Не... спаситель мира?!
Шрифт:
Один минус числился за этими мощными плавающими вездеходами: они и по идеальной трассе редко разгонялись выше тридцати километров в час. А уж через заваленный снегом лес… Тут мог бы здорово помочь дирижабль или вертолет, но вот беда: полеты вглубь зоны или транзитом через неё строго запрещены. И не без причины, конечно же. О которых я в числе прочих интересностей узнал от попутчиков, охотно принявшихся впихивать в «свежие уши» весь запас накопившихся местных баек и небылиц.
Впрочем, сотрудников полевых лагерей, вынужденных мотаться туда-сюда по требованию техники безопасности — смена не более четырнадцати дней — понять можно легко. Окон в кунге нет, правда, есть камеры внешнего обзора и экран… который часами показывает медленно сдвигающиеся назад стволы деревьев.
Почему основанный как наблюдательный пост Л-14, основанный лет этак сорок назад (что я только не запомнил после полутора суток выслушивания баек!), все еще носил название «полевого лагеря» я понял, едва нам позволили выбраться на укатанный гусеницами снег импровизированной площади между… н-да, контейнерами и бытовками. Тоже сделанными в форм-факторе контейнеров и когда-то сюда притащенные все теми же вездеходами.
Жилые помещения, лаборатории, административные и хозяйственные постройки — все это, словно из кубиков, было собрано из жилых и обычных контейнеров. Одно временное (ха-ха!) здание умудрились сделать аж трехэтажным! Причем было заметно, что лагерь рос, что называется, «естественным образом», без изначально разработанного плана — и потому никаких прямых улиц тут не наблюдалось. Зато над головой во все стороны тянулся хаос кабелей и проводов, опирающийся не только на покосившиеся деревянные столбы, но и магистрали трубопроводов разной толщины.
Даже мне сразу стало понятно, что любая попытка убрать слово «полевой» из описания этого места немедленно спровоцирует реакцию греющего в Лобачевском высокие кресла начальства. А именно, полетит приказ «привести все в порядок» и «прекратить бардак!» Для научного поселения, естественно росшего сорок лет и теперь существующего по принципу «ничего не трогай, пусть работает» подобная перестройка обещала надолго поставить крест не только на исследовательской, но и на любой другой деятельности. И не только в силу потому, что «легче снести и построить заново, чем сделать нормально из этого».
Л-14 «затыкал» собою самый… наверное, правильнее будет сказать — неприятный портал в кластере. Возникший там, где ранее располагалось известное только аборигенам «плохое место», пространственный пробой убил вокруг себя все живое на расстоянии трех сотен метров. Подходить ближе можно было и даже проводить рядом некоторое время — но не больше нескольких часов, иначе проблемы в организме исследователя начинали нарастать как снежный ком. Пока не прибивали человека нафиг.
И да, к порталу нужно было именно подходить. Потому что техника начинала отказывать уже на значительном отдалении. Сначала сложная и незащищенная, потом военная, лучше всего изолированная от внешней среды — а потом и самая простая. Например, запросто могло не выстрелить ружье — потому пилот аэросаней по совместительству оказался еще и лучником. А Зэте (формально мне, на самом деле) все же перепала вполне официально рогатина — напороться в мёртвой зоне на медведя редко кому удавалось, но прецеденты за сорок лет зафиксированы были.
Сам Л-14 располагался от нужной нам точки в 30 километрах — потому и понадобились сани. Летом же научные сотрудники вынуждены были пересаживаться на влекомые лошадьми телеги! Так что нам в какой-то мере повезло — снег в этой части Сибири уже полтора месяца как лёг. Или не повезло — потому что последний километр все-таки требовалось пройти пешком. Если наст нас не удержит — грудью и лопатой пробивая снежную целину, потому что я не очень себе мог представить, как на охотничьих лыжах двигаться с синтой в обнимку. Ведь к порталу, как-то нет-нет да и вызывающему сбои в электронике и в самом лагере, отчего в нем и использовались без модернизации выстраданные схемы, нам самим нужно было подойти вплотную.
Зэта начала ко мне жаться еще на полпути, сообщив о лавинообразном нарастании ошибок в периферии и сбоях в работе центрального процессора. Отказоустойчивость позволила бы синте некоторое
время так существовать, давя проблемы за счет запаса быстродействия и алгоритмов исправления ошибок, но предпочла спрятаться «в домик», в смысле, сесть ко мне вплотную, обняв за плечи. Судя по пойманному краем глаза движению — Михаилу тоже резко захотелось отказаться под защитой, но принципы все-таки пересилили. Водила саней и так пялился на не желающего навсегда замирать андроида как на диво-дивное. Даже спросил, когда транспорт остановился у почерневшей немаленькой медной табличке, прибитой к толстой ёлке: «с мотором — стой!»:— Из «Систем автоматизации» новая модель? Скорее б на поток поставили, у нас в ангарах болваны как спички горят после месяца эксплуатации, не успеваем отсылать в ремонт, даром что по армейскому стандарту защищенные…
Особенно колоритно эта реплика прозвучала на фоне того, как пилот ловко и привычно откину решетчатую площадку прямо на кожухе толкающего винта, куда немедленно забрался, занимая стрелковую позицию с луком и заранее вытягивая из тула первую стрелу. Не намного менее безобидную, чем пулю крупного калибра: я разглядел острейший керамический наконечник, под которым прятался контейнер не иначе как с ядом.
— Каждый раз вижу это и даю себе зарок: больше ни ногой! — прокомментировал Филиппов от кромки мертвого леса. Наст, к счастью, действительно слежался и снега поверх него насыпало по местным меркам самую малость: обувь проваливалась по щиколотку. Куда больше мешало идти то, что нам с Зэтой приходилось шагать одновременно, как в каком-то парном танце. О том, чтобы расцепиться, не было и речи: синта попыталась вытянуть руку в сторону от меня — и тут же отдернула, словно обожглась.
— На болото похоже, — поделился я своими впечатлениями в ответ. — Там тоже деревья умирают…
— Да нет же! — раздраженно перебил меня глава нашей экспедиции. — Портал! Ты не представляешь, как тебе повезло, что ты не видишь того, чего вижу и чувствую я!
«Сенсорные сверхспособности!» — наконец дошло до меня. В обычной мирной жизни Михаил так редко давал повод вспомнить, что он сверх, что я даже не сразу понял, о чем он.
— То есть, ты видишь, где находится пробой в пространстве? — уточнил я.
— Скорее, слышу, — скривился сверх. — Представь себе стену, внутри которой прорвало трубу с горячей водой: облака пара скрывают все вокруг и четкий звук бьющей между кирпичами воды… Только стены нет, и вместо воды… гадость!
Через пять минут совсем уже унылый научный сотрудник остановил наше движение.
— Ближе не нужно, датчики должны достать. Скажи Зэте, чтобы ориентировалась по моей руке… сжатый пробой во-он там.
— Начинаю сканирование, — напряженным голосом отозвалась синта самостоятельно.
Что ж, скоро все выяснится. Все искажения, навязанные магией — или что там «хлещет» из дырки на месте портала? — отфильтрует моя способность. А вот физические параметры я так быстро не смогу изменить. И у нас получится то, что пока не удавалось никому: добыть не искаженную Изменением информацию про другой мир. Ну или хотя бы отголоски этой информации. И если все получится…
Глава 20 без правок
Зря я сетовал, что не смог погулять по филиалу НИИ «Физики Пространства»: ничего, по большому счету, не потерял. Может, летом еще я позалипал бы на сочетание красиво подстриженных деревьев, строгих линий построенных в едином плане зданий и пьянящего таёжного воздуха. Но сейчас? Когда осень в этих краях числиться хозяйкой лишь волей человеческой бюрократии, а на деле давно настала снежная зима? Не-а.
Тем более, в самые интересные зоны построенной по принципу «космического корабля*» аркологии** на три тысячи человек меня еще и не пускали. Нет, в целом-то логично: я же не местный житель, чтобы меня пускать шататься по детскому саду, школе или теплицам, где овощи круглый год растут. Но вот в аквапарк или огромный зимний сад под стеклянными крышами я бы с удовольствием посетил, эх. А так только через нижние стекла немного посмотрел снаружи, под насмешливые завывания холодного ветра.