Не суди по оперению

– Потрясающая идея! Вы, должно быть, составляли необыкновенную пару! – тихо сказал Алекс не только Максин, но и себе самому.

– Мы проехали всю Америку на мотоциклах, ходили в поход по Перу, провели чудесный месяц на греческих островах, катались на санях по заснеженной Лапонии…

Алекс не перебивал Максин, продолжавшую перечислять все великолепные путешествия, в которых она побывала. Он вдруг понял, что сам-то еще ничего такого не совершил, и, что еще хуже, даже никогда не задумывался ни о чем подобном. И толком не знал, нужно ли списать этот пробел на депрессию или он уже родился с дефицитом воображения? С неспособностью мечтать. С некоторых пор, задолго до начала депрессии он испытывал удовольствие от эмоциональной анестезии.

Но то, что поначалу казалось преимуществом, превратилось в преграду, лишившую его желания мечтать. И теперь он даже не знал, стремится ли он по-настоящему к чему-то? О чем он мечтал, когда был маленьким? Было ли у него какое-то увлечение, о котором он не помнил?

Когда-то его глаза, наверное, тоже светились, как светятся они сейчас у Максин. Список приключений его спутницы заставил Алекса очнуться. Он начал входить в контакт с самим собой, с тем Алексом, который жил в глубине его, а не с депрессивным изможденным типом, которого ранним утром увидела Максин.

Старая дама, раскрасневшаяся от рассказа о своих путешествиях, продолжала перебирать воспоминания, как жемчужные бусины в ожерелье ее жизни.

– Каждая поездка позволяла нам побольше узнать о том, каков род человеческий. Я встречала потрясающих людей! Мы работали волонтерами в хосписе матери Терезы, участвовали в демонстрациях за свободу Нельсона Манделы в Южной Африке, я даже встречалась с английской королевой…

– С королевой?

– Как вчера это помню. Мы были приглашены на прием, организованный посольством Франции в Лондоне. Шарля пригласили в Англию на полгода читать лекции, а я получила место учительницы в одной из тамошних французских школ. Обстановка на приеме была изысканная и спокойная. Присутствовали выдающиеся профессора. Я очень стеснялась. Боялась сказать какую-нибудь глупость, поставить мужа в неловкое положение.

– Вы боялись? – перебил Алекс, который представить себе не мог, чтобы Максин что-то напугало.

– Не идеализируй меня. Я живой человек. У меня тоже есть слабости, и я тоже не верила в себя. Быть может, даже сильнее, чем ты. Соразмерно моим ошибкам…

Она замолчала и прикрыла глаза, пытаясь не погрузиться в воспоминания о дочке. Сильно прикусила губу. Нельзя, чтобы чувство вины опять всплыло. Она не дорассказала историю Алексу и должна сосредоточится только на ней. Максин тряхнула головой.

– В общем, там соорудили эстраду, и мой муж должен был произнести речь. Я знала ее наизусть, так как он репетировал ее вместе со мной весь день. Он ужасно волновался.

– Он?

– Ну да. У него были свои страхи. Он был уверен, что забудет текст, станет путаться в словах, упадет и разобьет себе лицо, поднимаясь на эстраду.

Алекс улыбнулся, представив, как знаменитый психиатр боится произносить речь. Это его утешало.

Максин, витая мыслями в прошлом, снова окунулась в высшей степени изысканную атмосферу. Глубокие кресла, обтянутые коричневой кожей, шкафы, наполненные книгами, клубы сигарного дыма, роскошные персидские ковры охристых тонов, звон бокалов с шампанским. Она снова видела своего мужа в смокинге и себя в черном бархатном платье. Вспомнила взгляды, которыми они обменивались, когда толпа их разделяла.

– А как прошла его речь? Удачно?

Молодой человек нарушил ее грезы. Она продолжила:

– Его пригласили на сцену для выступления. Едва он начал говорить, как раздался чей-то шепот. Недолго думая, я в ярости обернулась, чтобы заставить наглеца замолчать. Какая-то женщина беспардонно беседовала с послом, вместо того чтобы слушать речь. Я громко сказала ей: «Тсс!». Меня тут же повалили на пол два дюжих молодца.

– За что?

– Оказалось, что болтушка – никто иной, как королева. Вероятно, нельзя было попросить ее замолчать, не пострадав от королевских гвардейцев.

– Что же было дальше?

– Она, смеясь, попросила их отпустить меня. Поинтересовалась, кто я и по какой причине желала, чтобы она замолчала. Я ответила, что мой муж выступал с важной речью и я хотела его послушать. Она одобрительно покачала головой и похвалила мое супружеское благочестие.

Алекс сделал круглые глаза:

– Она могла вас отправить в тюрьму за оскорбление ее величества.

– Возможно, могла. Но знаешь, это случилось пятьдесят лет назад, она была тогда сорокалетней девчушкой.

Алекс прыснул со смеху. Одна лишь Максин могла осмелиться одернуть болтавшую королеву!

– Но для меня королева это вы!

Щеки Максин порозовели. Она положила руку на руку Алекса. Ей не надо было ничего говорить. Ему тоже. Они и так понимали друг друга. Молодого человека уже даже не смущало ее прикосновение. Наоборот. Оно было живительным. В этом мире, где не все ладилось, была Максин.

34

Машина катилась по скоростной магистрали. Беглецы молча смотрели в окно. Максин сосредоточилась на белых полосах шоссе, которые мелькали перед глазами. Ей захотелось подремать. Ей ведь уже не пятьдесят, и послеобеденный сон стал жизненно необходим.

Алекс тем временем размышлял. Он вообще почти все время размышлял. И это было одной из его проблем. Его мозг не отключался. Если бы можно было нажать кнопку и поставить на паузу его бесконечные размышления. Рядом Максин погрузилась в дрему. Она напомнила ему видео, где кот боролся со сном. Она могла быть очень сильной и в то же время очень хрупкой. Это сбивало его с толку. Он представил, какой она была несколько десятков лет назад, в вечернем платье, на приемах вместе с мужем, или в шортах цвета хаки с огромным рюкзаком за плечами, забирающейся на Мачу-Пикчу.

Он бы хотел познакомиться с ней в то время. И с ее мужем. Они, наверное, были самой дружной и самой красивой парой на земле. Родители Алекса по-прежнему были вместе. Они являли, таким образом, пример крепкой семьи. Однако в том, как они относились друг к другу, никогда не было заметно такой глубокой взаимной привязанности, какая существовала между Максин и ее мужем.

Его родители никогда не ссорились. Он, однако, был уверен, что Максин с мужем спорили до хрипоты, обсуждая какие-нибудь психологические проблемы, ломали копья, чтобы понять, кто из них прав. Но это были, конечно, словесные сражения, которые неизменно заканчивались взрывами хохота. Его же родители проявляли вежливое безразличие друг к другу, демонстрировали идеальные отношения на публику, их взаимная любовь была показной. Такой же показной, как и любовь к сыну, к нему. Подделка – идеальная снаружи, гнилая внутри. Вообще говоря, они все для него делали: он был сыт, одет, получил образование. Но они воспитывали его так же равнодушно. Теперь он это осознавал. Он не сердился на них, людей не изменишь, надо либо и дальше жить с ними, либо уходить.

Отправляясь сегодня утром в дорогу, он думал, что лишь сменит обстановку на некоторое время. Но он был от них все дальше и дальше не только физически, но и духовно. Благодаря депрессии он, сам того не понимая, почувствовал, что необходимо уехать, продышаться, начать жить своей жизнью. Муж Максин был бы доволен, узнав, что сеансы психотерапии, проведенные его женой, начинали хорошо сказываться на нем.

– Как же вам, должно быть, его не хватает!

Уточнять не было необходимости. Максин сразу поняла, о ком говорит Алекс.