Небесная танцовщица apsaras
Шрифт:
Поступок Аллы меня почему-то совсем не задел, наоборот я уговорил себя порадоваться за неё, она смогла, найти мне замену, пусть на это короткое время, но смогла. Хотя осталось ощущение, что меня выплеснули на тротуар вместе с водой из тазика, где только что с любовью тёрли мои подмышки. Теперь я сидел голенький на холодном асфальте и с интересом разглядывал проходящие мимо женские икры. Авось кто подберёт!
Двигаясь в солнечном тепле улицы, я не мог подавить в себе всё нарастающего влечения к Алле, теперь, и к Наталье и вообще к любой другой совершенно незнакомой женщине проходящей мимо. Меня бросало то в жар, то в холод. Дрожь пробегала по ставшим вдруг чутким телу, ведьмиными кругами. Я закурил, и дым эровидными формами клубившийся вокруг меня только добавил внутренней щекотки. Вспомнилась учительница английского языка, одна мамина знакомая, которая по дружбе согласилась подтянуть меня по предмету. Она всегда сидела за столом, где мы произносили гаммы из английских слов, в
Мозг отказывался работать. Раздражение охватило всё тело. Я пил кофе и ходил по вечерним улицам то, ускоряя, то замедляя шаг. И тут меня посетила ещё одна шальная мысль. Ответ на вопрос из старой Советской песни, которую я зарядил вслух, дабы охладить свой не в меру разыгравшийся пыл.
«А с чего начинается Родина?» – пропел я сам себе протяжно и задумался. Открытие тут же сразившее меня, конечно, не будет воспринято другими людьми, так как мной в период вынужденной сублимации, но доля голой правды в этом есть. Я вдруг с прозрачной ясностью понял, что Родина начинается не в степях, где качает нефть Натальин рогач и не на передовой космических достижений, и не в Кремле под крылом важных мужей, а в нашей областной больнице. Там, на одном из многочисленных этажей есть специальная голая комнатка по добыванию анализов спермы: без окон, с холодным всё заполняющим искусственным светом, оборудованная красной кушеткой на твёрдых железных ногах и высоким умывальником, чтобы туда не совали лишние части тела. Именно здесь достигается равенство прав между угрюмым токарем седьмого разряда, простудившим простату на зимней рыбалке, и подмочившим свою репутацию в чужеродной вагинальной среде представителем закона. Сей образчик, можно было бы сделать паттерном жизни этой страны, ведь именно отсюда выходят раскрасневшиеся мужья в сопровождении несколько смущённых супружниц, без которых стрессовая добыча спермы в таких условиях была бы затруднена; вынужденных теперь лечиться вместе и свято верящие в то, что брызги из общественного унитаза случайно достигшие мужниных причиндалов, являются причиной их бесплодных несчастий.
На пятый день терпение моё просто иссякло. Его не осталось. Я стал заглядываться на толстушек, понимая, что они более лёгкая добыча, чем все остальные, приноравливаясь искоса к обтянутому колготами жиру. Оголённые женские плечи, и руки, даже бутылочной формы, вызывали у меня головокружение. При виде ног любой формы и длинны из под юбок, я просто опускал глаза, потому что в них начинали плыть оранжевые круги. И только теперь я согласился сам с собой и позвонил Наташе-бухгалтеру. Алла её отпустила с работы по первому требованию. Бессмысленный душ в преддверии её прихода, странная нервозность, успел ещё раз вспотеть. Вот – звонок в дверь, разогнавший мурашек по всему телу.
Она вошла тихая не накрашенная (своеобразная степень маскировки), поставила сумочку у зеркала в прихожей, как-то медленно и безропотно сняла туфельки с загорелых ножек и остановилась в пространстве прихожей. Руки за спиной спрятаны, губы закушены, глаза смотрят куда-то в сторону на однообразные цветочки на обоях. Бёдра чуть покачиваются, словно у стеснительной школьницы. Я не знал, что предпринять и весь мой запал и нестерпимое желание при виде сей непорочности куда-то делись. Летняя истома взяла меня в оборот. «Есть холодный лимонад», – выдавил я из себя. «Да, хорошо», – будущая мать моего ребёнка, вышла из оцепенения и сама прошла мимо на кухню, обдав мои ноздри сладким запахом феромонов. В подкорке пронеслись свадебные марши.
Мы молча сидели друг напротив друга, оба с ледяными стаканами в ладонях. На стене почему-то отвязно шикали бесшумные часы. В форточку ворвался грозовой ветерок, и она звучно хлопнула, следуя за порывом воздуха. Я вздрогнул и встал, чтобы закрыть.
«А ты любишь читать?» – услышал я за спиной. «Да, очень, особенно классику», – я обернулся и снова сел. «И я люблю, только её и читаю», – она встала и подошла к окну. С другой стороны на стекло шлёпнулись крупные плески предвещающие летний ливень. «И дождь вот такой люблю, чтобы на всю катушку…побарабанил», – я встал следом и попытался её обнять сзади, за утянутую юбкой и без того прозрачную талию. Но она инстинктивно дёрнулась и грубо отстранила меня. Потом вдруг спохватилась: «Ой, извини, я что-то не так делаю, мы же тут собрались…». Но, я её перебил: «Нет, нет, как скажешь! Хочешь, в этом деле будешь командовать только ты – сама?» – Наталья обернулась ко мне и сказала без тени напряжения, обыденно, по-деловому: «Я приду завтра, сегодня день не подходящий!» «Но завтра суббота и чем она будет лучше?» – возразил я, включаясь в её лёгкий тон. «Да, разве? Хорошо – ты придёшь ко мне, нужен определённый день». «А как же муж?» – снова парировал я. «Мужа не будет, он нефть качает на западносибирской
равнине, ещё неделю», – она отстранила меня и вышла в коридор. Я поплёлся следом проводить. «Что за определённый день?» – вот всё у них не как у людей бурчал я про себя. При всём при этом у кого «у них», и у каких «людей» даже мне самому было не совсем понятно.«Зонтик возьми, завтра вернёшь».
Через час домой примчалась Алла, с намокшими от безрассудных капель дождя волосами, жутко встревоженная с озабоченными морщинками на лбу: «Как не вышло? Почему не вышло?»
«Мы же не кролики!» – ответил я раздражённо.
Вечер прошёл в затяжном молчании и ужин, предназначавшийся для нас с Натальей, остался нетронутым. Но самое странное произошло со мной ночью. Не спалось, ничего не хотелось, всё время где-то рядом в тишине пустоты или в пустоте тишины присутствовало лицо моей гостьи. Короткая стрижка шатенистых волос под мальчика (специально для меня подстриглась); сероватые в небесную белизну зрачки, опутанные чуткими ресницами то и дело махающие крылами в мою сторону; и такое особенное ни к чему не применимое выражение лица, словно ищущее чего-то и постоянно пропускающее мимо и снова безнадежно ищущее. Небольшие трещинки на тонких губах, отображение настроения: то расправлялись вместе с полуулыбкой, приоткрывая нечто важное, то вновь собирались сосредоточенно, что-то пряча и обдумывая, кажется, я их начал целовать, провалившись под утро в дремоту.
Разбудила меня настырная рука Аллы, зовущая рука Аллы. Она тянула меня за хобот, как слона, но слон оказался болен грёзами о той другой, доступной и не доступной, занятой и свободной, наполненной тайнами и совершенно открытой. «Нет, Алла, только не сейчас, не сегодня. Ты же сама хотела, ты тоже должна потерпеть. Алла, Алла – моя суровая большая женщина, моя воительница, мой бизнес форвард, моя тайная изменница. Богиня всех униженных и попавших в беду!»
Сразу после завтрака запиликал телефон. Воительница моя, недовольно буркнула трубке ответ, чиркнула на бумажке карандашом и несколько пренебрежительно протянула мне билет в другую галактику: «Вот адрес, там тебя будут ждать». Понятно, что она уже и сама пожалела, что ввязалась в это дело, всё-таки выходной и я должен быть с ней. Ну, а я пожалел, что сам сейчас не успел взять трубку телефона, и мне ещё целый час до встречи с этим чудным голосом, ещё вчера посадившим меня на свой золотой крючок; зовущим меня через тысячи медных соединений, и пришедший ко мне по километрам наспех скрученных и плохо спаянных медных проводов чуть ли не с планеты под названием «Счастье».
Адресом оказался отель довольно приличного уровня (к себе домой меня побоялись приводить). Теперь я уже шёл как на свидание, а не как на соитие. Я весь благоухал свежестью, и букет густо пахнущих лилий светился у меня в руках ярким оранжевым пятном. Странный улыбчивый швейцар без обиняков открыл мне двери. Я пригласил его покурить и угостил сигареллой, он задымил. Спросил: «Зачем?» Я ответил: «Ради жизни на Земле». Он ответил: «Я прослежу?»
Красная ковровая дорожка со строгим арабским орнаментом привела меня к номеру 69. Позвонил, уже готовый к встречной речи. Никто не открыл. Тогда я постучал. Сначала костяшками пальцев, занёс кулак, чтобы ударить сильно и наверняка, сердце на миг выпало из привычной лунки и с внутренним шипением запрыгало по телу – неужели обман. Дверь резко распахнулась, и я увидел заспанное, со следами мятой подушки на щеке лицо. Уже не такое чужое, как вчера, а привычное, почти родное.
«Я здесь ночевала,…хотела обжить место. Входи», – она сделала шаг назад, впуская меня. Я сделал шаг вперед, и дверь щёлкнула за моей спиной. Мы снова помялись в прихожей: шкаф, вешалка, руки помыть. Всё так скомкано и быстро, сознание ничего не успевает остановить. Вот она уже лежит на кровати в последней махровой защите, вот я мучительно раздеваюсь, она раздвигает халат (чёрный треугольник в его жёлтом проёме), короткое сопение ей в подвёрнутое ухо. Вот я уже на улице. Предатель-швейцар на меня даже не взглянул. Кажется, она сказала, что нужно будет ещё раз. Туман в голове, досадный туман. Не так всё должно было быть, не так!
Вернулся я домой под вечер (никак не мог себя собрать после случившегося), как мартовский кот, взъерошенный и с переполненными влагой глазами, осторожно открыл дверь родным ключом и обнаружил свои вещи собранными в два небольших говорящих сами за себя чемоданчика, стоящими в прихожей. Алла не первый раз так делала, давая мне понять, кто в доме хозяин. Обычно к утру чемоданчики разбирала сама, раскладывая мой скарб обратно на полки. Такой вот несносный характер. Намёк я принял к сведению.
Сама она сидела на кухне абсолютно голая и пила коньяк. Подошла, пошатываясь ко мне и показывая пальцем на дверь спальни: «Быстро туда!» – приказала она, властно мотнув головой, и качнулась. Я её поддержал неуклюже. Она вцепилась в меня своими красными присосками и не отпускала. Конечно, я не смел ей в этом отказать, и пошёл, и сделал всё что нужно, так без охоты, ради хорошего отношения и благодарности за новую подаренную жизнь. Когда она насытилась и отвалилась пиявкой, засопела, переваривая съеденное, кверху своим апельсиновыми формами, я незаметно встал, оделся, забрал чемоданы и вышел вон. Навсегда.