Не женское дело (Тетралогия)

…Индейца все называли Каньо. Отзывался он на прозвище неохотно, но его настоящее имя ни один европеец не мог произнести без риска сломать язык. Никто не знал, откуда вообще пошло это прозвище: то ли происходило от племени индейцев гуанакани, то ли от родового имени гаитянского касика Гуаканагари, то ли вообще было кличкой, намекавшей на худобу и высокий рост индейца. [58] Так или иначе, но Каньо был одним из последних оставшихся в живых индейцев Эспаньолы. По-испански он говорил плохо, по-английски еще хуже, хоть, по слухам, и ходил раньше с английскими пиратами, а по-французски вообще не говорил. Впрочем, общался он с людьми настолько редко, что этой его несловоохотливости обычно не замечали. Понимал он, однако, все, и очень хорошо. Несмотря на то что Каньо ходил на «Гардарике» уже четвертый год, держался он до сих пор совершенно обособленно и никаких знакомств не заводил. Стоял вахты, на диво ловко лазал по вантам, плел канаты, был одним из лучших впередсмотрящих, да и стрелял отменно. Но после вахты или после боя возвращался к себе в кубрик, где сразу же засыпал, едва ложился в гамак, либо долго оставался на палубе, присев на бухту каната и почти беззвучно напевал свои протяжные песни. Деньги его практически не интересовали. Зачем он ходил с пиратами, Галка так и не могла взять в толк. Должно быть, просто привязался. К кораблю? К людям? К ней самой? Это было неизвестно.

58

La cana («канья») по-испански значит «тростинка, удочка».

Доктор Леклерк озабоченно сидел рядом с пациенткой, обтирал ей лоб холодной водой. Температура не падала. Выныривая иногда из забытья, Галка чувствовала, что закипает.

— Да сделайте же хоть что-нибудь! — требовал Эшби.

— Это горячка! — оправдывался доктор. — Никто не знает, как лечить горячку!

Галка словно плыла в каком-то багрово-красном тумане. Она слышала все, что говорили рядом с ней, но не могла отвечать и сознательно шевелиться. Тело ее не слушалось, совершая какие-то собственные, судорожные рывки и движения, которые казались ей очень резкими и амплитудными, словно Галку мотало на большой карусели — на самом же деле она металась по кровати не очень сильно, разве что только откидывая голову или пытаясь скинуть одеяло. «Горячка, горячка» — металось у нее в голове застрявшее слово. Кажется, его только что произнес доктор Леклерк.

— Это ахинея, доктор. — Галке казалось, что она спорит с ним очень убедительно, но она едва шептала. — Горячка — это не самостоятельная болезнь, а просто высокая температура… Воспалительный процесс… Не имеет смысла лечить горячку — нужно лечить первопричину…

— Она что-то сказала? — Эшби метнулся к жене.

Леклерк подошел ближе, приподнял Галкину голову, чтобы осмотреть. Голова безвольно запрокинулась назад. Молодую женщину трясло так сильно, что зубы стучали. Она вся пылала. Прикосновение к ее коже обжигало, как раскаленный металл.

— Нет, ей хуже. У нее снова бред.

— Сделайте же хоть что-нибудь! — Эшби почти кричал.

— Я делаю все, что могу…

В дверь тихонько поскреблись.

— Кто там еще? — Джеймс был вне себя.

Дверь открылась, и в каюту проскользнул один из матросов. Индеец, высокий и бронзовокожий, в простом матросском костюме, смотревшемся на нем совершенно нелепо. Особенно в сочетании с длинными черными волосами, совершенно прямыми и перехваченными на лбу плетеным кожаным ремешком, с ракушечными бусами и целым набором костяных амулетов, висевших у него на шее в несколько рядов. Эшби несколько опешил от подобного явления, а Леклерк немедленно попытался выставить непрошеного гостя за дверь. Не тут-то было. Индеец, несмотря на свою худобу, оказался силен, как буйвол, и настолько же упрям.

— Мой пришел лечить капитан, — на примитивном английском сказал он.

— Как это «лечить»? Чем лечить? Убирайся немедленно из капитанской каюты! — Доктор Леклерк не мог позволить себе кричать рядом с постелью раненой женщины, он мог только медленно теснить неотесанного дикаря к двери и шипеть ему в лицо.

— Стойте! — Эшби схватил доктора за плечо. — Дайте ему попробовать! Алина говорила, что примитивные народы часто обладают какими-то тайными знаниями в области медицины. Быть может, и Каньо тоже что-то умеет? Если он… как это называется… шаман?

— Ну знаете! — Леклерк раздраженно скинул руку штурмана со своего плеча. — Если вы всерьез верите в эти шарлатанские методы…

— Я поверю в любые методы, если они окажутся действенными!

На этом дискуссия была завершена. Леклерк, ворча и возмущаясь, хотел было уйти, но потом передумал, решив посмотреть, что придумает этот дикарь. Каньо расстелил на столе чистую тряпочку, на которой разложил свои амулеты, какие-то корешки и сухие листья. Раскурил длинную трубку, набитую, как показалось Эшби по запаху, совсем не табаком, и начал окуривать лежавшую неподвижно Галку густым дымом. При этом он еще и тянул какие-то заунывные и монотонные не то песни, не то заклинания. У Эшби голова пошла кругом от этого всего. А когда Каньо начал жечь какие-то корешки и свои сухие листочки, просторная каюта наполнилась плотным желтоватым дымом. А Галка, как ни странно, вдруг задышала спокойно и ровно, а потом повернулась на бок… и уснула. Леклерк, продолжавший скептически пыхтеть, прикоснулся к ее голове и понял, что жар спадает: с пациентки градом катился пот.

— Изумительно, — прошептал он. — Как ты это сделал?

Индеец бесстрастно взглянул в лицо доктору.

— Мой позвать на помощь духи предков. Духи услышать и помогать. Ее дух сейчас слаб — они будут удержать его на дороге в чудесная долина. Ей рано туда идти.

Эшби с просветлевшим лицом гладил свою Эли по волосам.

— При чем тут твои предки? — продолжал допытываться Леклерк.

И тут индеец улыбнулся. Кажется, впервые за все это время.

— Не мой предки! — гортанно произнес он. — Ее предки!

7

Вверх — вниз. Вверх — вниз. Как на стареньких качелях в парке, сделанных в виде корабликов…

«Где я? Что случилось? Почему меня качает?»

Вверх — вниз. Вверх — вниз…

Голова кругом с непривычки. Что поделаешь: сухопутная крыса.

«Сказал бы кто, что однажды прокачусь по Карибскому морю на пиратском корабле, — посмеялась бы, как над плоской шуточкой. А теперь-то что будешь делать, подруга? Рано или поздно корабль явится в Порт-Ройял, и вот там сразу станет ясно, что ты обманщица».

Пассажиров на пиратских кораблях действительно не бывает. Даже за деньги. А этот чертов шкот, который нужно тянуть, пропитан смолой и врезается в кожу ладоней, как плохо оструганная палка. Но она тянет, мысленно проклиная все на свете: взялся за гуж — не говори, что не дюж.

— Что, девочка, тяжело? — Билли ухмыляется. С подковыркой, но беззлобно.

— Покажи, кому сейчас легко. — Галка утирает рукавом пот со лба — однако здесь жарко. Даже слишком.

— Эй, кончай трепаться! — Ага, дядюшка Жак собственной персоной. У него что, глаза на затылке? — За дело, черти сонные!.. Ты! — Он тычет пальцем в ее сторону. — На фор-марс, живо!

«Не кочегары мы, не плотники, — с едкой насмешкой думает Галка, взбираясь по фор-вантам наверх. — А мы монтажники-высотники… Ладно, не так уж и страшна эта морская наука, как ее малюют… Но качает здесь не по-детски… Блин, вот это тренировочка для вестибулярного аппарата! А кулечков, как в самолете, тут не предусмотрено, не та эпоха…»

Вверх — вниз. Вверх — вниз. То к небу, то между волн…

«Непостижимо, как я тогда не загнулась… Видно, очень уж хотелось выжить».

«Вот интересно, братва вообще знает, что такое постирать рубашку? Или мы тут с Владом одни такие ненормальные?»

Сценка была — просто отпад. Галка приволокла на полубак мятый медный тазик, плеснула воды, вытащила из загашника большую ценность — кусок грубого мыла, купленного вчера в какой-то лавке. И, переодевшись в свои старые, еще «домашние» шмотки, принялась замачивать рубашку со штанами.