Не ты
Шрифт:
— Да вот, зашел посидеть с друзьями, смотрю — вы. Смеетесь…
— Вот и шел бы к друзьям, — буркнула Лиза, выходя из-за стола.
— Эй, ты куда? — удивилась Мура, стряхивая с себя наваждение.
— В туалет. Сейчас приду. Смотри, чтобы этот м*дак не подсыпал тебе какой-нибудь гадости, пока меня нет.
— Лизка! — широко распахнув глаза, одернула Маша подругу и бросила быстрый взгляд на застывшего с занесенной рукой Всеволода.
— Любишь ты меня, — прокомментировал тот выпад Самойловой, невесело улыбаясь.
— Обожаю, — фыркнула Лиза, прежде чем уйти.
Богатырев хмыкнул.
— Не
— Нет-нет! Садись, конечно. Ты ее извини. Она просто переживает за меня… И вот!
— Да понял я. Не дурак. Проехали… Ты как вообще?
— Нормально.
— Слышал, у отца проблемы…
— Ага… К сожалению… Весь офис на ушах. — Маша растерла озябшие плечи и перевела задумчивый взгляд в окно.
— Ну, а грустишь чего? — Сева поднял руку, осторожно обхватил ее подбородок, привлекая к себе внимание.
— Да, так… Неприятная ситуация. И Дима… переживает. На нервах весь. Мы почти не видимся…
— А ты уверена, что он хочет… видеться?
Маша резко вскинула взгляд:
— Ты о чем?
— Что тебе известно о случившемся?
Не совсем понимая, куда клонит Сева, Мура пожала плечами:
— В сеть слили личные данные клиентов.
— С твоего компа. Ты знаешь, что это сделали с твоего компа?
Маша отрицательно качнула головой. Мерзкий ком застрял в горле, не давая ей ни сделать вдох, ни выдохнуть. Остатки кислорода в легких жгли изнутри, будто бы кислотой вдруг стали в результате какой-то неизвестной науке реакции. И голос осип, подорванный этой отравой.
— Нет, — отрицательно качнула головой Мура, — он мне такого не говорил.
— Оу, извини. Наверное, мне тоже не стоило.
— Да нет. Все нормально. Диме, конечно, надо было самому мне все рассказать, но… — Маша замолчала, так и не найдя слов, способных объяснить все, что в душе кипело.
— Ты только меня не подставь, — вдруг предостерег её Всеволод. — Сама знаешь, какие у нас отношения. Не хотелось бы крайним остаться.
— Конечно. Я… я ничего ему не скажу…
— И, знаешь… Ты поосторожнее там. Это все-таки уголовная ответственность. Не дай бог… Отец такого не простит.
Маша тупо кивнула головой. Она пыталась понять. И не понимала… Не то, что ее страшил суд и какие-то реальные обвинения. Нет. Ей вообще было все равно, что с нею будет, если Дима поверит, что она его предала. Если он от нее уйдет… Холод за грудиной обернулся жутким ознобом. К возвращению Лизки у Маши зуб на зуб не попадал. Её так только при ангине колотило. Когда температура под сорок была. И вот сейчас…
— Ладно, я пойду, чтобы твою подругу не выбешивать, — прокомментировал Сева Лизкино возвращение.
— Да много чести, — скривила губы та, снова устраиваясь на диванчике.
У Маши не осталось ни сил, ни желания быть рефери в поединке друзей. Она только шепнула «пока» и снова отвернулась к окну.
— Эй! Мур… Что не так? Тебя этот выродок обидел?
— Что? Нет! При чем здесь Сева?
— Не знаю! Ты скисла после разговора с ним. У меня такое чувство, что я сама с собой разговариваю.
— Прости. Что-то мне нехорошо, Лиз. Морозит как-то, и вообще…
— Все ведь в порядке было? — недобро
сощурилась Самойлова.— Да говорю же — Богатырев здесь ни при чем! Что ты заладила?! — Вспылила Маша и тут же об этом пожалела. — Прости, Лиз… Нервы ни к черту. У Димы на работе проблемы. Только и всего. А Севка… ничего он мне не сделал. Правда. И не сделает. Ты ведь главного не знаешь… — опомнилась вдруг.
— Это чего же?
— Богатырев — сын моего Димы. Вот так вот.
Пока Лизетта переваривала новость, пока приходила в себя, растерянно хлопая глазами, Маша совсем развалилась:
— Лиз, ты не обидишься, если я домой пойду? По-моему, у меня температура поднимается…
— Горе ты мое луковое! Пойдем! Провожу тебя.
Уже дома, лежа под одеялом, Маша подумала о том, что Самохин ей так и не позвонил. Неужели действительно задержался на встрече с Любимовым? Или прав был Сева, и Дима сознательно избегает встреч с ней? Одно непонятно — почему тогда он не скажет прямо? Мол, так и так… Боится некрасивых сцен? Так не из тех она, кто скандалы устраивать будет. Разве он не понял еще? Мура, скорее, молча уйдет и даже оправдываться не станет. Не потому, что гордая, нет… Просто не умеет. Не знает, как за себя бороться. И как себя защищать. С детства не умеет. Казалось бы, с ее жизнью стальная броня должна нарасти! А нет, нет брони… Оттого беззащитна! Оттого больно и страшно. Сердце ноет, душа болит… И нет абсолютно никакого понимания, как ей быть дальше.
Самохин позвонил ближе к ночи, когда Маша, измученная неизвестностью и страхом, тихо плакала.
— Привет, солнышко. Не получилось пораньше, — хрипло констатировал он.
— Жаль. Я соскучилась по тебе. Ужасно сильно соскучилась.
— Прости… Прости, Маруська. Хочешь, я прямо сейчас приеду?
— Нет. Я хочу, чтобы ты вообще никуда не уезжал. Мне без тебя не дышится.
На другом краю связи образовалась пауза, которая с мерзким звуком прошлась ей по нервам.
— Маш…
— Ммм?
— А давай поженимся? Прямо завтра?
Глава 26
Но свадьба не состоялась. Не потому, что кто-то из них передумал, просто Маша действительно заболела. Это для нормального человека простуда в плюс сорок была чем-то из ряда вон, а для с детства болезненной Муры — делом привычным. Лишь полное отсутствие каких бы то ни было характерных симптомов отличало эту ее болячку от десятков других, задокументированных в ее медицинской карте. Горло не болело, нос не тек, да и кашля как такового не было. Только температура и слабость удерживали ее взаперти. В то время, когда Диме так нужна, была ее помощь!
— Ну, куда ты опять вскочила?
— Давай тебе с этим письмом помогу?
— Еще чего? Ляг!
Маша упрямо нахмурила брови, но все же вернулась в кровать, хмуро поглядывая на устроившегося возле нее на стуле Самохина.
— Я тебе все планы спутала! — пожаловалась она.
— Ничего ты не спутала. Болезнь может со всяким случиться. Это даже символично, что теперь я за тобой ухаживаю. В порядке очереди, — отшутился Дима.
— Не вовремя эта болячка, как ни крути!
— Ну, что ты заладила? По-моему, даже я так не капризничал в свое время.