Не вошедшие в рай, или Поющие в терновнике

*

Через два дня Джас Т^ провожала их на теплоход, на котором они отплывали ь rw. тра лию. Девушка без того количество грима, в котором она появилась впервые в доме, выглядела очень милой и юной. И хотя ей было немногим больше двадцати, казалось, она гораздо моложе. На ней было новое изящное платье, подаренное Джас тиной взамен старого, слишком яркого. За два дня они успели «поработать» над прической Анджелы, и теперь волосы ее ниспадали волнистым водопадом на плечи, что очень шло девушке. Несмотря на все старания, Анджела очень переживала перед путешествием. Хотя Джастина, как могла, успокаивала ее, объясняя, что в Дрохеде их ждет теплый прием, девушку буквально трясло. Она рассеянно пыталась поддерживать разговор, но это ей удавалось плохо. Джас, улыбнувшись, попробовала еще раз втолковать девушке: — У нас прекрасная семья. И, я думаю, вы будете чувствовать себя там, как дома. Вам не из-за чего так волноваться, Анджела. А тому, что Пэтси женился, все будут только рады. Для них последние три месяца вообще насыщены большими событиями. Сначала женился Джимс, потом Пэтси вылечился. А теперь он везет домой свою жену. Вы знаете, Джимс и Пэтси — единственные мужчины, которые, наконец- то, отважились обзавестись семьей. Так что вас встретят там, как нельзя лучше. Попрощавшись и дождавшись, пока теплоход отойдет из гавани, Джастина села в машину и отправилась домой.

*

В Дрохеде молодых встретили великолепно. И Анджела убедилась, что она зря так переживала. Родственники Пэтси, конечно, были ошарашены, так как молодые появились без предупреждения, но по своей обычной привычке проявили гостеприимство, и Анджела сразу почувствовала себя дома. Она была счастлива оттого, что у нее наладилась нормальная жизнь, и просто обожала Пэтси. Мэгги как-то сказала Фионе: — Мамочка, ты должна быть просто счастлива. За последние три месяца у тебя появилось две новых дочери. — А я и в самом деле очень счастлива. Я и надеяться не могла на то, что кто-то из моих сыновей-женоненавистников когда-нибудь рискнет жениться. А за Пэтси я рада вдвойне. Он так быстро нашел себе женщину по душе. Хочу верить, что у него все будет замечательно. — Я тоже хотела бы в это верить, — сказала Мэгги. — И думаю, мы все постараемся помочь им. Постепенно треволнения, вызванные столь скоропостижной женитьбой Пэтси, в Дрохеде улеглись, и жизнь, наконец, вошла в свою колею. Имение богатело. Компании, которыми владела Дрохеда, приносили достаточно большой и стабильный доход. Через месяц Джастина забрала из Дрохеды Злен и Барбару, и Джоан вновь приступила к своим обязанностям. После такого продолжительного отдыха Джастина и Лион очень радовались, что дом их опять наполнился детским

смехом, и что дочурки все время находится рядом.

Через несколько месяцев из Дрохеды пришло известие, что Анджела беременна. Это было действительно радостное событие. Но было еще и печальное. Фиона совсем слегла. Она практически уже не поднималась с постели и не принимала участия в жизни имения. С каждым днем ей становилось все хуже, и врач, осмотревший старую женщину, отведя Мэгги в сторону, с прискорбием, подобающим ситуации, сообщил, что вряд ли изношенный организм Фионы сможет справиться с недугом. В лучшем случае наступит частичная парализация тела. В худшем... — Хотя, кто знает, какой из этих выходов предпочла бы сама больная, — закончил он и, печально покачав головой, протер очки. Джастина не на шутку взволновалась. Ведь она помнила, что уже давно, в ее последний приезд в Дрохеду, бабушка была очень сильно больна и ее состояние вызывало серьезное беспокойство. День за днём, за обычными житейскими, хлопотами прошло еще два месяца, в течение которых из Дрохеды приходили все более безрадостные сообщения о состоянии больной. И вот в середине октября Джастина получила телеграмму, что Фиона умерла. Они с Лионом, сразу же, отложив все дела и оставив дочерей на попечение няни, спешно выехали в Дрохеду.

*

Имение было погружено в траур. Мэгги ходила с заплаканными глазами, а мужчины, хоть и держались более стойко, выглядели усталыми и отрешенными. Джастина и Лион прибыли как раз вовремя, чтобы успеть на похороны. Когда они добрались до Дрохеды, все, кто съехался проводить в последний путь Фиону, — а народу было предостаточно, — уже собрались у часовни. Стояла теплая погода, гроб был усыпан цветами. Венками и траурными букетами была усыпана и домашняя часовня. Это могло послужить объяснением постороннему глазу о том, как дорог собравшимся ушедший от них навсегда человек. Вуаль скорби накрыла имение невидимой пеленой. Из Джилленбоуна был вызван священник. Он не стал произносить надгробную речь. Не многие, но искренние и трогательные слова ото всех собравшихся сказал Лион. Священник тотчас же приступил к заупокойной службе. ’ И в это время разразился ливень. Казалось, сами небеса заплакали о смерти Фионы. Священник стоял, хак и подобает, в черной сутане и стихаре, а дождь хлестал по стеклам и стучал двумя этажами выше по железной кровле. Все они вышли под этот беспросветный водопад и по лугу направились к маленькому кладбищу за белой оградой. Люди с готовностью подставляли плечи под гроб и шли, скользя и оступаясь по мокрой траве, а дождь бил в лицо, и не было* видно, куда поставить ногу. А на могиле повара-китайца, на совсем уже выцветшем зонтике уныло позвякивали колокольчики. Поминки прошли чинно, как и полагается. В адрес Фионы было произнесено очень много хороших, добрых слов. А потом все кончилось. Пустились в обратный путь соседи, ссутулясь в седлах под дождем в своих бесформенных плащах. Собрался в дорогу и священник. Но перед тем, как уехать, он счел своим долгом придти к Мэгги. Она молча сидела за письменным столом, бессильно уронив руки и уставясь на них невидящим взглядом. — Крепитесь, Мэгги, — сказал священник и сел напротив, чтобы видеть ее лицо. Она слепо взглянула на него, и священнику стало не по себе. — Все будет хорошо, святой отец. Не волнуйтесь. Но слова ее не сбылись. Во время похорон, под проливным дождем, она простудилась. Да еще душевное расстройство усугубило недуг. Мэгги слегла. Она заболела так тяжело и сильно, что все не на шутку перепугались. Лиону пришлось съездить в Джилленбоун и привезти врача и сиделку. Врач тут же поставил диагноз, сказав, что у Мэгги тяжелейшее воспаление легких, осложненное сильными переживаниями, и посоветовал родным очень тщательно ухаживать за ней. Затем Лион отправил его на машине обратно, а сиделка, по настоянию врача, осталась ухаживать за больной, хотя Джастина и была против. Она считала, что семья сможет справиться с этим сама. К ночи Мэгги стало совсем плохо. Температура поднялась выше сорока градусов. Она вся горела и металась в. бреду. После прошедшего в тяжелом молчании ужина, .на всем протяжении которого в столовой царило постоянное гнетущее напряжение, Джастина поднялась к матери, чтобы проверить, как она себя чувствует.. Сиделка, устроившись подле постели Мэгги, меняла холодный компресс. Увидев вошедшую Джастину, она поднялась и с тревогой сказала: — У вашей матери страшный жар. В бреду она все время повторяет имя какого-то Ральфа, зовет его. Джастина ничего на это не ответила. Она с грустью и болью смотрела на мечущуюся в горячке мать. Сиделка сделала Мэгги укол и, отложив шприц, вновь принялась менять компресс со льдом. И лишь после того, как мама успокоилась и забылась в глубоком сне, Джас позволила себе уйти, сказав сиделке: — Если вдруг что-то случится, пожалуйста, немедленно зовите нас. В любое время. — Конечно, — ответила та. — Вам не стоит так волноваться. Все будет хорошо. Я прекрасно знаю, что такое пневмония и как поступать в случае обострения болезни. Доверьтесь мне и идите спать. Так, в напряжении, прошла целая неделя. Лион ежедневно привозил доктора, который лишь сокрушенно качал головой, глядя на больную. Сиделка проводила у постели Мэгги все ночи, а днем спала, и ее место занимали по очереди члены семьи. Только на исходе второй недели, во время очередного посещения, доктор, наконец, вздохнул с облегчением. — Слава богу, — сказал он. — Кризис миновал, и смертельной опасности больше нет. Я думаю, что теперь миссис О’Нил быстро пойдет на поправку. Ваша мать очень сильная женщина. И еще, я думаю, что услуги сиделки вам больше не понадобятся. Теперь вы сможете справиться со всем и сами. Джастина пригласила доктора и сиделку пообедать с ними, так как уже настал обеденный час, а до Джилленбоуна было не меньше двух часов езды, а после обеда, который прошел почти в полной тишине, Лион, устроив доктора и сиделку в машине, повез их в город, предварительно горячо поблагодарив и щедро оплатив их услуги Мэгги, действительно, быстро начала выздоравливать. Через пару дней она уже смогла сидеть и наконец-то начала понемногу есть, хотя и была вынуждена придерживаться предписанной доктором диеты. — Ну и напугала ты нас, мама, — сказала как-то вечером Джастина, сидя у ее кровати и наблюдая, как Мэгги с большим аппетитом кушает куриный бульон. — Честно говоря, мы были в панике, когда ты слегла. — Ну что ты, дорогая, — слабо улыбнулась Мэгги. — Я не позволила бы себе ничего серьезного. Ведь мне еще очень хочется понянчить внуков, которые, я надеюсь, скоро появятся. — Конечно, — уверила ее Джастина. — А теперь, я думаю, тебе надо отдыхать. Спокойной ночи, мама. Тебе погасить свет? — Да, я что-то устала. Спокойной ночи, милая. Через пару недель Мэгги чувствовала себя совсем здоровой. Она уже не лежала и вновь взяла в свои руки все домашнее хозяйство. Ее видели то тут, то там, и отовсюду слышался ее голос. Казалось, она присутствовала одновременно во всех уголках большого дома. Властным уверенным голосом давала указания и большую часть дел брала на себя. Джастине только оставалось удивляться, откуда у матери столько сил и энергии и как она умудряется справляться с таким огромным’ семейством. Ведь даже накормить восьмерых мужчин было делом весьма нелегким. Но Мэгги все делала словно шутя. Она привыкла к такой жизни с детства и для нее было бы неестественно долго оставаться в покое и полном одиночестве. Время шло, и Джастина с Лионом стали поговаривать о том, что пора возвращаться домой. Лиона ждали дела, а Джастина уже просто соскучилась по своему дому, по дочерям и, как ни странно, по Лондону. Холодному и туманному, к которому в свое время с трудом привыкала после австралийской жары. И вот, накануне отъезда, когда они сели ужинать, к дому подъехала машина и из нее вышел высокий, крепкий мужчина. Он уверенным шагом направился к дому и проследовал через несколько комнат прямо в столовую. Минни бежала за ним, пытаясь что-то сказать и остановить его, но он совершенно не обращал на нее внимания. — Всем привет* — сказал он, войдя, наконец, в столовую. Все присутствующие обернулись, и застыли в недоумении, глядя на него. А Мэгги вдруг побледнела и переменилась в лице, очень при этом напугав Джастину. Мужчина уверенным шагом направился к столу и сел, в упор глядя в глаза Мэгги. Все сразу заметили, что он был изрядно пьян. — Господи... Люк... — прошептала она, поднимаясь со своего места. Но тут же, насколько смогла, взяла себя в руки. — Не ожидала тебя увидеть снова, ‘— уже несколько более уверенно сказала она. — Понимаю, я гость нежданный, — Люк криво усмехнулся. — И, наверное, не очень желанный. Но все-таки я решил приехать. Ведь как-никак ты мне жена. — Люк, коль скоро уж ты приехал, то поужинай с нами, а все разговоры и выяснения отношений мы оставим на потом. Объяснимся с глазу на глаз, если ты этого хочешь. — Поужинать я не прочь, — громко сказал Люк, потирая руки. — Но чего терять время? Время, как ты понимаешь, — деньги. Поговорить мы можем и сейчас. Я так понимаю, это наша семья. Они же нам не чужие люди. — Это не наша семья, Люк. Это моя семья. Ты к ней не имеешь никакого отношения. Я тебя прошу, давай поговорим позже. — Ну что же. Попробуем. Хотя у меня не так много времени. Утром я должен буду уехать. — Ты хочешь остаться на ночь? — изумленно спросила Мэгги. — Да, а что в этом такого? Я ведь приехал не в . чужой дом, в свой. И к своей жене. Скажи-ка мне лучше, уж не эта ли рыжеволосая красавица моя дочь? Мэгги не успела ничего сказать. Джастина вступила в разговор. — Да, — сказала она, зло и холодно глядя ему в глаза. — К несчастью, я родилась именно от вас. Наверное, с большой натяжкой, можно сказать, что я ваша дочь. Но уж точно никак нельзя утверждать, что вы — мой отец. Я не могу признать своим отцом человека, который впервые появился в моей жизни, когда мне уже исполнилось тридцать пять лет. — Успокойся, Джас, — обратился к ней Лион, крепко сжав ее руку. Люк, судя по всему, был настроен агрессивно и вел себя так, словно приехал именно для того, чтобы устроить громкий скандал. — А что же, дорогая доченька, мамочка не рассказала тебе, почему я исчез из ее жизни? Ведь это она во всем виновата. Я вкалывал, как вол на уборке тростника, чтобы заработать деньги, купить землю и получить возможность нормально содержать семью. А ей, видите ли, было тяжело ждать. Она не могла жить в одиночестве. Спроси-ка у нее, это ведь Мэг бросила меня. Кстати, Мэгги, ты ведь собиралась родить от меня второго ребенка? Ты родила его? Что-то я здесь никого больше не вижу. Глаза Мэгги наполнились слезами. — Это не твое дело, Люк. Не суйся, пожалуйста. И тут не выдержал Лион. — Мистер О’Нил, — сказал он, ровно и холодно, куда-то в сторону, — если вы сейчас не намерены успокоиться и вести себя пристойно, — хотя, нам понятно, что это крайне сложно для человека вашего склада, — то, я думаю, будет лучше, если вы “покинете этот дом и сделаете это сию же минуту. — Ладно, ладно, ладно, — ответил Люк. — Какой грозный. Это кто же такой? — Я — Лион Хартгейм, к вашему сведению. Муж Джастины. И я не позволю вам вести себя так, словно вам здесь чем-то обязаны. И тут Люк взбеленился. Глаза. его налились кровью, и пьяная улыбка сменилась гримасой откровенной, плохо контролируемой злобы. — Конечно. Я вкалывал всю жизнь, как проклятый. Потратил на это всю свою молодость, все свои силы и здоровье. И только лишь для того, чтобы сделать нормальной жизнь своей семьи. А сейчас, когда я, наконец, приехал, чтобы порадовать свою жену известием, что я все же добился своего и купил землю, бросил плантации, собираюсь вернуться к ней, меня просто оскорбляют и хотят выкинуть из дома. — Люк! — вскочила Мэгги. — Убирайся отсюда. Я говорила тебе, что дети, рожденные от тебя, тебя не касаются. И я говорила тебе, что больше не желаю тебя никогда видеть. Никогда! До; самой своей смерти!!! А у тебя хватило наглости явиться и обвинять меня в чем-то, да еще устраивать скандал в присутствии всей семьи. Ты променял меня в свое время на своих друзей, на жизнь, которая тебе нравилась. Я не интересовала тебя все эти годы. Тебя не волновали мои проблемы и твои дети. Так что, будь добр, убирайся. Я не хочу тебя больше видеть. — Но ты не забыла, дорогая, — насмешливым, злым тоном проговорил Люк, — что ты еще моя жена? — Я еще раз повторяю тебе, я не желаю тебя видеть. И я тебе не жена. Можешь подавать на развод. Я с удовольствием подпишу все нужные бумаги. — А я не дам тебе развода, — воскликнул Люк. — Ни за что не дам. — Мэгги, — спокойно и жестко сказал Лион, — все будет нормально. Этот человек не будет вам больше отравлять жизнь. Подавайте на развод сами, а я, чем смогу, постараюсь вам помочь. — Спасибо, Лион, — благодарно улыбнулась ему Мэгги. Глаза Люка зло заблестели. — Хорошо. Вы хотите скандала? Будет вам скандал, я обещаю. Я так просто этого не оставлю. А теперь, приятного вам аппетита, — сказал он, опрокинул стул и, не прощаясь, быстрым шагом удалился. Еще некоторое время в столовой стояла гробовая тишина. Все слушали, как хлопнула дверца машины, взревел мотор, и шум двигателя постепенно стал удаляться. Молчание сохранялось до тех пор, пока он не затих совсем. Все это произошло за каких-то двадцать минут. Люк явился, как разрушающий ураган, пронесся по комнате и так же стремительно умчался куда-то. Никто не знал, что он будет делать дальше, какие конкретные шаги будет предпринимать и какие мыслишки зреют в его одурманенной алкоголем голове, но всем было ясно: Люк не пропадет из их жизни просто так, а доставит еще массу хлопот и неприятностей. Лион и Джастина решили задержаться еще на некоторое время, пока все не утрясется, чтобы поддержать Мэгги. Вокруг Мэгги было много мужчин, но все они, так же как и она, были ошарашены этим внезапным вторжением. И лишь один Лион сохранял хладнокровие и знал точно, что нужно делать. — Никогда не понимал подобных вещей, — как-то сказал он угрюмо. — Выродки, вроде этого Люка, врываются в нашу жизнь, топчутся по ней в своих грязных башмаках, плюют и сморкаются в нее и при этом чувствуют себя очень комфортно, а мы смущаемся, как бы не задеть1 их тонкую душу. Не понимаю... Джастина была вынужденна согласиться с мужем. По сути> СХ СЫЛ сёоя

несколько неловко перед новоявленным родственником, и этот «барьер родства» не позволял им, по крайней мере, пока не позволял, спустить Люка с лестницы. Если кто и был способен на подобный решительный шаг, то только Лион.

На следующий день они вместе с Мэгги от правились в Джилленбоун, где подали заявление о разводе. Они хотели, чтобы все было быстро и тихо, но, как выяснилось, Люк тоже не сидел сложа руки. В светской хронике центральной джилленбоунской газеты стали появляться заметки о грядущем громком бракоразводном процессе. А вскоре это сообщение подхватили и газеты более крупных городов, так как Дрохеда и ее владельцы были самыми богатыми и очень заметными фигурами в местной жизни. Через несколько дней вечером Люк позвонил сам. Он был сильно «подшофе», что, похоже, стало его нормальным состоянием. Мэгги сообщила ему, что подала прошение о разводе, и попросила встретиться с ней завтра в суде и подписать свое согласие. Услышав ее слова, Люк издевательски захохотал в трубку. — Я ведь уже сказал тебе, дорогуша. Никакого развода! Ни-ког-да! Я даже говорить об этом не стану. Не-ет! Если ты думаешь, что так просто будет отделаться от меня, то заблуждаешься. Очень заблуждаешься. Ха! Он бросил трубку. Мэгги и Лион долго думали, что можно предпринять, и, наконец, Лион сказал: — Такие люди ничего не делают из принципа. Это чувство атрофируется в них после полугода регулярных возлияний. Он, явно, преследует меркантильные цели. А что, дорогая Мэгги, если мы заплатим ему? Как вы думаете, деньгами мы сможем успокоить этого мерзавца? — Да, деньги для него всегда были на первом месте, — услышав это, Лион утвердительно кивнул. — Деньги и развлечения. А поскольку одно неразрывно связано с другим, я думаю, можно попытаться. На следующий день они встретились с Люком у здания суда, и Лион пригласил его сесть в машину и поговорить. Люк начал было кричать, но, когда услышал, что дело касается денег, слегка сбавил тон, однако, опасаясь за собственную безопасность, сначала, тщательно осмотрев машину, убедился, что, кроме Лиона, других мужчин в ней нет. Последнее обстоятельство прибавило ему смелости. Он начал как бешеный торговаться. — И сколько вы намерены мне заплатить? — без обиняков спросил он. — А сколько вы хотите? — холодно ответил вопросом на вопрос Лион. — Учтите, у нас мало времени, и поэтому не делайте бредовых предложений. Хоть в .этом-то будьте мужчиной. Люк задумался. Примерно с четверть часа они ждали, что же он, наконец, скажет. После затянувшихся размышлений, почесывая небритый подбородок, он заявил: — Я думаю, сто тысяч фунтов меня бы вполне устроило. — Я же предупреждал, у нас мало времени. — Черт побери, — возмутился, дохнув перегаром, Люк, — а вы что, хотите, чтобы я отпустил ее даром? — Я думаю, мистер О’Нил, самое большее, что мы можем предложить вам, десять тысяч. — Ха, молодой человек. Да вы, никак, смеетесь надо мной? Нет, ради таких денег я не лишу себя удовольствия устроить громкий общенародный процесс. — Ну что же, это ваше право. Процесс так процесс. Отлично. Мы будем готовы к нему. У нас есть деньги, чтобы нанять хороших адвокатов, и они принародно, — Лион даже не улыбался, — спустят с вас шкуру. Идите вон. Поняв, что дело оборачивается против него, Люк торопливо добавил: — Ладно, меня устроило бы и девяносто тысяч. — Я могу повторить. Десять тысяч и ни пенсом больше — глядя прямо перед собой ответил Лион. — Да и то, по-моему, это слишком большая сумма для вас. Я не дал бы вам и шиллинга, если бы не Джас. Итак, десять тысяч, либо убирайтесь прочь/ — Ну, пятнадцать. — Вон. — Двенадцать! Я столько лет... Свою историю вы можете излить приятелям в пабе. — Одиннадцать. — Нет, — Лион, был сама непреклонность. — Ладно. Черт с вами. Но деньги наличными и вперед! — Пять тысяч. Вторую половину после заключения договора. — Я вам не верю! Вы обманете меня! — Это ваша проблема. — Хорошо, — после мучительных раздумий согласился Люк. Все вместе они поднялись в здание суда, где и составили надлежащий договор. Сжимая в кармане пачку купюр, Люк занес перо над бумагой, затем замешкался и просительно осведомился: — Но вы не обманете меня? Даете слово? Дайте слово! — Неужели человек вашего склада способен верить кому-нибудь на слово? — презрительно усмехнулся Лион. — Не смешите нас. Люк, махнув рукой, поставил свою подпись на всех необходимых бумагах, получил деньги и довольно улыбнулся. — Вы — настоящий джентльмен. Приятно иметь дело с джентльменом. Лион перечитал документы, аккуратно сложил их и протянул Мэгги: — Возьмите, Мэг, и храните их как зеницу ока. А вы, — он повернулся к Люку и брезгливо сказал: — Убирайтесь и не вздумайте появиться в Дрохеде еще раз. Если же подобная мысль придет вам в голову, учтите, я прикажу спустить вас с лестницы, а затем вызову полицию, и мы возбудим против вас уголовное дело по обвинению в вымогательстве. Вам ясно? — Да, сэр. Конечно, сэр. Я... никогда больше... — Вот и хорошо, — перебил Лион. — А теперь идите вон! — Да-да. Спасибо, сэр. Вы настоящий джентльмен. — Идите вон! И поспешите, иначе я спущу вас с лестницы прямо сейчас. Люк побледнел. Лион был не крепче его, но зато настроен куда решительнее и серьезнее. — Я уже ушел, сэр. Больше вы обо мне не услышите. — Слава богу. Я рад. Когда они вышли из здания суда, Люка уже нигде не было. Лион предупредительно открыл дверцу лимузина и помог Мэгги и Джастине сесть. Сам он устроился за рулем. Через минуту машина уже катила по дороге в Дрохеду. Первым нарушил молчание Лион: — Эти скоты понимают только такой язык. Никакие аргументы на них не действуют. Вежливость они принимают за слабость. Им нужно давать понять, кто хозяин положения. Но теперь все позади, с ним покончено, и вы можете возвращаться к своей привычной, спокойной жизни. — Спасибо тебе, Лион. Не знаю, что бы, я без тебя делала. — Не за что, — улыбнулся женщинам тот.

Я получил удовольствие, поставив эту скотину на место, — он минуту помолчал и, засмеявшись, добавил: — Эх, если бы это было так же легко сделать в Конгрессе...

*

За несколько дней жизнь в усадьбе вошла в привычную колею. Все относительно успокоились. И неприятный инцидент начал забываться. Лион и Джастина уехали домой, на прощание еще раз успокоив Мэгги. А вскоре Мэгги позвонила в Лондон и сказала: — Представляешь, Джас, вчера в газете, в хронике происшествий, я прочитала, что «мистер Люк О’Нил в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения попал под машину и скончался». — О, господи. Я надеюсь, ты не принимаешь это близко к сердцу, мама? — Как ни странно, нет. Жаль только, что он так и не успел истратить полученные от нас десять тысяч. Давай оставим эту неприятную тему! Как поживают дети? Как Лион? — У нас все хорошо. — У нас, слава богу, тоже. Ладно, дочь, звони, не пропадай. Напиши иногда несколько строк. Это ведь не Бог весть какое дело, правда? — Конечно, мама, я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, доченька, — Мэгги повесила трубку. Джастина горестно вздохнула и подумала о том, как же много пришлось в жизни пережить ее матери и сколько, возможно, придется пережить еще.

ГЛАВА 3

Давно уже Дрохеда не слышала так много детского смеха, шума. Давно уже никто не шалил. А этим летом в имении было многолюдно. Джастина отправила сюда своих четырнадцатилетних дочерей, у которых были каникулы в колледже. При том, что девочки были очень Похожи внешне, с возрастом стало все более сильно проявляться различие в характерах сестер Если Элен была непоседливой, вздорной, взбалмошной девушкой, которая постепенно превращалась в рыжеволосую молодую женщину, похожую на Джастину, и, к слову сказать, очень симпатичную, то, в противоположность ей, Барбара росла спокойной, и даже задумчивой. Она предпочитала уединение, любила помолчать. Очень часто родственники видели, как она сидит где-нибудь в одиночестве в саду и наблюдает за птицами, насекомыми, или просто смотрит куда-нибудь в одну точку, глубоко погрузившись в какие-то свои мысли, или читает какой-нибудь толстый фолиант. В чтении девочки также отличались. Барбара предпочитала серьезную литературу, преимущественно английскую классику, хотя пробовала читать и русских, немецких и американских авторов конца прошлого и начала этого века. Элен же, в противоположность сестре, увлекалась «легким» чтивом. Она запоем проглатывала романы Стивена Кинга, Роберта Маккамона, Барбары Уэйн, Джевиллема ван де Ветеринга, Джекки Коллинза и Дэвида Зельцера. Подобная литература служила ей пищей для ума, что, конечно, Джастина не очень одобряла, хотя и старалась не оказывать на девочку давления. Кроме того, две недели назад родила сына жена Джимса, и в доме то и дело раздавался яростный рев младенца. Он был просто очаровательным. Обычно в этом возрасте дети предпочитают все время спать. Он же таращил на всех огромные любопытные глазенки и постоянно заявлял о себе, не давая ни на минуту забыть о своем существовании. Мэри была очень счастлива оттого, что у них родился сын. Она с огромным наслаждением кормила его грудью, ласкала и практически все время проводила с малышом. А Джимс будто сошел с ума. К тому времени, когда читатель вернулся в Дрохеду, он уже немного успокоился, а в первую неделю он только и знал, что говорить о сыне. Постоянно боязливо; брал его на руки и любовался, словно перед ним был не обычный младенец, а какой-нибудь очень дорогой и редкий предмет антикварной старины. Он все никак не мог осознать, что это его сын, й иногда подходил и подолгу молча стоял у кроватки, вглядываясь,в маленькое розовое личико. А время от времени на него нападали приступы безудержного веселья. Он начинал смеяться по поводу и без повода и, словно молодой влюбленный, подхватывал Мэри и кружил ее по комнате. А она дурашливо отбивалась и, весело смеясь, говорила: — Потише, Джимс, ты разбудишь маленького. И все вокруг были в таком же приподнятом настроении. Лишь Пэтси иногда вдруг словно отгораживался от окружающих. Он очень радовался за Джимса и уже успел полюбить своего маленького племянника. Но ему становилось грустно, что его Анджела никак не могла забеременеть. Время от времени им овладевало мрачное настроение, и в такие дни он даже позволял себе выпить рюмку-другую. Джимс ходил и беспрестанно твердил, что это все из-за него. Что он просто все так же не способен зачать ребенка. Но его старались побыстрее отвлечь от подобных мыслей. Мэри говорила ему: — Не расстраивайся, Пэтси. Поверь мне, через год, а то и раньше, и у вас с Анджелой родится чудесный маленький человечек. — Эх, многое бы я отдал, лишь бы ты оказалась права, Мэри, — говорил он, тяжело вздыхая. А Мэгги была просто без ума от маленького. Она обожала его и иногда вспоминала слова, которые сказала когда-то, давным-давно: «Мы кончились пшиком». Но раздающийся из детской крик младенца теперь доказывал обратное. Этот ребенок являлся символом. Он был не просто ребенком, сыном ее брата, маленьким забавным существом. Он был продолжателем рода Клири. А надеяться на это уже давно перестали. И Мэгги была первая, кто подумал о том, что Клири на них и закончатся. Сейчас же, от присутствия внуков и племянника, она помолодела сразу на двадцать лет. Была весела, хлопотала по дому, и часто можно было слышать ее шутливое ворчание, когда она отчитывала за что-нибудь непоседливую Элен. С Барбарой все обстояло куда как просто. Девочка была очень спокойной и никому не доставляла никаких хлопот. Все дни она проводила в каком-нибудь, только ей известном укромном уголке, ее было не видно и не слышно. А если же Барбара не пряталась, то общение с ней доставляло окружающим одно удовольствие. Она росла скромной, вежливой, воспитанной девушкой. Больших планов относительно своего будущего Барбара не строила. И уже сейчас Мэгги, глядя на нее, думала, что ей уготована судьба матери большого семейства. А Элен, в отличие от сестры, постоянно ездила с мужчинами на выгоны, по полдня не слезала с лошади, ходила в брюках, всегда находила, что возразить на любые замечания, и против всего протестовала. Как-то за обедом она заявила: — Господи, как быстро кончаются каникулы. Скоро уже надо возвращаться в этот проклятый колледж. Я ненавижу его и с большим удовольствием сбежала бы оттуда. — Ну как же, дорогая? Чем же ты тогда думаешь заняться? Понятно, почему Джимс и Пэтси, в свое время, бросили учебу. Но они и звезд с неба не хватали, собирались жить здесь, в Дрохеде, и работать на земле. А что же ты будешь делать в городе? Ведь сейчас без образования вообще никуда невозможно устроиться, — сказала ей Мэгги, — Да ну, маразм, — ответила Элен. — Вообще, я считаю, что в колледже я только впустую трачу время. Я хотела бы поехать куда-нибудь учиться на художницу. В нашем идиотском учебном -заведении преподаватели говорят, что у меня огромный талант. — Ну, огромный или нет, это еще надо посмотреть. А ты уверена, что’ действительно хочешь быть художницей? Ведь это очень сложная профессия. И хорошо, если тебя впереди ожидает слава. Но может быть и так, что твоя карьера не сложится, и ты не будешь ничего зарабатывать, и тебя не будут покупать, и известной ты не станешь. Это очень тяжелый удар; а карьера художника, насколько я могу судить о подобных вещах, вообще зависит практически только от того, под счастливой ли звездой ты родилась. — Ну и что. Подумаешь. Тогда я буду рисовать для себя. Или буду зарабатывать преподаванием. Но, я думаю, такое вряд ли случится. А если и случится, то я все-таки не из бедной семьи. С голоду не помру, — фыркнув, заявила Элен, тряхнув головой. — Но не собираешься же ты всю жизнь сидеть на шее у родителей? Постепенно тебе станет стыдно. — Да о чем ты говоришь, бабушка? Я совершенно уверена, что меня ждет на этом поприще великолепное будущее. У меня масса возможностей. Я прославлюсь, меня узнает весь мир. Мои картины будут продаваться за огромные деньги, и во всем мире я буду устраивать свои выставки. — Да, дорогая, скромности тебе не занимать. Подобная уверенность, наверное, по-своему неплоха, но если бы она еще и была близка к истине... Я бы, на твоем месте, прежде, чем делать такие громкие заявления, сначала. все- таки поучилась бы и посмотрела бы, что из этого получится. — Не веришь, бабуля? Ну, ладно. Вот увидишь. Слава богу, ждать осталось не долго. Я написала родителям письмо, в котором сообщила, что в колледж возвращаться не собираюсь. Кстати, моя матушка в молодости тоже была далеко не «скаут-герлз», а стала классной актрисой. Так, болтая, Элен исхитрилась съесть до крошки свой обед, встала, громыхнув стулом, и, дурашливо поклонившись и поблагодарив за вкусную трапезу, нацепила на голову наушники и включила свой уокмен «Сони», с которым никогда не расставалась, так громко, что голос Элисон Майет стало слышно даже в соседней комнате. После этого, махнув приветственно рукой, умчалась на улицу. Через несколько минут все услышали удаляющийся дробный топот лошадиных копыт. — Господи, — сказал Джимс, — она носится на лошади как сумасшедшая. Не дай бог, конечно, но, по-моему, она когда-нибудь свернет себе шею. — Не волнуйся, Джимс, — сказала Мэгги. —

Эта девчонка из тех, кому всегда каким-то чудом удается выходить сухим из воды там, где остальные тонут.

После обеда Мэри и Джимс отправились к ребенку. Остальные^ разошлись, кто. отдохнуть, кто заняться мелкими домашними делами, а Барбара осталась помочь Мэгги убрать со стола и помыть посуду. Они собрали все на огромный поднос и отнесли на кухню, где Мэгги, предложив Барбаре посидеть с ней, чтобы было не так скучно, принялась за мытье многочисленных тарелок, ложек, вилок. — Ну, а ты, Барби? — спросила она. — Ты чем думаешь заняться? — Бабушка, не называй меня Барби. Я уже не маленькая, ответила ей внучка. — А насчет того, чем я хочу заняться... Я пока еще точно не уверена в выборе. Мне не хотелось бы принимать опрометчивых решений. Но для начала я все же закончу колледж. А потом, если все будет нормально, я хотела бы поехать в Соединенные Штаты и поступить в Гарвард. — Да, ты тоже неплохо замахиваешься, дорогая. И кем же ты хочешь стать? Хотя у тебя более реальные перспективы, чем у твоей сестры. — Я хотела бы быть юристом и заниматься проблемами экологии. Вот я приезжаю к вам в Дрохеду и просто теряюсь от того, как здесь хорошо. Деревья, птицы, трава, цветы... Все очень чистое, живое, натуральное. А что творится в городах? Взять хотя бы Лондон. Это же ужасно. Не город, а сплошное нарушение всех законов о среде. Загазованность, вредные выбросы, на Темзу страшно смотреть, а что делается на улицах? Грязь, мусор! Порой у меня такое ощущение, что девяносто процентов лондонцев больны туберкулезом. У всех горящие глаза, пылающие румянцем щеки. Над городом постоянно смог. Как говорит моя подруга до колледжу: «Лондон — это одна большая экологическая проблема». Я считаю, с этим надо бороться. Вот и хочу посвятить себя этому занятию, если, конечно, все получится. — Если будешь стараться, Барбара, то получится непременно. Но Гарвард... Во-первых, это далеко от дома. Во-вторых, по-моему, это жутко сложно. — Ну, я же все-таки в пятерке лучших учеников колледжа. И потом, я буду стараться. — Да нет, ты не так поняла меня. Я вовсе не пытаюсь тебя отговорить, напротив, буду только рада, если твои мечты сбудутся, Барби. Девушка лишь укоризненно посмотрела на бабушку в ответ на это обращение. — Ой, прости. Прости, дорогая. Я все время забываю, что ты уже не маленькая. Я никак не могу прийти в себя с тех пор, как увидела вас в этом году. Ведь еще прошлым летом вы с Элен были обычными голенастыми девчонками. Но ничего, дай время, и я привыкну. — Привыкай, привыкай, бабушка, — сказала Барбара. — Чем ты сейчас думаешь заняться, дорогая? — Если ничего не нужно помогать, я бы с удовольствием отправилась посидеть в сад. Там так замечательно! Я облюбовала себе один уголок. Аромат роз — изумительный. Птицы щебечут, просто настоящий концерт. — Конечно, иди, дорогая. Только, пожалуйста, не забудь прийти к ужину. И Барбара, чмокнув Мэгги в щеку, убежала. А Мэгги проводила ее счастливым и одновременно задумчивым взглядом. Ее беспрестанно занимали мысли, что же получится из этих очаровательных и абсолютно разных девочек. И если насчет Барбары она была относительно спокойна, то Элен вызывала у нее настоящую тревогу, потому что эта подрастающая леди была совершенно непредсказуема в своих поступках. Через два года все родственники, включая и Мэгги, убедились в несостоятельности своих сомнений. Если в первый год после упомянутого выше лета девочки занимались одной ерундой и в голове у них были сплошные молодые люди, вечеринки и прочие развлечения, то спустя еще год они обе очень рьяно взялись за дело. Элен вдруг угомонилась, стала много времени проводить за занятиями живописью. Она настояла на том, чтобы родители пригласили для нее мастера. Рисованием она занимала все свое свободное время. То она писала дома какие-то натюрморты. Причем, что интересно, она ставила перед собой самые обычные предметы — стаканы, графины, кувшины, а на холсте у нее получались какие-то странные абстрактные пятна, которые не имели абсолютно ничего общего с оригиналом, но были по-своему обаятельны и интересны. Иногда она уходила куда-нибудь на природу, выбиралась в центральный парк и сидела с мольбертом там. И Джастина, которая в свое время тоже серьезно занималась рисованием и даже думала стать художницей, видела, что у дочери несомненно есть определенные способности, которые, независимо от конечного результата, стоило бы развить. Она очень любила рассматривать работы Элен. В них, несмотря на молодость и очень слабую пока школу, чувствовалась уверенность, своеобразное видение мира. Девушка замечательно владела красками. Она добивалась таких сочетаний, что Джастина диву давалась. Некоторые картины выглядели даже вполне профессионально. Единственное, чего Джас никак не могла понять, — какое же художественное направление выберет, в конце концов, ее дочь. Возможно, Элен подражала кому-то. Но все эти ее натюрморты, стремление все как-то перекосить не напоминали, даже отдаленно, никого из мастеров. — Ты, по-моему, готовишься стать абстракционисткой, — сказала Джастина как-то Элен. — Знаешь, мама, мне совершенно не интересно рисовать неживые предметы такими, какие они есть на самом деле. Они и так постоянно перед глазами. Мне почему-то все эти бокальчики, стаканчики, блюдечки видятся именно так, искаженно. Я так чувствую. Другое дело — живая природа. — Нет, это, конечно, твое дело. Просто я сомневаюсь, что люди будут понимать твою живопись. И еще большее сомнение меня берет относительно того, что ты когда-нибудь сможешь что-нибудь заработать на этом поприще. — О, мамочка, ты просто не знаешь. Вот увидишь, я еще разбогатею. Поверь мне на слово. Джастина весело рассмеялась: — Посмотрим, посмотрим, дорогая. Сначала я бы, на твоем месте, поучилась бы где-нибудь, а потом бы ухе строила планы. А Барбару стало вообще не видно и не слышно. После возвращения из колледжа она целыми днями пропадала в библиотеках, а потом сидела все вечера напролет над книгами в своей комнате. Лион разрешил ей заниматься в его кабинете, когда он бывал свободен, и даже пользоваться его библиотекой. У Джастины было такое ощущение, что Барбара появлялась дома только для того, чтобы немного перекусить и переночевать. — Ты когда-нибудь свихнешься от своей юриспруденции и экологических проблем, — сказала Барбаре как-то за ужином Элен. — Я никак не могу этого понять, ты же, в конце концов, не мужчина, чтобы браться за такую работу. Выбрала бы себе что-нибудь попроще. А то мне так и видится, как ты будешь выглядеть через десять лет. Такой «синий чулок» в очечках, потому что зрение-то ты точно испортишь постоянным сидением за книгами. Постоянно в одном и том же строгом костюмчике. В какой-нибудь захудаленькой конторе, которая защищает экологию. Или, скажем, маршируешь в веселых рядах этих ребят из «Гринпис». В первой колонне. Марш в защиту убиваемых тараканов! Умереть можно! — А это мы еще посмотрим. Поживем — увидим, у кого как пойдут дела, — но говорила Барбара это не зло и язвительно и даже не насмешливо, как разговаривала с ней Элен, а совершенно спокойно. Она просто давала понять, что каждый из них выбрал свою дорогу, и она, Барбара, будет заниматься тем, чем хочет, несмотря на все эти шпильки. И она все так же упорно, не отступаясь от намеченной цели, читала, читала, читала, писала и, казалось, весь остальной мир просто перестал для нее существовать. Джастина удивлялась такому упорству и настойчивости. А Лион просто радовался за дочь. — Знаешь, — сказал он как-то Джас тине, — я не знаю, чего сможет добиться в этой жизни Элен, хотя она, несомненно, талантлива. Я разговаривал с художниками, показывал ее картины. — А почему же ты ничего об этом не сказал раньше? — Не хотел затрагивать нежных струн в душе нашей дочери, — усмехнулся Лион. — У нее и так самомнение выше всяких мыслимых норм. Пусть она сначала выдержит экзамен в академию. А Барбара, на*мой взгляд, точно добьется многого. У нашей дочери просто буйволиное упрямство и трудолюбие. Я сам всегда был упрямым и настойчивым, но она, по-моему, превзошла даже меня; Первое полугодие в колледже девочки закончили,с отличными баллами. Барбара осталась на рождественские каникулы дома, радуясь тому, что хотя бы две недели ничто не будет отвлекать ее от подготовки к экзаменам. А Элен, после долгой и продолжительной борьбы с родителями, добилась-таки того, что ее отпустили в Италию. Она уезжала одна из дома, тем более так далеко, впервые, и, конечно, волновались все страшно. Даже она сама. — Ты представляешь, мам, я наконец-то собственными глазами, а не в художественных альбомах увижу бессмертные творения итальянских мастеров. Посмотрю Рим и Венецию, церкви, увижу работы великого Микеланджело. Это просто фантастика. Я, наверное, не доживу до того момента, когда смогу все это увидеть воочию. Джастина радовалась тому, что ее дочь счастлива. На второй день каникул они отвезли Элен в аэропорт и, как только самолет поднялся в воздух, сразу почувствовали себя опустошенными. А вернувшись домой поняли, что эти две недели им будет прожить очень тяжело. Ведь все члены их семьи отличались спокойными характерами, лишь одна Элен вносила вч их отношения и повседневность вздорность, взбалмошность и делала ее шумной и веселой. А сейчас дом казался едва ли ни пустым. Барбару было просто не вытащить из кабинета Лиона, и супругам представилась возможность заняться собой. Они эти две недели постоянно посещали театры, ходили в гости, а поскольку этого не случалось уже давно, так как Джастина предпочитала проводить время, по большей части, дома, то оба испытывали радостное возбуждение. Ощущения от того, что они снова, наконец, стали встречаться со старыми друзьями, были на удивление приятными. И ей даже доставила удовольствие встреча с Клайдом, хотя Джас и не забыла еще той обиды, которую он ей нанес, разорвав контракт. Клайд во время встречи заверил ее, что как только она сочтет нужным, как только почувствует, что может полноценно работать, он в ту же секунду подпишет с ней новый контракт и, возможно, что условия его будут не в пример лучше прошлого. — Ведь я это сделал не от плохого отношения к тебе. Я просто знаю, как ты можешь работать. И это знают зрители, ходившие именно на твои спектакли. Поэтому я ни в коем случае не выпущу тебя на сцену до тех пор, пока ты и я не поймем, что ты можешь, как раньше, работать в полную силу и доставлять людям еще большее наслаждение своей игрой, чем раньше. — Я понимаю, Клайд. Но думаю, что вряд ли вернусь в театр. Я привыкла к размеренной жизни. И, мне кажется, работа уже никогда не вызовет у меня былых чувств и ощущений. Театр уже не1 будет приносить мне такого удовлетворения, как; раньше. Сейчас для меня на первом месте моя семья, подрастающие дочери, которые уже подошли к новому витку своей жизни. Поэтому я целиком и полностью буду отдавать себя именно семье. Клайд понимающе покивал, но тут же, улыбнувшись, добавил: — Увидишь, это скоро пройдет. Дети определятся в жизни, а ты так и останешься в своем шикарном особняке и будешь слоняться из комнаты в комнату, не зная, чем себя занять. В результате ты все равно вернешься. Ты придешь к этому, обязательно. Человек, однажды связавший свою жизнь с театром, становится настоящим сценическим наркоманом. Это особый мир. Он не отпустит тебя, коли уж ты шагнул на этот путь. Болото. Чем больше бьешься, тем больше затягивает. Сейчас ты вогнала себя в рамки серой повседневности, однако так не может продолжаться до бесконечности. Нет. Уж кто-кто, а я-то это прекрасно знаю. Слава богу, успел изучить и театральный мир, и людей вообще, и тебя в частности. Да и натерпелся достаточно. Джастина засмеялась: — Мученик ты мой. Ну, посмотрим, может быть мне удастся еще тебя помучить. Рождественские каникулы пролетели незаметно. Вскоре вернулась Элен. Она была так возбуждена и так потрясена, что совершенно не могла ничего связно и толков о рассказать, постоянно перескакивала с одного на другое, пытаясь не упустить ни единой мелочи, и разговаривать с ней было совершенно бесполезно. Это был фонтан впечатлений, эмоций и потрясений. Ни одно ее предложение не заканчивалось без слова «гениально». Элен вернулась из Италии со здоровым румянцем, глаза ее светились радостным блеском. Едва только сойдя с трапа самолета, она бросилась на шею Джастины и чуть не сшибла ее с ног. А когда обняла, то Джас запричитала: — Ой, ой, ой, ты меня сейчас удавишь! Ты специально вернулась, чтобы сделать это? — она притворно закатила глаза. — Мамочка, дорогая, все будет хорошо, — засуетилась вокруг нее Элен, счастливо улыбаясь. С отцом она поздоровалась более сдержанно. И с этого самого момента, в течение целого месяца, впечатления лились из нее нескончаемым потоком. — Когда же ты все это успела узнать, увидеть, услышать? Я совершенно не понимаю, как за две недели можно получить такое море информации, да еще удержать все это в голове, — сказала ей Джастина. — Да что ты, я всё время что-нибудь смотрела, спала всего по четыре часа в сутки. Это не страна, а настоящее чудо. Фантастика! А Рим, по-моему, самый великолепный город в мире. А каналы Венеции! Это надо видеть. Гениально! — Да много ли ты видела городов-то? — Ну, видела, не видела... Своими глазами мало, но, слава богу, не дура, умею себе представить и сделать выводы из того, что по телевизору показывают. — Ну-ну. — А знаешь, мама, я как-то в Риме отправилась писать развалины. Ну, эти... как их... ну, в общем, не важно, потом вспомню. И там случайно мои работы увидел мистер Ла Троз. Француз. Ну ты его, наверняка, знаешь. Слышала же наверняка. Великий просто художник, гениальный, даже слов не нахожу, чтобы описать, как он работает. — Не знаю. На твой вкус, может быть, и гениальный, хотя я, честно говоря, его творчества не понимаю. — Но это не важно, мамуля. В общем, он сказал, что у меня огромный талант. И если вы меня отпустите, он с удовольствием позанимается со мной летом. Он сейчас преподает в Римской академии. По его мнению, я имею массу шансов учиться там. И он с радостью возьмет меня в свой класс. У Джастины с Лионом это известие вызвало настоящий шок. Они вовсе не считали Ла Троза гением, но человеком он был очень известным в творческом мире. Картины его продавались по бешеным ценам, а выставки не устраивались разве что в Антарктиде. И то, что творчество их дочери было оценено таким человеком, да еще и так высоко, приятно их удивило. — Я не знаю, Элен, — начал, наконец, Лион.

— Это очень серьезный шаг. Все-таки ты собираешься уехать из дома надолго и очень далеко. Мы с мамой должны сначала все обдумать, обсудить, связаться с этим человеком, и только после этого сможем сказать что-то более определенное.

— Но, папа, это же я собираюсь учиться! И это мне дальше жить и заниматься творчеством! Почему вы должны решать за меня? — А потому, дорогая, что, зная твой характер и неопытность в нормальном общении с людьми, ты, боюсь, пропадешь. Тебя, на мой взгляд, совершенно нельзя отпускать далеко от дома. Элен обиженно надулась и вдруг вспыхнула: — Ну, конечно! Давайте теперь будем ломать еще не успевшую начаться творческую карьеру своей дочери только из-за того, что вам спокойнее держать ее возле себя, — она развернулась и, громко хлопнув дверью, выбежала из комнаты. Лион только вздохнул и развел руками: — Да, в очередной раз убеждаюсь, что нашу девочку вместо меда на хлеб не намажешь. Ну, впереди еще полгода, пусть сначала колледж закончит, а там видно будет. Джастина лишь удрученно покачала головой. Уж кому как не ей с ее характером было знать, что с Элен так просто не сладить. Ведь Джас когда-то сама сорвалась из дома приблизительно в таком же возрасте, и ничто не могло остановить ее. И мама, понимая это, проявила благоразумие и доверила ей, отпустив в Сидней. «А то неизвестно, что бы вообще из меня получилось», — подумала Джас. Элен пропадала где-то до самой ночи, а когда пришла домой, чего-то перехватила на кухне, холодно пожелала всем спокойной ночи и ушла. В течение нескольких дней с ней совершенно невозможно было разговаривать. Она избегала родителей, и если разговаривала с ними, то лишь резко и нехотя, словно общение с ними было для нее тяжелой и даже неприятной обязанностью. Барбара, в отличие от нее, была по-прежнему замкнута на книгах. Она никому до сих пор не сообщила, какие строит планы относительно своей дальнейшей учебы. Из-за постоянных словопрений между сестрами Джас и Лион знали о мечте дочери стать юристом, но ни о характере учебного заведения, ни о сроках поступления Барбара говорить не желала. И сколько бы раз мать и отец ни пытались выяснить за разговором более подробно о ее планах, Барбара хранила молчание. Происходило это не от скромности, а от внутренней трезвости мышления и слишком реалистичного взгляда на вещи. Девушке явно не хватало той толики воображения, которая отличает раскованных людей, а зачастую и делает их душой компании.

— Вот поступлю, тогда скажу, — ответила она как-то отцу, — а пока лучше помолчу. Не хочу, чтобы в случае моего провала тут кое-кто начал зубоскалить на эту тему.

— Как знаешь, все равно ведь, рано или поздно, тебе придется раскрыть нам свои планы. Мы вовсе не посягаем на твою самостоятельность, но, согласись, без нас и нашей помощи тебе, хотя бы на первых порах, будет тяжело. — Посмотрим, папочка, я не хочу сейчас загадывать наперед. Сдам экзамены, и если уж поступлю, тогда, конечно, все вам скажу. Поймите меня правильно. Я не пытаюсь из всего сделать огромный секрет, но я также против пустопорожних разговоров. Без вашего совета и без вашей помощи я, конечно же, не обойдусь. Но если ничего не получится, то вопрос исчезнет сам собой, и вовсе незачем делить неиспеченный пирог, верно? У вас и без меня хватает проблем. Не хочу, чтобы вы отвлекались еще и на это. Джастине и Лиону ничего не оставалось, кроме как ждать.

*

В это время в Дрохеде, наконец-то, произошло великое, по их меркам, событие. Анджела родила Пэтси сына. Все имение, в полном смысле слова, ходило ходуном, поскольку молодой отец, не находя себе места от счастья, метался по дому, создавая страшную суету даже там, где ее, вроде бы, быть не должно. Пэтси ходил гордый, веселый и возбужденный, и глаза его лихорадочно блестели тем самым блеском, который отличает сумасшедших и молодых родителей. Он постоянно обнимал и целовал Анджелу и целыми днями проводил возле детской кроватки. Малыш родился крепкий и здоровый. Таких детей в их роду еще не было. Настоящий богатырь. Поведение Пэтси выглядело странным и забавным. Анджела очень быстро освоилась с ролью матери и выглядела просто прелестно. Ее нерастраченная нежность наконец нашла вполне естественный выход и чудесным образом красила молодую женщину. А вот видеть, как дурачится и сходит с ума пятидесятилетний папа, нянчащийся со своим запоздалым ребенком, было ужасно забавно. Он вел себя, словно двадцатилетний юнец, который совершенно не может сдерживать чувств и эмоций. Мэгги только ходила и посмеивалась над ним. — Пора бы тебе уже угомониться и вести себя посерьезнее. Ведь ты теперь отец. Положение обязывает держаться посолиднее. Давай, Пэт, возьми себя в руки. — Еще успеется, – восклицал тот и в очередной раз сжимал жену в своих медвежьих объятиях, с сумасшедшим смехом и воплями кружил ее по комнате. Она отвечала на это с притворным выражением стыдливости на лице: — Ну что ты делаешь, дорогой, на нас ведь смотрят. А Пэтси на эти ее слова только удивленно хлопал глазами. — Ну и что с того? Пусть себе смотрят. Слава богу, есть чем похвастаться. Вон какого замечательного ребенка мы произвели на свет. Ничего страшного, если кто-то и позавидует чуток. В конце концов, не каждый же день у меня родится по сыну, верно? Джастина, получив это радостное сообщение, отправила в Дрохеду целую гору подарков, большая часть которых предназначалась для малыша и его родителей. Здесь можно было найти буквально все, что могло понадобиться новорожденному в первый год жизни. В тот же день Джас позвонила в Дрохеду, чтобы лично поздравить молодых родителей и сказать, что летом они, конечно же, приедут, чтобы посмотреть на своего нового родственника и увидеть также сына Джимса и Мэри. — Ведь он уже, наверное, совсем большой, — улыбаясь, промолвила она, представив очаровательного, красивого карапуза. — Мы ведь уже года два не виделись. Пэтси сам подошел к телефону. — Я тебя поздравляю, — сказала Джас. — Растите большими и здоровыми. Только смотри не сойди с ума. Мама мне уже рассказала, что ты там вытворяешь. — Не бойся, от этого с ума не сходят, — заявил ей Пэтси и передал трубку Мэгги. — Я уже начинаю бояться за него, — весело сказала Мэгги. — Ничего, это пройдет. Ведь он действительно рад до сумасшествия. Ему пришлось ждать этого ребенка целых тридцать лет. И достался он ему очень тяжело. Так что, я, например, прекрасно понимаю своего дядюшку. Я отлично помню, как он страдал и что, ему довелось пережить. — Я тоже помню это, — засмеялась Мэгги. — Однако он ведь уже давно не юноша. И, даже искренне уважая его чувства, кое-чего я все же не могу понять. — Например? — Ну, хотя бы, зачем стоять с бутылочкой у кроватки всю ночь?.. За два месяца до окончания колледжа девочки устроили настоящий переполох. Они на некоторое время забросили занятия, так как мысли их сейчас занимал предстоящий выпускной бал. Каждая уже получила приглашение от молодых людей, которые учились вместе с ними, и сейчас разговоров только и было о том, какие бы наряды себе придумать, чтобы затмить всех остальных. Барбара, как и ко всему прочему, относилась к этому более спокойно. Ее волновал лишь аспект пристойности и уместности костюма. А вот Элен подошла к проблеме более глобально.