Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

– Кончай трепаться, бабники, – поморщился Рубцов, – сейчас я предоставлю вам возможность мужскую доблесть проявить. Где псих-то? Показывайте!

Обыскник опасливо указал на дверь соседней камеры:

– Там он, в четвертой хате. Что-то притих, а счас только долбил железякой.

Будто в ответ на слова старшины раздался грохот. Дверь камеры вздрогнула от мощного удара изнутри.

– Открывай! – скомандовал Рубцов.

– Не выскочит? – поостерегся Самохин.

– Да не-ет… Если, конечно, внутреннюю решетку не снес, – неуверенно предположил Варавин.

– Щас гляну! – Обыскник осторожно сдвинул в сторону задвижку, прикрывавшую снаружи смотровой глазок, не застекленный, как в обычных камерах, а закрытый металлической пластиной с мелкими отверстиями, чтобы обитатель камеры не смог изнутри повредить глаз надзирающего.

– А ну, козел, отойди от двери! – сказал, обращаясь к тому, кто был с той стороны, старшина и, обернувшись к Рубцову, посетовал: – Ни хрена не вижу! А, ладно. Была не была! Открываю.

Он щелкнул ключом, приоткрыл тяжелую дверь на ширину ладони и тут же отпрянул, а в камере опять оглушительно грохнуло.

– Эй, командир! – раздался голос из соседней хаты в конце коридора. – Успокойте вы этого долбака! Заколебал уже своим стуком! Спать мешает!

– Спать будешь после того, как отбой объявим, – крикнул в ответ Рубцов. – Это ж карцер, а не санаторий!

– А если не санаторий, то и нечего здесь психов держать! – парировал зэк, видимо, обрадовавшийся возможности поболтать в своей «одиночке». – А то, слышь, командир, выпусти меня, я этого дурака вмиг успокою!

Обыскник, решившись, шире распахнул дверь, и Самохин увидел, что внутренняя решетка цела. За ней стоял огромный, растрепанный мужик, похожий на мельника из-за слоя белесой цементной пыли, запорошившей его разорванную, висящую клочками одежду. Безумный взгляд яростно буравил тюремщиков. В руках сумасшедший держал полутораметровый кусок металлического «уголка», вывернутый невероятным усилием из окантовки дощатых нар.

– Почему нары не закрыты? – сердито поинтересовался Рубцов.

– Да потому что он не нарушитель режима, а псих-больной! – в сердцах оправдывался обыскник. – А раз так – нары на день положено оставлять, пусть отдыхает. Вот он и отдохнул. Выломал железяку – теперь поди отыми!

– Слушай, старшина, – вступил в разговор Самохин, – выходит, этот мужик не здесь, в карцере, а раньше сдвинулся?

– Ну да! У него в общей камере башню заклинило. Ну, в карцер и сунули, вроде как для изоляции. А здесь, видать, крыша у бедолаги совсем потекла…

– Тогда объясни мне, – допытывался Самохин, – как случилось, что нормального заключенного к заведомо сумасшедшему, да еще такому буйному, посадили?

– Черт знает, – смутился старшина, – по запарке, наверное. У нас же как? Привели зэка с корпуса, сунули обыскнику постановление о водворении в карцер, тот и закрыл в первую попавшуюся хату.

– Так ведь Кречетова только сегодня перед обедом в карцер водворили! – догадался Самохин. – Значит, ты и сажал!

– Н-нет… – растерялся старшина, – я не сажал его… Постановление о водворении мне передавали, это точно. А кто сажал Кречетова к этому психу – не видел…

– Я сажал, – признался Варавин и в ответ на недоуменные взгляды пояснил смущенно: – Действительно, по запарке. Когда корпусной Изнасилыч Кречетова привел, обыскник этап шмонал. Я один был в дежурке. Ну, Ленка еще. Я ей и говорю, отведи, мол, этого орла в карцер и закрой в любую свободную хату. А тут откуда ни возьмись – начальник оперчасти, капитан Скляр. И приказывает Ленке: не в любую, а в четвертую. А потом, когда та зэка увела, подмигнул мне и шепчет: там, дескать, человечек есть, который за Кречетовым присмотрит. Вот и присмотрел…

– Тоже мне, подкуменок нашелся! – взорвался вдруг Рубцов. – Скляр, видите ли, ему велел! Да кто он такой? Ты ж за все отвечаешь! И если бы псих Кречетова укокошил, с тебя бы спросили… Скляр… Он свои кумовские макли наводит, а ты, как баран, слушаешься!

– Виноват, товарищ майор, – понурился Варавин, – но с Кречетовым вроде обошлось, а с этим-то что делать?

– А что делать? – развеселился вдруг Рубцов. – Тащить дурака из камеры надо!

– Да-а… А кто к нему полезет? – поежился Варавин.

– Ты, естественно, – сделав строгое лицо, сказал Рубцов, – кто у нас ДПНСИ? Иди в ружейную комнату, экипируйся. Каску надень, бронежилет… Можешь еще щит прихватить. Ворвешься в камеру, отвлечешь психа на себя. Он, конечно, успеет тебя разок этой железякой по башке оховячить, но тут мы с Самохиным подоспеем и его скрутим!

Варавин скривился обиженно:

– Издеваетесь, да? Этот бугай мне башку вместе с каской с плеч снесет!

– Да не дрейфь! – беззаботно махнул рукой Рубцов. – Авось увернешься! Или щитом прикроешься… Хотя есть и другой выход, – продолжил он и, видя вспыхнувшую на лице Варавина надежду, развил мысль: – Можешь отстрелять его через решетку. Дай Ленке команду, пусть возьмет автомат и бабахнет! Не промахнется – в упор-то!..

– Вам смешно, – утер носовым платком вспотевший лоб Варавин и, задумчиво оглядев зэка, предложил: – Разве что газом его травануть? Кинуть в хату баллончик «черемухи» и повязать, пока чихает.

– Не выйдет, – назидательно возразил Рубцов, – на психов слезоточивый газ не действует, инструкции по применению надо внимательнее читать, товарищ капитан! К тому же после «черемухи» он так рассвирепеет, что его действительно только пулей и успокоишь… Эй, псих! – обратился к зэку Рубцов. – Тебе чего надо-то»?

– А-а-а! – заорал в ответ дурным голосом до того притихший было мужик и опять обрушил на решетку свое увесистое оружие.

– Во гад! И в переговоры не вступает! – почесал затылок Варавин. – Что ж делать-то?

– Давайте перекурим вначале, обмозгуем. Торопиться некуда, – сказал Самохин.

Он достал пачку «Примы», размял пальцами упругую сигарету, поднес к губам. Потом нашарил спички, прикурил. Делая все это бездумно, машинально, как всякий заядлый курильщик, майор вдруг обратил внимание на то, что сумасшедший пристально наблюдает за ним, замерев и опустив тяжелую железяку. Нарочито медленно Самохин глубоко затянулся, выпустил в сторону зэка клуб дыма и, театрально откинув руку, сбил щелчком пепельную колбаску с кончика сигареты. Зэк жадно наблюдал за ним, по-собачьи сопровождая взглядом и поворотом головы каждое движение курящего. Самохин полез в карман кителя, опять достал пачку и, будто между прочим, протянул сумасшедшему:

– Хочешь? – и увидел, как мужик сглотнул слюну, не отрывая взгляда от сигарет. – Бери, не стесняйся, – добродушно предложил Самохин и, вытряхнув одну сигаретку, поднес к решетке.

Безумец, забыв о своем оружии, шагнул навстречу, протянул руку.

– Э, нет, – сказал Самохин, – так не пойдет. Давай меняться. Ты мне сначала это, – и указал на железку в руке мужика.

Тот остановился нерешительно, переводя взгляд с металлического «уголка» на сигарету, словно прикидывая равноценность предстоящего обмена.