Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

– Хватит, – мотнул головой Рубцов, – а то гляди сколько пыли из него выбил. Дышать нечем.

– Да это он со страху обхезался, – широко улыбался Варавин, – ишь, фраер, под блатного канает, а сам от первого же дубинала в штаны наложил! Ф-фу!

– Конечно, товарищи милиционеры перекормили парня, вот его и пронесло, – поддакнул Рубцов. – Так, сержантюги? Тоже небось обкомовские спецпайки у Щукиных жрали?

– Мы… я… я сейчас подполковника позову, – пролепетал один из милиционеров и кинулся во двор, захлопнув за собой дверь. Второй метнулся было следом, yо электрозамок уже надежно защелкнулся, и сержант заметался, то пытаясь открыть дверь, то хватаясь за ручки неподъемных сумок.

– Ленка, открой ему, пусть выметается. Да баулы не забудь, зэчий холуй! – прикрикнул Варавин.

Милиционер суетливо поволок сумки в открывшуюся наконец перед ним дверь.

– Все, майор, ты – покойник, – сдавленно прохрипел с пола Щукин, – узнаю твою фамилию, на воле из-под земли достану…

– Ты глянь-ка, очухался! – весело изумился Рубцов. Он подошел к поверженному, наступил ему сапогом на спину: – Фамилия моя – Рубцов. А насчет воли… Ты мне там тоже не попадайся – убью!

На КПП со двора решительно вошел милицейский подполковник.

– Эт-то что такое?! – гневно воскликнул он, разглядев происходящее в дежурке.

– Представьтесь, пожалуйста, – не снимая ноги со спины Щукина, встретил его Рубцов.

– Я заместитель начальника городского УВД подполковник Жирноклеев. Что здесь происходит?

– Да вот, пьяного подследственного, которого вы нам в таком виде доставили, в чувство приводим, – добродушно объяснил Рубцов.

– Вы… Вы что, не знаете, кто это такой?! Да он вас… да его отец…

Рубцов наконец убрал ногу с Щукина, подошел, поигрывая дубинкой, к подполковнику:

– Предъявите удостоверение.

– Зачем? – насторожился тот.

– А может, вы, гражданин, и не милиционер вовсе, а просто урка переодетый? – озабоченно объяснил майор. – Давайте показывайте…

Стушевавшись, подполковник полез во внутренний карман кителя, достал удостоверение. Рубцов расторопно выхватил его из рук милиционера, открыл корочки, прочел громко:

– Жирноклеев Иван Прохорович… Вроде все точно. Но проверить на всякий случай не мешает, – сказал майор, пряча удостоверение в свой карман.

– Т-ты что делаешь? – остолбенел подполковник. – Да тебе, майор, служить до утра осталось!

– Посмотрим… – равнодушно пожал плечами Рубцов и повернулся к Варавину: – Капитан, закрой этого гражданина в бокс до выяснения личности. Потом позвони в УВД, скажи, что возле нашего СИЗО какой-то пьяный мент с погонами подполковника ошивался, пытался вступить с заключенными в незаконную связь. Пусть приедут, разберутся. А то мы что-то засомневались, неужто замначальника УВД города на такое способен?

– Не имеешь права! – крикнул милиционер и шарахнулся к двери, но здесь его перехватил Самохин. Взял вежливо под руку, а когда подполковник попытался вырваться, незаметно выкрутил ему кисть руки, подтолкнул легонько вперед, предложил тихо:

– Пройдемте, гражданин.

– Может, вместе с Щукиным его закроем? До вытрезвления и выяснения личности? – поинтересовался Варавин.

– Да нет, Щукина сразу в карцер. А этого в бокс, который возле обыскной, – распорядился Рубцов и пояснил для подполковника: – Там вам, гражданин, удобно будет. Маленький такой боксик, уютный. Пенальчик бетонный. В нем только в вертикальном положении находиться можно. Зато не упадете, не ушибетесь, пьяненький-то… Мы некоторых, которые буянят, вверх ногами туда ставим. Кровь к голове приливает, быстрее трезвеют…

– Ну ладно, майор, ну, кончай, отпусти, – жалобно заныл подполковник. – Ну, виноват, сам знаю. Служба такая! Мне приказали – я сделал. Завез после допроса Щукина к родителям, к папе с мамой. Второй секретарь обкома все-таки, как откажешь? Пришлось посидеть, выпить, передачу эту взять. Альберт Николаевич, ну, отец Щукина, говорит, мол, все равно сына скоро из-под стражи освободят, недоразумение вышло. Генерал, между нами, тоже следователям команду дал: как, говорит, это дело раскрутили, так теперь и закручивайте…

– Ладно! – сжалился Рубцов. – Отпусти его, Самохин. Идите, товарищ подполковник, служите.

– Вот спасибо, майор! – оживился милиционер. – Правильно! Чего нам ссориться? Одно дело делаем.

– Да дела-то мы с вами, товарищ Жирноклеев, делаем разные, – усмехнулся Рубцов и, когда подполковник, не оборачиваясь, пулей вылетел из дежурки, приказал: – Ленка! Открой им ворота, пусть выкатываются. И, глядя в окно на торопливо взвывший двигателем «уазик», добавил: – Судя по тому, как наша доблестная милиция службу несет, скоро в изоляторе только работяги да колхозники сидеть будут.

– Как во всем цивилизованном мире, – поддакнул Самохин, а потом вспомнил: – Тьфу, черт! Заморочил голову с этим Щукиным… Там в карцере зэк взбесился, обыскник звонил.

– А вот мы туда и пойдем сейчас, – пообещал Рубцов и прихватил за шиворот Щукина: – Вставай, засранец. Нам таких, как ты, таскать западло. Да радуйся, что в карцер сажаю. А то могу кинуть, обосранного, в общую хату. Вот братва повеселится!

В карцер из дежурки вела крутая металлическая лестница. Спускались гуськом. Первым шел ДПНСИ Варавин, за ним, придерживаемый сзади Рубцовым за воротник, брел, заплетаясь ногами, Щукин. Замыкал шествие Самохин. В подвале, где размещался карцер, пахло затхлым и сырым подземельем. По сторонам короткого коридора располагалось по три камеры. Дверь в одну из них оказалась распахнутой. За ней, цельнометаллической, находилась другая, решетчатая, сваренная из толстых железных прутьев. Помещение камеры было тесным, без окон. Сумрачное, оштукатуренное «под шубу» пространство тускло освещала утопленная в нише под потолком и тоже забранная частой решеткой электролампочка. Дощатые, окантованные металлическим «уголком» нары были подняты к стене и закреплены специальным штырем, фиксировавшим их в таком положении со стороны коридора. В дальнем углу камеры белел до половины вцементированный в пол унитаз.

Варавин открыл ключом решетчатую дверь, распахнул, и Рубцов толкнул Щукина в мрачное нутро камеры.

– Здесь ты будешь трезветь суток пять, а потом посмотрим.

– А наручники? – жалобно спросил Щукин.

– К утру, если тихо будешь себя вести, снимем, – великодушно пообещал Рубцов, захлопывая обе двери.

Подоспел запыхавшийся обыскник.

– Ты где шляешься? – грубо встретил его Рубцов.

– Где-где… Кречетова, ну, которому псих башку разбил, в санчасть отвел.

– А что медичка по поводу сумасшедшего сказала? – поинтересовался Варавин. – Если зэк дуркует – это по их части…

– Она грит, что к психованному в камеру не пойдет. Закоцайте, грит, его сперва в наручники или рубашку смирительную наденьте! Тогда она ему укол успокоительный сделает.

– Укол… – усмехнулся Варавин, – ей самой укол нужен… успокоительный. Баба незамужняя… Ты бы, старшина, уколол ее пару раз, глядишь, посговорчивее станет. А то что ни спросишь, не знает ничего. Один ответ – вызывайте врача или в городскую больницу зэка везите. А тюремные медики на что?

– Ага… – шмыгнул носом обыскник, – мне, значит, бабу сорокалетнюю, а себе Ленку… То-то она у тебя после уколов такая сговорчивая!