Не та профессия. Тетрология

Но на этом перипетии вечера не заканчиваются. Буквально через четверть чеса после того, как Еркена увозят на реку, из его юрты появляются парой его родственники. Тоже хмельные, и тоже устремляющиеся в юрту хана.

Раушан успевает только руками всплеснуть: сейчас снова нужно быстро звать мужчин.

Но в этот раз, незваные «гости» ханского шатра «возвращаются» сразу же: первый вообще вылетает из ханской юрты спиной вперёд, как будто его в живот лягнул ногой конь.

Второго, удерживая его голову за шею подмышкой, выводит азара, пинком пониже пояса спуская затем вниз с холма. Где тот и исчезает, кувыркаясь и смешно размахивая в воздухе руками и ногами.

– Всё правильно, – Раушан, несмотря на возраст, мгновенно оказывается рядом с азара и кладёт ладонь тому на бицепс. – Всё правильно, сынок. Спасибо, и не держи зла… Это всё хмель. Завтра по всему стойбищу кумыс соберу и Еркену в юрту больше ни глотка не дам.

– Спасибо, апай. А то вроде все вокруг донельзя правоверные, время тоже никак не модерн, а как будто домой попал… – бормочет азара непонятные вещи в ответ.

– Не держи зла, сынок, – Раушан мягко гладит бицепс здоровяка. – А что, у вас, оседлых шиитов, разве пьют хмельное?

– Разреши, я не буду отвечать, – хмыкает азара и, явно погрузившись в какие-то свои мысли, негромко смеётся несколько мгновений.

Глава 18

– Вот же скотина, – бормочу, размышляя, как убрать заблёванный Еркеном пол, по счастью, только у самого выхода из юрты. – С одной стороны, заставить бы его самого это всё убирать. Утром, как протрезвеет…

Дальше не продолжаю, но Алтынай уже смеётся:

– Скотин было три, не одна. И да, заставить убирать их самих было бы хорошо. Но не ждать же утра? Рядом с этим… – она брезгливо косится глазами влево и вниз.

– Да это понятно…

– Так, этот кусок войлока просто выбросим, – через секунду разрешает мои сомнения Алтынай. – Не хранить же эту гадость…

– С удовольствием, – комментирую, уже скатывая вместе с Алтынай в трубочку (гадостью внутрь) означенный кусок войлока. – Я почему-то не подумал, что можно просто выбросить: у нас в домах полы деревянные. Так просто кусок пола из дома не выкинешь.

– У нас – не у вас, – продолжает смеяться Алтынай. – И слава Аллаху…

– А вот пьяные у вас совсем как у нас, – неожиданно для себя, делюсь нахлынувшими ассоциациями и ретроспекциями. – Такая же пьяная мерзость…

– Хмельное ещё никому не добавило ни ума, ни счастья, – рассудительно отвечает Алтынай, явно что-то вспоминая. – Не зря это харам. А если нарушил, сам себя и накажешь за это в итоге.

– Воистину, согласен, – мне и самому на ум в связи с алкоголем приходит минимум ограниченно смешного; в основном – печальное и трагическое. – Интересно, как и чем они ухитрились так упиться? У вас же вообще хмельного не водится?

– Кумыс, – пожимает плечами Алтынай. – При известной сноровке, его можно сбродить так, что будет пьянить… Еркен, кстати, на старом месте регулярно менял мясо на арак и шарап. Отец его грозился выгнать из стойбища. Потом к Еркену приехали родственники, он вроде бы перестал пить. Но сейчас почему-то опять за своё… Уже вместе с родственниками. И ведь голод уже не страшен, зачем пить? Родных он не терял, тоску души глушить незачем, – наивно и задумчиво бормочет Алтынай, перетягивая свёрнутый трубочкой загаженный кусок войлока кожаным шнурком и направляясь к выходу из юрты.

– Сестра, если человек пристрастился к любому дурману, хоть и к хмельному питью, твоя обычная рассудительность (хочу сказать «логика» ) у него уже не работает. Это я тебе как целитель говорю. Его мозг будет работать уже совсем по другим законам. Не трать время на мысли о нём… Куда это ты направилась ночью? – спрашиваю Алтынай, выходящую из юрты, с намерением к ней присоединиться.

Потому что отпускать её одну, в свете последних событий, совсем не хочется: вроде и все свои вокруг, но если и тут возможны такие вот чудеса с пьяными соседями… Лучше провожу. С такими «своими» и чужих не надо.

– Пойду выброшу это в огонь, – Алтынай кивает на войлок в руках.

– Пошли вместе. На всякий случай…

У костра, на самом краю плато, встречаем группу молодёжи, весело обсуждающую предстоящую завтра рыбную ловлю в Кара-Су. И затихающую при виде нас с Алтынай.

– Всем вольно, – бормочу. – Мы не ругаться. Мы эту гадость сжечь.

Затем нас приглашают задержаться у костра и около часа потчуют шашлыком из рыбы и чаем.

Что оказывается очень кстати, так как поесть мы сегодня просто забыли.

При виде нас с Алтынай, парни почему-то откровенно стесняются, и беседа получается скомканной. Мы, переглянувшись, решаем не злоупотреблять гостеприимством, и, набрав шашлыка с собой и отлив себе чая в пустой котелок, возвращаемся в свою юрту.

– Слушай, а какие у тебя планы были на завтра? – вдруг спрашивает Алтынай, когда мы уже собираемся ложиться спать.

– Теперь даже не знаю. Думал весь день рыбу ловить, но они и без меня, как оказалось, справятся. От Наместника ничего нет, а ехать к нему во дворец самим будет неправильно – он слуга друга твоего отца, не по чину ему. Чтоб мы к нему копыта коней били… Значит, ничего не буду делать.

– Тогда насчёт твоих мыслей о добыче с рынков знаний в будущем: чем раньше мы с ними начнём работать, тем для нас лучше. – Озадачивает меня Алтынай, заставляя сесть на пятую точку посреди юрты в прямом смысле слова.

– Продолжай, – только и могу сказать. – Подробности?

– Во дворец к Наместнику, конечно, не поедем. – поясняет Алтынай. – Но в сам город я бы съездила. И даже не в город, а на базар, он за городской чертой, снаружи, у восточной стены.

– Я не против, – отвечаю, подумав немного. – Но у меня вообще нет денег.

– У нас есть рыба, – смотрит на меня, как на маленького, Алтынай. – У нас, если будут ловить и другие коши, однозначно будет её излишек. Чтоб этот излишек не пропал, его нужно продавать. Для этого, нужно договариваться с теми, кто торгует. Перед тем, как договариваться, нужно выбрать, с кем из них. – Она явно имеет в виду, партнёров, но в языке нет этого слова . – Чтоб выбрать, нужно как минимум поехать познакомиться.

– Логично, – удивлённо киваю в ответ. – Но я думал, рыбу будем солить и коптить. И складывать на зиму.