Не в счет
Шрифт:
И с Измайловым больше всего мы сталкивались именно на этих пересдачах. У Ивницкой, к моей величайшей зависти, проблем с латынью не было. Она ей давалась легко.
А вот мы…
— Обострение.
— Экт… экс… экзацербацио, онис, феменинум[1], — я, то ли сломав язык, то ли завязав его морским узлом, умное слово упрямо выговорила.
Закрыла глаза, чтоб очередного препода, проходящего мимо и бурчащего про студентов-лентяев и устроенный ими вокзальный балаган, не видеть. И да-да, сидим мы, как на паперти, пройти людям не даём. И манатки свои разложили.
Есть
Даже больше.
На кафедру, дабы занять очередь, мы прибежали в три. Вот как последняя пара закончилась, так мы и подхватились, понеслись в соседний корпус через дорогу, дабы двадцать пятыми по счёту всё равно оказаться.
Говорю же, наша Александра Львовна — человек популярный.
Очень и очень популярной она была в конце семестра.
Впрочем, и так все хоть раз, но побывали на её пересдачах, что до позднего вечера неизменно затягивались. И та отработка исключением не стала, часы уже начали отсчитывать начало восьмого, а перед нами маячило ещё человек семь.
И значит ещё минимум час нам было сидеть и ждать.
И повторять.
— Боль.
— Долор, орис, маскулинум[2], — я отчеканила механически, лучше, чем «Отче наш» и таблицу умножения заодно, махнула, не целясь, своей распечаткой по ухмыляющейся физиономии некоторых. — Измайлов, не издевайся! И давай сложнее.
— Ну хорошо, — он согласился подозрительно легко и быстро, с мерзким подвохом, который тут же озвучил, — давай прилагательные.
— Не-е-ет, — пусть шёпотом, но я взвыла, уткнулась лбом в руку сидящего рядом Глеба, чтоб душу, бодая его, отвести и целых десять секунд поистерить. — Ненавижу прилагательные! И латынь ненавижу! И мед ненавижу!
— Они тебя тоже не любят, не волнуйся.
— Пф-ф-ф…
Я не волновалась.
К семи вечера я уже ни о чём не волновалась.
Даже о том, что сегодня было двадцать восьмое декабря и это была последняя в году пересдача модульного зачёта, который я либо сдам, либо не получу зачёт за семестр и, следовательно, не допущусь до сессии, поскольку один незачет, по анатомии, у меня уже, кажется, был.
Два же незачета по арифметике деканата складывались в слово «недопуск» и добавлялись к слову «экзамены».
И да, тогда это ещё пугало до чёртиков.
Правда, не в тот момент и не меня.
В тот момент уже хотелось только есть и спать, причём дико. До звона в ушах, тумана перед глазами и ложечки, под которой сосёт. И если с голодом я ещё была готова мириться, то отсутствие сна давалось сложнее. Глаза безбожно слипались сами, а голова клонилась к близкому плечу Измайлова, пару раз достигала его и обратно вверх взлетала.
Побыть подушечкой Глеб отказывался категорично.
— Блуждающий, Калина.
— Сейчас, — я буркнула недовольно, но вспоминать, подняв глаза к потолку, стала. — Ща. Так, блуждают у нас мигранты, значит… Мигранус, нтис. Правильно же?
— Да.
— Yes! Видишь, я запомнила! — победный танец я исполнила вскинутыми руками и на время даже проснулась. — Сколько там ещё?
— Тут пятьдесят два, там сорок, — распечатанными страницами методы
Глеб зашелестел старательно, — и двадцать семь существительных. А, ну и вот тут ещё двадцать четыре слова по болезням в конце. Выучим? Перед нами ещё три человека!— На три раза вызубрим, — я, вытягивая из его рук листы, заверила бодренько. — Давай сюда. Моя очередь. Тут как раз твоя характеристика. Токсический.
— Ха-ха-ха, на себя посмотри, — проговорил Измайлов уничижительно и язвительно, резанул высокомерным взглядом, но требуемое послушно ответил. — Токсикус, а, ум…
Треклятый зачёт мы всё же сдали.
И желаемую запись в зачётку я получила. И даже неожиданно услышала, что если в следующем семестре столько же баллов наберу, то вместо экзамена мне будет счастье и четверка автоматом. И сонного охранника в полумраке холла от таких новостей я на радостях с наступающим Новым годом поздравила.
Вышла на крыльцо, чтоб замереть и на небо взглянуть.
Оно же было иссиним и одновременно прозрачно-светлым, таким, каким бывает только в городе, где так много огней и подсветок, разноцветных гирлянд на деревьях. И снег с этого неба падал белоснежными крупными хлопьями. И от одной, попавшей в глаз, пушистой снежинки я моргнула и рассмеялась.
А Измайлов, которого я, в общем-то, и ждала, наконец вышел и рядом встал.
— Завтра анатомия, — он, натягивая перчатки, заявил мрачно. — У тебя сколько долгов?
— Два.
По суставам и мышцам нижних конечностей.
И из последних было проще сплести удавку и удавиться, чем выучить начало, прикрепление и название на латыни всех-всех мышц. Радовало только одно: падеж и род на анатомии в отличие от только покинутой кафедры не спрашивали и согласовывать ничего не просили.
— У меня три.
— Надо ехать учить, — я, опуская голову и выныривая из новогодней сказки, сказала тоскливо, но с места не сдвинулась, лишь проводила взглядом прошедшую мимо нас парочку.
У людей вон праздники, подарки и ёлка, которую в этом году я первый раз до сих пор не поставила.
И ледовый городок сегодня открыли…
Мы же опять учить, пусть и бесполезно это. Не выучить за ночь столько, даже если училось и повторялось раньше.
Даже если просидеть всю ночь, то…
…когда-то давно, ещё в школе, мне попался рассказ Тэффи. Название его давно забылось, но там было про девочку, которая к экзамену не готовилась, а в последнюю ночь, осознавая масштабы подступающего бедствия, усердно начала выводить «Господи, дай!» много-много раз вместо того, чтоб выучить хоть что-то.
Тогда, прочитав, я презрительно фыркнула и обозвала её дурой. За целую ночь можно запомнить так много всего!
А вот теперь, подумав про анат, я её поняла.
Выучить уже, правда, не выйдет, а знание «хоть чего-то» не спасет. И вариант с садись и пиши всю ночь «Господи, дай!» перестает казаться таким уж бредовым. Я бы, пожалуй, и села, только не в нашем институте. Даже исполнив шаманский танец и свято уверив во всех богов сразу, мне было не сдать.
Но идти и учить всё-таки следовало, хотя бы для очистки совести.