.

И сейчас мне одновременно страшно что-то сделать и дико хочется. Это “что-то” сделать. Как канатоходец, шаг влево-вправо — и пропасть… И грудь распирает от волнения и предвкушения. Этой пропасти. Потому что кажется мне, что падать будет сладко. Если вместе, да… Если позволит…

Она сидит, такая серьезная, я только чуть-чуть сбоку вижу ее, даже не в профиль, а в четверть всего… Но мне хватает, чтоб залипнуть.

И еще хватает, чтоб сойти с ума.

Я это отчетливо понимаю, и понимаю, что будет пиздец, если сорвусь. Будет финиш нашего свидания.

Но она такая, такая…

Мы на крыше одни, и я знаю, что никто сюда не придет.

Она в моей власти полностью.

Маленькая, красивая, тонкая, ничего, по сути, не понимающая. И практически в моих руках.

Когда успеваю придвинуться еще ближе, нависнуть над ней, сам не осознаю. Не замечаю этого перехода, этой точки отсчета, после которой уже не тормознуть будет.