Не верю!

В какой-то момент погруженный в свои мысли Дима вдруг уловил из разговора актеров отдельные слова, которые его насторожили. Он внимательнее прислушался к их болтовне:

— Грудастая такая…Она из этих, которые с кастинга…

— Ага, то ли Аля, то ли Ася…не помню точно.

— Думаешь, наш реально на неё запал?

— А ты помнишь, чтобы он хоть кого-то со стороны на прогон приводил? Под ручку держал, с собой рядом усадил, еще и на ухо постоянно ей что-то шептал. Да точно говорю тебе, Юрич или уже её трахает, или явно планирует этим заняться.

— Говорят, она главную роль играет в Трамвае.

— А, ну значит, уже трахает, — заржал актер.

Диме на глаза упала красная пелена, он чувствовал, как горячей кровью заливает мозг, напрочь отбирая способность соображать. Ему было похрен, кто эти ребята и сколько их, единственное, что он сейчас хотел — размазать этого придурка по асфальту, чтобы он, сука, умылся кровью.

— Че ты блядь сказал? — схватил Дима за куртку того, кто еще продолжал смеяться.

— Э, парень, ты обкурился что ли? — тот безуспешно пытался оторвать от себя его руки, — мы про тебя вообще ничего не говорили.

— Просто девчонку одну обсуждаем, — добавил другой.

— Рот свой поганый закрой, — рявкнул Варламов и тут же популярно объяснил, куда он засунет этому дебилу его грязный язык, если еще раз услышит от него хоть что-то про Асю. Тирада не содержала никаких слов, кроме матерных, и была очень убедительной — все же Дима вырос на окраине Саянска, а не в каких-нибудь там столицах.

— Ты че такой борзый, красавчик? Остынь, — с усмешкой сказал ему тот, кого Варламов еще продолжал держать, — Тебе то что? Или она твоя девушка? Ну тогда сорян, похоже, что Юрич её уже оприходовал.

Дима коротко вздохнул и с размаха вмазал ему в челюсть. Парень упал, и на Варламова тут же налетели остальные, пытаясь его удержать, но бесполезно.

Хоть их и было больше, но на Диминой стороне было его саянское детство. Всем понятно, что если ты мальчик, который живет на окраине маленького города и ходит в театральную студию, то есть всего два варианта развития событий: либо тебя регулярно и жестоко бьют, либо ты учишься драться и рано или поздно тебя оставят в покое, потому что себе дороже. Быть битым Варламову очень не нравилось, так что пришлось идти по второму пути. Правда, он не думал, что эти дворовые навыки еще когда-то ему пригодятся, причем не в темной подворотне, а на крыльце одного из самых уважаемых московских театров.

— А ну прекратили! — гаркнул режиссерский бас, которому все тут же машинально повиновались. Драка распалась на отдельные фрагменты. Димка, тяжело дыша, вытер лицо рукавом. На нем размазалась кровь — похоже, ему успели разбить губу. А он даже и не заметил.

— Кто начал драку? — Юрич с мрачным отвращением рассматривал своих актеров.

— Он, — ткнул пальцем в Варламова самый наглый и самый побитый из парней.

— Я, — криво улыбаясь, согласился Димка, — а хочешь скажу, почему?

И тут он своими глазами увидел, что значит выражение «сошла краска с лица», потому что молодой актер буквально побелел, в глазах заметался дикий страх. Похоже, он только теперь понял, что будет, если Дима озвучит Юричу их сплетни. И кто тогда окажется крайним.

— И почему же? — нахмурился режиссер. Он не то чтобы сильно любил Варламова, но парень был непохож на отморозка и вряд ли полез бить морду его актерам ни с того ни с сего.

— Это все я! Я его спровоцировал, — тут же поспешно сказал парень, умоляюще посматривая в сторону Димы, — наговорил всякой фигни, ну он и завелся. Простите, Петр Юрич, виноват.

Вот в это Юричу верилось больше. У Гриши и язык без костей, и голова дурная — если бы не талант и не работоспособность, уже давно бы выгнал его из театра.

— Гриня, еще раз накосячишь, пойдешь дворы мести, — предупредил режиссер, — тут храм искусства, а не какой-нибудь, мать вашу, бойцовский клуб. А ты, Варламов, как говорил Пушкин, «учись властвовать собой», понял? Не ведись на всякие идиотские провокации.

— Понял, — ответил Димка, не глядя на режиссера. Почему-то после всей услышанной грязи смотреть на него было неприятно. Но ведь это же неправда, да?

Режиссер быстро выкурил сигарету и, еще раз сурово зыркнув на актеров, ушел.

Парни осторожно приблизились к Варламову. Высокий и светловолосый, по виду самый старший из них, протянул руку:

— Иван.

Дима мрачно посмотрел на него, но руку все же принял. Этот вроде никакой ерунды не говорил, просто с ними за компанию стоял.

— Дима.

— Дима, спасибо, что не сдал Гриню, — Иван кивнул на возмутителя спокойствия, — он и так на не очень хорошем счету у Юрича.

— Меньше хуйню надо молоть.

— И это тоже, — легко согласился Иван.

— Прости, чувак, вот реально фигню наговорил! — примирительно поднял руки изрядно помятый Гриня, — Но за это вообще-то не бьют, тем более с нашей работой. Это хорошо я в массовке сегодня, там мой «фонарь» не увидят.

— Я тебе следующий раз в печень пробью, — пообещал Дима, но уже без прежней злости, — чтоб лицо не портить.

— Да хорош уже, мы поняли, что ты грозный и все такое! — хлопнул его по плечу третий — невысокий смуглый паренек, — я Рустам. Ты же из тех, с кем Юрич «Трамвай» ставит?

— Ну.

— Кого играешь?

— Стенли.

— Круто, ты че, талантливый?

— Типа того.

— Значит, к нам возьмут, — заключил Иван, — так что, считай, сразу и познакомились.

Они еще немного порасспрашивали Варламова, а потом поспешили на репетицию. Дима с мстительным удовольствием наблюдал, как, морщась и охая, поднимается по ступенькам не в меру разговорчивый Гриня.

Двери за ними закрылись, но тут же снова распахнулись: Иван вернулся на крыльцо.

— Я не знаю, кто тебе эта девушка, — внимательно глядя на Диму, проговорил он, — но ведь Юрич и правда привел её к нам вчера на прогон. А на него это совсем непохоже. Это тебе так, для информации.

Дима медленно кивнул. Перед глазами темнело, а в груди, как клубок ядовитых змей, расползалась отвратительная дикая ревность, от которой хотелось убивать.

37

Сдача спектакля — это почти как премьера, только ответственнее. В зале сидит все театральное руководство, все не задействованные в пьесе актеры, а еще на сдачу часто зовут коллег — режиссеров из других театров, к примеру.

И если премьера — это полный зал преданных зрителей, чье восторженное внимание несет тебя по волнам вдохновения, то сдача — это бой, который надо выдержать, это игра под безжалостным прицелом профессиональных глаз, от которых не ускользнет ни малейшая твоя оплошность.