Не страшись урагана любви

— Иисусе! — вырвалось у Гранта.

Лаки сказала, что была настолько ошеломлена, что просто слушала и ничего ей не отвечала.

Грант тоже оцепенел.

— Иисусе! — безнадежно повторил он. — Что, черт подери, ты могла ответить? — Он замолчал и задумался. — Думаю, пару лет назад это меня так бы взбесило, что я бы хлопнул дверью. Ну, как ты думаешь, что мы должны делать? Ты не считаешь, что нам надо уехать?

— Не знаю, — ответила Лаки. — Что я знаю, так это то, что я до ужаса несчастлива здесь.

— А у меня то же с этой спасательной работой. Я ее делал, я знаю, что это такое, и я готов уехать. Да я гроша ломаного не дам за деньги, так что пусть Орлоффски заканчивает.

— Кстати, — сказала Лаки, — во всей этой дряни нет ни грана правды, не так ли?

Грант уставился на нее.

— Ну да. Я имею в виду, нет. Я имею в виду, кое-чтоправда. Да, я часто бывал в борделях Индианаполиса и Терр-От. Да. А почему бы и нет? Меня не удовлетворяла постель... Меня нигде больше не удовлетворяла постель. Но с Хантом я там не был ни разу. Я пару раз хотел пригласить его. Но он всегда такой замкнутый, отдаленный. И я чувствовал, что на моем месте этого не следует делать. — Он помолчал. — А что касается моей связи с Бонхэмом, то здесь каждое слово — правда. Ты должна знать. Разве не замечаешь по тому, как я с тобой обращаюсь?

Лаки начала ухмыляться, затем откинула назад свои волосы цвета шампанского и рассмеялась. Грант обнял ее.

— Может быть, нам следует уехать, — сказал он.

— С другой стороны, — раздумывая, произнесла Лаки, — может, она возьмет себя в руки. Раз она выпустила пар, давление уменьшилось. Говорят, у них всегда так. Да, парень, ну и мамашу ты себе подобрал! Но я думаю, сейчас она нас оставит в покое. На время.

— Может быть, — сомневаясь, ответил Грант.

Эта иллюзия исчезла уже через час.

Получилось так, что в это время Грант был в душе. Неожиданно сквозь шум воды он услышал голоса в кухне, потом матерное слово, которое снова и снова выкрикивал истерический голос Кэрол Эбернати. Когда он закрыл душ и исчез шум водяных струек, все стало слышно и ясно. Слишком ясно.

— Мне плевать! Ты от меня не закроешься! У меня здесь такие же права, как у тебя! Больше! Дажеи не пытайся закрыться от меня! Что ты для него сделала? Трахала его, вот и все! Он и женился на тебе только потому, что ты удобная и легкая подстилка! Лучшая миньетчица Нью-Йорка! Вот что он мне говорил, да! Лучшая миньетчица Нью-Йорка! Лучшая... — вопила Кэрол Эбернати.

Спокойствие медленным потоком омыло Гранта. Забавно, но точно так же он чувствовал себя тогда, когда видел, как огромный окунь тянет Гройнтона в пещеру, и знал, что будет делать, точно так же он чувствовал себя на дне у пушек. Методично и тщательно, не вытираясь, он завернулся в большое толстое полотенце, заткнул конец у пояса и пошел к кухне. Это не важно. Все не важно. Если он через пять минут умрет, все равно не важно. Кэрол Эбернати, подбоченясь, стояла у входа в комнату, глаза сверкали от истерики, рот орал, и казалось, будто все это принадлежит разным людям. За ее спиной, там, где была легкая дверца, затянутая сеткой от москитов, зияла дыра. Лаки стояла в восьми футах от нее в центре комнаты, маленькая и храбрая, и слегка нервным голосом в паузах между криками произносила:

— Кэрол. Кэрол. Это мой дом. Это мой дом. Вы не можете зайти и делать все это. Вы не можете зайти и делать все это.

Она не отступала, но и Кэрол не подходила ближе. А у раковины окаменела служанка Мэри-Марта.

Грант шел как медленная, но неумолимая лавина, действуя грудью и животом, как бульдозером. Кэрол не дала ему приблизиться и прикоснуться, она отскочила, не переставая кричать. Если бы у нее в руках был пистолет или нож, ему было бы наплевать. Медленно, но решительно он оттеснил ее к разодранной двери. К несчастью, она была заперта. Он с силой надавил на раму, она затрещала, защелка сломалась, и Кэрол, крича, помчалась к выходу. Грант шел за ней, ощущая вместо лица гипсовую маску.

— Вон! Вон! Убирайся! — он произносил только эти слова.

Он шел за ней по коридору, как тихая, но неумолимая Немезида, пока она не умчалась. Затем он вернулся в истерическую кухню и разломал дверцу, вернее, то, что от нее осталось.

Лаки побелела. Реконструируя события, он выяснил, что Кэрол зашла то ли потребовать у Гранта чемоданы, то ли еще зачем-то, а как раз в это время Мэри-Марта — как она привыкла делать — захлопнула изнутри и замкнула покоробленную дверцу, потому что она постепенно раскрывалась. Кэрол трактовала это как приказ Лаки, которая сидела в маленькой комнате, как сознательный намек, щелчок, оскорбление, чтобы показать, что ее не хотят видеть. Она ударила по дверце, разорвала сетку и вошла, расцарапав руку.

— Не знаю, — почти в истерике говорила Лаки. — Не знаю. Я ничего подобного не видела. — Она прерывисто дышала и улыбалась трясущимися губами. — Мне нужно пописать, — сказала она.

Грант вышел за ней из кухни в маленький коридор, в конце которого она исчезла. В тот момент без всяких видимых причин он решил, что должен рассказать правду о себе и о Кэрол. И сейчас он думал об этом. Это вовсе не было неприятным. Он был уверен, что она поймет. А если нет? Плевать. Великое спокойствие снова овладело им. Когда зашумела вода, и она появилась в другом конце коридора, он уже подготовился.

— Я должен кое-что тебе рассказать, Лаки, — произнес он мрачным тоном, подчеркивая важность сказанного. — Когда я встретил тебя, я был любовником Кэрол Эбернати.

Пока она шла по коридору, ответа не было.

— Нет, — проговорила она наконец. — Не может быть. Неправда!

— Да, — сказал Грант, — правда. Это многое объясняет в происходящем.

— Конечно, — ответила Лаки. У нее неожиданно вырвался напряженный нервный смешок, который как-то оборвался, как будто оставив после себя эхо. Затем она вошла на кухню. — Мэри-Марта, сходите в большой дом, пожалуйста, и принесите две бутылки джина. Мы побудем здесь. — Грант сообразил, что сам бы он никогда до этого не додумался.

— Хорошо, — сказала Мэри-Марта и пошла, хотя ясно было видно, как ей не хочется.

Лаки смотрела в окно, пока она не исчезла.

— Сколько времени? — наконец спросила она, не шевелясь.

— С того времени, как познакомились, — ответил Грант. — Четырнадцать лет тому назад. Но последние десять лет...

— И ты жилс ними? — оборвала его Лаки.

— Да.

— И Хант платил за тебя! За все! Он тебя поддерживал!

— Да.

— Почему?

— Не знаю, — искренне ответил Грант.

— Потому, что онавластвовала над ним, — сказала Лаки, все еще глядя в окно. — Как властвует над тобой.

— Может быть. Но теперь все, — тихо произнес Грант. — Даже если это было, я...

— Было, — прервала Лаки, не отводя взгляда от окна. — И ты снова трахал ее здесь? После того, как отослал меня из Майами в Нью-Йорк?

— Нет, — сказал Грант и прикусил язык. — Ну да. Один раз. Нет, дважды. Я стараюсь не лгать. Но только потому, что мне было очень ее жаль, я не мог так ее обидеть, чтобы отвергнуть. Она просила. Ты это можешь понять?