Не страшись урагана любви

Это неважно. Вначале все немного подражают. Но правда, что Дуг по-собачьи любил его и его работы, даже рабски, хотя само слово рассердило бы его, так любил, что это беспокоило и смущало Гранта. Он постоянно старался купить ему дорогой подарок, взять в поездку, помочь что-нибудь принести, и все эти предложения Грант отвергал с нервной почти суровостью, потому что некий глубокий инстинкт, который он не мог сформулировать словами, предупреждал его, что принятие всего этого грозило бы опасностью.

Все это проявилось как-то ночью в осенне-зимний период, который Дуг провел в Индианаполисе, заканчивая пьесу: Дуг приехал в дом Гранта в Хант Хиллз с водителем грузовика, которого он подобрал где-то в баре. У Дуга в пьяном виде было два фокуса, которым, как он говорил, его научил факир в Персии: ходить босиком по битому стеклу и есть электролампочки. Это, очевидно, заинтриговало его приятеля-шофера, который тоже был пьян. Но когда он упомянул, что знает Гранта, а Грант написал «Песнь Израфаэля», шофер пришел в экстаз. Он сам был в ВМФ и видел фильм по пьесе (хотя, как он сказал Гранту, не видел спектакля и не читал пьесы), и Грант был его единственным литературным кумиром.

Это было время, когда вся эта некритическая лесть начинала мало значить для Гранта, и он уже давно не считал смешным (но, вероятно, вскоре снова будет так считать) пить в баре и разговаривать о «старом Флоте». Кроме того, он тогда много работал, стараясь закончить новую пьесу, вставал рано, так что на ночь пил ровно столько, сколько нужно для сна. После двух паршивых бутылок пива за кухонным столом он рассердился, чувствуя, что ему навязываются. Дуг раньше не видел его сердитым. Грант вызвал его в спальню для разговора (пришла Кэрол и сидела с шофером) и сказал ему:

— Слушай. Забирай отсюда эту вонючую обезьяну. Ты его привел, теперь выметайтесь, — сказал он с холодной полупьяной яростью. Он по сердцебиению понял, что лицо у него побелело, как мел. — Я не хочу тебя огорчать. Но или ты выкинешь его, или я при тебе попрошу его уйти. И тебя тоже.

— А, лады. Какого черта? Парень тебя любит. Он думает, ты король, — пьяно ответствовал Дуг.

— Насрать я хотел! — сказал Грант, — Это мой дом. Здесь я живу! И тебя не просят, ты не волен приходить сюда пьяным, да еще с другими пьяными, которых ты где-то подобрал!

Лицо Дуга неожиданно преобразилось в пьяное и странное выражение типа «моя вина».

— О'кей! Я знаю, что неправ! Ударь меня! Давай! Ударь в лицо! Я заслужил! Давай! Я прошу!

— Ты с ума сошел? — холодно спросил Грант. — Я не собираюсь тебя бить! Я не собираюсь драться с тобой здесь. Что, и здесь все побить?

Дуг ухмыльнулся, хотя в глазах у него все еще стояли слезы.

— О'кей! Давай выйдем! — неистовствовал он. — Выйдем и подеремся по-настоящему! По-настоящему! Крепко! Как мы, бывало, все делали! В старые денечки! Настоящая дружеская, зубодробительная, сокрушительная, приятельская драка! Как в армии! — Грант выкатил глаза. Он был шокирован мыслью, что именно так он бывало и поступал. — Будет настоящая старомодная драка дружков! — ревел Дуг. — Выбьем друг другу поганые мозги! А потом обнимемся, вернемся и выпьем. Мы вернемся в бар и поднимем тост. За мужчин!За настоящих мужчин!

На улице похолодало и землю припушило снегом. И именно тогда Гранта осенило насчет Дуга Исмайлеха. Грант много боксировал тогда, в так называемые «давние дни». Он думал, что сможет с ним справиться. Дуг был покрупнее, но он же в лучшей форме. Но все это не имело отношения к тому, что он неожиданно понял.

— Слушай, — сказал он гораздо спокойнее. — Я хочу сказать тебе нечто важное. Я не желаю, чтобы ты делал из меня своеобразного отца. — Дуг всегда ненавидел (и любил) своего отца и ссорился с ним. И сейчас он прекратил бушевать, наклонился вперед и уставился на Гранта перекошенными, хитрыми полузакрытыми глазами. Он молчал. — Знаешь, почему? Потому что ты не хочешь отца. Ты всегда говоришь об отце. Но ты хочешь и не хочешь его. Ты хочешь из кого-нибудь создать отца, из любого, просто чтобы ты мог тогда уничтожать его, чтобы доказать себе, что ты мужчина. Силен, дерьмо собачье! Ну, со мной это не пройдет. Потому что я не настолько тобой озабочен. И не буду. У меня возникло так много своих проблем в связи с твоей любовью, что ты начинаешь меня уничтожать. И я неуязвим, потому что мне не нужна лесть. Тебе нужен герой, чтобы уничтожить, иди и ищи кого-нибудь другого. И забирай из моего дома эту пьяную жопу.

И это конец истории. Дуг Исмайлех не вымолвил ни слова. Ни в ту, ни в другую сторону. Он ушел со своим шофером. Отношения между ними были довольно тесными, как и всегда, исключая разве что то, что он стал давать Гранту больше покоя. Но не намного больше. Возможно, с этим он ничего не мог поделать. Возможно, это было своего рода потребностью. Но после этого Грант ничего не ощущал по отношению к Дугу Исмайлеху, кроме безразличия к нему и к роли, которую тот играл.

И вот Дуг здесь, через три года после того, как перевел полученный недавно авторский гонорар во Флориду, купил дом, стал пылким патриотом Еверглейта и рыбаком Сан-Марко, стоит на доке Яхт-клуба Ганадо-Бей на Ямайке. Они довольно тепло пожали руки друг другу.

— Вот это да, черт подери! — ухмыльнулся Грант. — Какой сюрприз! Что тебя сюда привело?

Дуг тоже счастливо ухмылялся.

— Знаешь, когда я получил...

Но тут вмешалась Кэрол Эбернати.

— О, какой милыйсюрприз! — сказала она с выражением самоуверенного конспиратора. — Ты просто решил приехать порыбачить? Но откудаты узнал, что мы здесь?

Грант заметил, что Хант как-то по-особенному смотрит на нее, лицо бесстрастное, глаза прищурены, но он по обыкновению ничего не сказал. Грант тоже промолчал.

— Ну, Гибсон и Клайн всегда знают, где ты, — сказал Дуг Исмайлех странно приглушенным голосом и снова ухмыльнулся. Позднее, как только они остались вдвоем, а это произошло лишь на следующий день, он рассказал Гранту всю правду.

Грант решил завтра пойти понырять, а Дуг, выслушав его пылкие, страстные описания, захотел поехать с ним. Бонхэм сказал ему в доке Гранд-Бэнк, когда они в сумерках ждали возвращения Рауля и Джима Гройнтона, что он может сам использовать лодку и Али и выходить в море, конечно, за ту же, нормальную, обычную плату.

— Али за тобой присмотрит, — сказал большой человек, — но помни, что в критической ситуации толку от него не будет, вот так. Так что ты должен будешь сам о себе позаботиться. — Он замолчал и задумался, глядя на море. — Если ты нервничаешь из-за первого одиночного выхода, езжай к мелкому рифу и поболтайся там. Не ходи к глубокому рифу. — Он тяжело хлопнул его по плечу. — О тебея не переживаю. Тыбудешь в порядке. Черт, ты уже практически можешь нырнуть туда без акваланга.

Грант в этом серьезно сомневался и из осторожности решил все же плыть к мелкому рифу, о чем рассказал Дугу.

— Ну, — с энтузиазмом сказал большой смуглый «турок», — я просто поплаваю с маской и трубкой и посмотрю на тебя. О'кей?

Грант согласился. Конечно, ему не следует брать акваланг, не пройдя хотя бы проверки в бассейне. Они как раз ехали с холма в город. Грант сидел за рулем одной из маленьких английских машин Эвелин де Блистейн, и влажная жара острова ударила точно так же, как если бы они въехали в какой-то невидимый туман и облились потом. Там внизу буйная тропическая растительность и пальмы, посеревшие от городской пыли, выглядели зачахшими и усталыми.