Екатерине Островской в детективных романах удается одинаково живо и колоритно описывать и европейское Средиземноморье, и дождливый Питер, и узбекскую пустыню — а это признак большого мастерства писателя, не ограниченного условностями и опасением ошибиться. У Островской виртуозно получается придумывать невероятные, выдающиеся, фантастические истории, в которые точно можно поверить благодаря деталям, когда-то верно замеченным и мастерски вживленным в текст.

Но Екатерина Островская не просто выдумывает и записывает детективные истории. Она обладает редкой способностью создавать на страницах своих книг целые миры — завораживающие, таинственные, манящие, но будто бы чуточку ненастоящие. И эта невсамделишность идет произведениям только на пользу… А еще все книги Островской нравятся мне потому, что всю полноту власти над собственными выдуманными мирами Екатерина использует для восстановления справедливости наяву.

Из романа в роман Островская доходчивым и простым языком через захватывающее приключение доказывает нам, что порядочность, отвага, честность и любовь всегда победят ненависть, подлость, злобу и алчность. Но победа легкой не будет — за нее придется побороться! Героям Островской — самым обыкновенным, зачастую невзрачным, на первый взгляд ничем не примечательным людям — приходится сражаться за свою жизнь, преследовать опасного преступника, а потом героически, зачастую на краю гибели, давать последний бой в логове врага без видимых шансов на успех и… брать верх, одерживая полную победу. «И в этой пытке многократной рождается клинок булатный»: закаляется характер, простые люди становятся сильными, бесстрашными и по-настоящему мужественными героями.

Татьяна Устинова

Глава первая

Следовало бы, конечно, начать издалека, как любят делать признанные рассказчики, но если вспоминать с самого начала эту историю, то можно и вовсе запутаться и не разобраться толком, что к чему, а в этом и без того запутанном и страшном повествовании важно все — каждая мелочь. Но чтобы уж не лезть в самые дебри, начнем с того, что в одном невзрачном провинциальном городке, в ресторанчике, находящемся почти в самом центре этой невзрачности, за столиком у окна с видом на купола местного собора друг против дружки расположились две дамы. Именно дамы, потому что одна из них была, без сомнений, столичная штучка, а вторая, наоборот, казалась интеллигентной и даже милой в своей провинциальности, несмотря на устаревшее ныне мелирование, украшавшее ее не самую пышную прическу. Именно мелирование и выдавало в ней местную жительницу.

— Это заведение, кафе «Не горюй!», местные жители называли просто «Негорюшка» и посещали не то чтобы с большим удовольствием, но в большинстве своем приходили сюда по необходимости. Днем это было действительно кафе, в которое заскакивали пообедать работники окрестных предприятий и расположенного неподалеку офисного центра. Кормили здесь днем достаточно сытно и относительно других заведений — недорого. Зато вечером играла музыка, и можно было танцевать, хотя места для этого было не так уж и много. Однако всегда находились желающие поддержать свою партнершу в медленном танце.

— Да-а, — протянула со скрытым восторгом местная мелированная дама, — разве я могла подумать когда-нибудь, что ты, Ларочка, вернешься к нам!

— Да я и не возвращаюсь, — отмахнулась столичная штучка, — я здесь вообще чужая: я у вас здесь была всего-то раза два или три на школьных каникулах разве что. Это вы с мамой к нам в Москву постоянно мотались. Тетя Нина с моей мамой по магазинам бегали, а меня с тобой оставляли, как старшую. — Лариса рассмеялась. — Надо же: когда-то я была старше тебя и мне тебя доверяли. Кто бы сейчас, глядя на нас, мог такое подумать!

— Мы с тобой на «Щелкунчика» ходили и в Третьяковку, — напомнила ее родственница.

Лариса молча кивнула и вздохнула. После чего посмотрела за окно на сияющее чистотой небо и вздохнула еще раз.

— Да уж… Да я и сама, как ты понимаешь, не думала, не гадала. А так получилось… Кто же к вам по доброй воле в такую глушь стремится… Просто залетела отдохнуть от своих забот, немного развеяться. Навалилось все сразу: проблема за проблемой. Кто ж знал, что муж после двадцати лет брака таким подлецом окажется. Даже не двадцать, а почти двадцать два года мы с ним были, если до свадьбы совместно прожитые полтора года считать. А теперь он себе молоденькую нашел — аспирантку свою. Зачем ему вообще преподавание — он ведь советник министра экономики? Просто на девочек потянуло. Ну ладно, ушел и ушел: хорошо, что квартиру с ним делить не стали: нам оставил. Но с дочкой мы все-таки разъехались. Мы с Юлей нашу квартиру разделили: ей «однушку» в центре, а я в Ховрино в «трешку» переехала… А ведь та квартира, на Кутузовском, которую ты наверняка помнишь, мне от моих родителей досталась.

— Я твоего папу Ивана Васильевича очень боялась: он так строго смотрел, что можно было под землю провалиться.

— Он был очень добрым. Просто взгляд у него пронзительный. У моей Юльки такой же взгляд, поэтому не может себе найти никого… Это странно даже: глаза другие, а взгляд такой же…

— Как дочка ваш развод пережила?

— А ей-то что! Она и сама хороша оказалась! Заявила, что отец сбежал от меня, а не от нее, поэтому она с ним и с его новой женой общается. А что я им такого сделала? Что плохого Владику сделала? Даже наоборот: это мой отец его из грязи вытащил. А он меня на какую-то худосочную аспирантку променял и в Ховрино отправил. Но меня так просто… Короче, я ховринскую «трешку» продала… И на время решила сюда перебраться, чтобы отдохнуть душой на вашей природе, а заодно подумать о будущем: ведь в сорок пять лет жизнь не заканчивается. Осмотрелась я тут и вдруг решила, а почему бы в твой бизнес не вложиться?.. Не стала ничего считать и пересчитывать: внезапно решила, как ты понимаешь. Ресторанчик у тебя неплохой. Хотя, если честно, я привыкла немножко к другим заведениям — более крутым… Но ты ведь расширяться решила…

— Решила, — согласилась хозяйка ресторанчика, — за стеной как раз помещение освободилось — там раньше армянская обувная мастерская была. А я подумала, что там можно сделать танцпол и сцену — то есть эстраду установить. И тогда это будет не ресторан, а клуб. А их у нас в городе всего два, да и то какие это клубы! «Уют» — так вообще забегаловка — по слухам, там наркотой торгуют. Есть еще «Веселая креветка».

— Как? — не поняла Лариса. — Креветка?

— Ну да, — кивнула ее родственница, — Саркисян так назвал клуб в честь своей невесты. Но это он считал, что она — невеста. У нас тут есть такая Сидорова — так она мулатка. Ее мама училась в Смоленске и залетела там от эфиопа. Родила здесь, и когда ее отец, которого и так уже трясло от того, что дочь не замужем и беременна, увидел внучку, то вообще рассвирепел. Потом его убедили, что эфиопы — православные, и Пушкин тоже эфиоп, и вообще получается, что девочка не мулатка, а креолка. Но дедушка все равно смотался в Смоленск, нашел того эфиопа и предложил ему жениться на своей дочери. Эфиоп отказался, за что был избит, вместе со своими соплеменниками, которые в этот момент отмечали в его комнате день независимости России. Дедушку потом хотели посадить, но делать этого не стали, а только погнали из органов — он же был полицейским. То есть тогда еще милиционером — участковым инспектором.

— А при чем тут креветка?

— Короче, девочка-мулатка, которую все считали креолкой, выросла. Кстати, она не особенно темненькая была — как молочная шоколадка разве что. У нас некоторые бабы в летнем ажиотаже загорают на югах вообще до черноты… И вот лет десять назад, когда я была еще редактором районной газеты, решила выпустить календарь к Новому году с фотографиями местных красавиц, чтобы денег подзаработать. Девушки должны были быть в итальянском белье. У нас ведь тут фабрика работает. «Белиссимо» называется. По всей стране идут продажи.

— Что-о? — удивилась столичная штучка. — У вас производят это белье?

— А ты разве не знала?

— Я вообще-то ношу «Обад». Это французская фирма. Она находится во Франции. Слышала про такую?

— Слышала. В районной администрации есть секретарша, которая всем говорит, что у нее трусики «Обад», но они такие дорогие, что приходится ходить без трусов, потому что жалко их снашивать…

— Это шутка такая? — не поняла Лариса.

— Нет. Просто секретарша — дура. Но мы о нашей креолке говорили. Календарь немного спонсировала фабрика итальянского белья, и, когда тираж появился, его раскупили сразу. У нас городок — пятьдесят тысяч населения всего, включая грудных младенцев. Хотя нет: пятьдесят тысяч, это раньше было, а потом, в девяностые, многие за счастьем в столицы рванули. Но, несмотря на все происки демографии, тридцатитысячный тираж разлетелся за две недели. Потом я еще сделала допечатку в сто тысяч. И сразу второй тираж почти весь уехал в Москву, а оттуда уже по всей стране разошелся: в доме каждого труженика наш календарь висел, включая чукотских оленеводов. И у нас здесь везде он красовался, в каждом служебном кабинете городской администрации, в магазинах и парикмахерских, в цехах и в мужских раздевалках кирпичного завода, в кабинах водителей рейсовых автобусов и на станциях авторемонта. Девочки, которые снялись для календаря, вмиг стали звездами. Они потом ко мне за премией приходили. Я им и денег дала, и каждой подарила по золотой цепочке с кулончиком в виде знака зодиака того месяца, который каждая представляла. И в самом деле, красота получилась неописуемая: американский «Плейбой» просто отдыхает. Мулатка Ирочка Сидорова была «Мисс Август». И в нее влюбился местный предприниматель Саркисян, который держал привокзальный рынок, станцию технического обслуживания автомобилей и обувную мастерскую за стеной моего будущего ресторанчика. В журнале, помимо того, что ее назвали «Мисс Август», про нее было написано, что Ира — «Прекрасная креолка». Там были еще «Снежная королева» — январь, еще «Мартовский котенок» — Глаша Щукина, которая покрасила волосы в голубой цвет… Но Саркисян полюбил именно креолку. И решил на ней жениться, начал ухаживать вовсю. Он даже открыл ночной клуб, но зарегистрировал название как «Веселая креветка». Потому что вследствие плохого знания русского языка спутал креолку с креветкой.

— Ха-ха-ха, — рассмеялась Лариса, — у вас не город, а целая страна чудес! Ну, и как — женился ваш армянин на мулатке, то есть на креветке?

Местная жительница вздохнула и посмотрела в сторону.

— Нет, не женился. На Ирочку напали; изнасиловали или нет — неизвестно, скорее всего, вероятно, это произошло. Но дедушка, используя свои старые ментовские связи, видимо, попросил об этом не сообщать. А еще ее резанули по горлу ножом. Ирочке удалось выползти на дорогу… На ее счастье, мимо проезжал директор нашего Дома культуры с тогдашней своей женой. А жена у него врач: она-то и оказала первую помощь. У Иришки была повреждена трахея, и она могла умереть очень быстро… Потом ее увезли в Москву на лечение, и она уже не вернулась.