Не верь мне
Шрифт:
Я обрисовываю этот шрам, а палец вместо этого сам пишет на стекле “Артём”…
На улице дождь. Оно запотело.
Цвет моих глаз теперь карий. Раньше я носила обычные линзы, теперь - цветные. В остальном, я - всё ещё я.
Фишка в том, что внешность моя значения не имеет никакого. Мало ли похожих девушек? Значение имеет только биометрия. Если меня вдруг задержат из-за сходства, могут проверить не только документы, но и отпечатки. И вот тогда я попала…
Я бы рискнула это исправить, да только вот ни телефона у меня, ни интернета в этой глуши нет. Я живу, как неандерталец, в очень уютной пещерке.
–
– раздается снизу требовательный голос.
– Тесто!
– Черт!
– несусь по ступенькам вниз, путаясь в длинном платье. Подхватываю полы, задирая повыше.
Мама… Вернее “мама”… встречает меня внизу лестницы, строго зыркая на обнаженные щиколотки. Отдергиваю поспешно руки, позволяя платью упасть и скрыть харам, чтоб его! Натягиваю покаянную улыбку. Не хочу ее расстраивать. Марьям очень добра ко мне, словно забывая иногда, что я не настоящая Роксана.
Она переводит строгий взгляд на мои волосы. Поднимаю с плеч платок и покрываю голову. Это здесь не обязательно, но… обязательно. Если ты хочешь, чтобы тебя считали приличной девушкой. Мне до звезды кем меня считают, но моим новым родителям нет. Поэтому я ношу. А когда изредка приезжает кто-то закрываю и лицо. Вот это совсем-совсем не обязательно. Но как мусульманка право имею. И я им пользуюсь. На всякий случай. Но даже не смотря на это, ко мне даже успели “посвататься”. Ну и конечно же - “нет”! Жених у меня есть… Ты же есть, Тёмный?.. Иногда я уже сомневаюсь, что та, прошлая моя реальность, не была сном.
Такие дела! Не мое время, не мой мир. Каблуки, алая помада и горячий секс здесь не существует.
Зато, у меня теперь реальная семья и история. Не подкопаешься.
Марьям - мама. Ильяс - отец. И пять младших братьев.
Два года назад настоящая Роксана потерялась в горах. Девочка была с особенностями. Что ее заставило пойти туда одну - никто не знает. Были обвалы… Тело ее не нашли.
Это такие дикие края, что они даже не сочли необходимым сообщать о своей потере в областной центр. И у меня теперь новый паспорт, по которому мне семнадцать и зовут меня Роксана Ильясовна Ахметова.
До ближайшей цивилизации километров пятьдесят. До более менее приличного города - все триста.
Ахметовы - какие-то не сильно близкие родственники Бессариона Давидовича по отцу. Но приняли нас как родных. И отнеслись к нему с большим уважением. Разговор происходил без моего участия.
Бессо уехал. Я осталась…
Отсюда я выезжала только два раза с “отцом” - первый на пластику во Владикавказ. Второй - менять паспорт под предлогом травмы лица. На паспорте я - Гуинплен! Ещё и месяца не прошло тогда после пластики. Теперь, конечно, все гораздо терпимее.
В общем…
И - да, здесь нет ничего, к чему я привыкла в своем мире! И тьма всего, о чем я могла только догадываться. Я полный ламер в этой гаме.
Например, необходимость ежедневно печь хлеб или какие-то плюшки! И моё многострадальное тесто опять сбежало.
Марьям ежедневно учит меня готовить, и каждый раз приходит в ужас от моей криворукости.
Бормоча ругательства, мну тесто, засовывая обратно в таз. За спиной драка мелких.
Тимур постоянно задирает маленького Давида. И, сцепившись, они отчаянно лупят друг друга. Переворачивают сушилку с овощами, курага летит на них сверху и на пол.
– А ну-ка!
–
– Мама! Рокс дерётся!
– Мало вам! Жалуются ещё…
– Где мой самый любимый кабанчик?
– вытерев руки, поднимаю трехлетнего Муратика, жующего поднятую с пола курагу.
Он такой неженка…
– Выплюнь, давай, я тебе помою?
Чем ещё тут заниматься? Только детьми и кухней. Без этих кабанчиков я бы чокнулась от скуки.
Здесь нет даже телека. Вернее он есть, но его смотрит только “отец”. В основном новостные передачи. Пара каналов…
Держа Мурата на одной руке, второй заливаю горсть кураги кипятком.
Обняв меня за шею одной рукой, он водит пальцем по шраму. И играет с серьгой. Серьги у меня теперь увесистые. Марьям следит за тем, чтобы я выглядела прилично.
– Бессо не звонил?
– я спрашиваю у Марьям каждый день…
– Нет, дочка. Но отец сказал, что сегодня гости будут. Будем осетра готовить.
Вспоминаю, как сказала Артёму, что не готовлю. Дура была, потому что! Надо было готовить…
Если мы когда-нибудь встретимся…
Да и плевать, если больше не мой!
– стекленеет все внутри и лопается на осколки. Я его уведу у любой! И придушу, нахрен.
Марьям забирает у меня из рук Муратика.
Отправляет его в большую гостиную.
– Дочка… - зовёт отец.
Ильяс очень пожилой и старше жены лет на двадцать. Очень консервативный мусульманин, но добрый человек. Его я тоже стараюсь не расстраивать.
Присаживаюсь рядом с ним.
– В школе дали тебе аттестат, - отдает в руки.
– Я ж там не была ни разу.
– Мой старинный друг директор школы. Была, не была, какая разница? Девушке нужен аттестат. И замуж.
– Замуж?!
– отстраняюсь в ужасе.
– Нет-нет! Я учиться хочу. В университете.
Он очень уважает университеты…
– На кого?
– Программиста.
– Это с компьютерами? Нет. Не хорошая судьба для девушки. Нет.
– Учителя!
– переобуваюсь на ходу, щелкая пальцами.
Только верните меня в моё время пожалуйста! Там где-то есть Нечаев. Я больше не могу ждать…
– Учитель - хорошо. Учитель - можно.
– Спасибо, отец!
– выдыхаю я.
Рядом с ним лежит телефон. Жадно смотрю на него… Бес запретил приближаться к интернету. И искать любых контактов. Моя ломка до сих пор не прошла. Но я не могу ослушаться. Он рисковал из-за меня, он нашел мне семью. Они меня приняли только из уважения к нему. У меня может быть новая жизнь.
– Иди, помоги Марьям. Гости приедут…
– Бессо?
– с надеждой заглядываю в глаза ему.
– Бессо…
Меня всю трясёт. И посуда валится из рук. Специи просыпаются, вода проливается.
Я дико нервничаю.
Очень надеюсь, что он приедет с Артёмом.
И, кажется, сейчас разревусь! Потому что - приедет, не значит, что заберёт. И не значит, что привезет его! Я ему не нравлюсь, я знаю. Хотя он был очень внимателен и тактичен в дороге.
Но я все равно очень жду, потому что он - это тоже немного Нечаев. И я хочу хоть немного прикоснуться.
Темнеет, а его все нет. За окном дождь… Я уже уложила всех кабанчиков, дочитав им “Маленького Мука”.
Я учу кабанчиков читать, они учат меня своему языку.