Небесное притяжение

Наутро сделал попытку извиниться. Владимир Михайлович жестом остановил:

— Не будем к этому возвращаться. Думаете, я не понимаю, как вам трудно…

Таков был новый Главный. И не случайно люди увидели в нем руководителя, отвечающего самым высоким требованиям, предъявляемым к конструктору и к человеку».

В свою очередь, Владимиру Михайловичу было на кого опереться. Петляковские кадры, испытанные, надежные, сразу вошедшие в коллектив новые специалисты, за плечами которых был столь же, а, может, даже более оригинальный самолет — ДВБ… Такую фирму посчитал бы за честь возглавить любой крупный авиационный работник.

Заместители Мясищева прекрасно дополняли друг друга и деловыми, и душевными качествами. Мягкий, милый, обходительный — воплощенная интеллигентность — Николай Георгиевич Нуров. Хваткий, деятельный Юрий Трофимович Шаталов — прирожденный администратор, незаменимый не только в работе, но и в быту (многие помнят вечера у гостеприимного Шаталова, заваренный особым способом крепчайший, шафранного отлива чай). Въедливый, технически крепко подкованный Евграф Порфирье-вич Шикунов.

А взять следующее звено, на которое опирался Главный… Леонид Леонидович Селяков — руководитель сначала бригады фюзеляжа, потом бригады общих видов, правая рука Мясищева по Пе-2И — своеобразный, не всегда легкий в общении, не умеющий скрывать своих симпатий и антипатий. Владимир Михайлович ценил его за нестандартность мышления, чувствовал желание Селякова работать свободно, незакрепощенно, без помех и мелочной опеки и в этом шел ему навстречу.

Курт Владимирович Минкнер — опытнейший двигателист, человек спортивного склада, до войны увлекавшийся мотоциклом, чрезвычайно энергичный, волевой, собранный, педантично-аккуратный. Ефим Иосифович Бару, начальник бригады крыла — высококультурный, эрудированный специалист, верный друг. Георгий Николаевич Назаров, возглавлявший теоретическую группу — разносторонне образованный, по натуре немного скептик. Соломон Яковлевич Жолковский, отменный прочнист — тишайший, незаметный, не рвущийся к должностям, но в своем деле профессор.

Клавдий Иванович Попов — великолепный специалист, начинавший еще в середине двадцатых годов у Петлякова, Константин Васильевич Рогов — представитель славной авиационной семьи, ведавший оборудованием машин. Николай Матвеевич Гловацкий, начальник опытного цеха — неторопливый, спокойный, чуть медлительный, много сил отдавший созданию производственной базы фирмы. Константин Иванович Трунов, возглавивший впервые организованную службу боевого применения Пе-2, Александр Иванович Никонов — основной работник, занимавшийся летными испытаниями модифицированных машин.

А еще — Борис Глебович Легаев, Сергей Денисович Карташкин, Яков Яковлевич Трандофилов, Владимир Михайлович Барышев, Соломон Моисеевич Меерсон, Эммануил Анатольевич Ошеров и другие…

Оценка этих людей, быть может, субъективна, да, видимо, и невозможно несколькими словами охарактеризовать и их самих, и то дело, которым они были заняты в войну. Строго объективно одно — их преданность интересам коллектива. Подвигнутые Мясищевым на выполнение заданий особого значения, они сделали все, что могли.

И над всеми незримо витал образ (да простят читатели красивость слога) человека, без которого не родился бы столь нужный фронту Пе-2, не составился бы коллектив КБ, не проявились бы ярко и полно способности каждого конструктора, каждого инженера. Он занимал особое место в сердцах учеников, место святое. Заложенные этим человеком традиции — жили и развивались. Фирму по-прежнему называли петляковской, и новый Главный не обижался. Моральное право назвать КБ своим заслужить не просто…

Не забывал Мясищев и близких погибшего учителя. В самый канун 1944 года он пришел к Марии Владимировне, Гале и Мише Петляковым с подарком. Осторожно развернул газетную бумагу и достал увеличенный фотопортрет Владимира Михайловича. Такой же портрет — пожалуй, лучшее изображение Петлякова — и по сей день висит в мясищевской квартире. Экземпляр портрета, взятый в рамку, многие годы был на стене рабочего кабинета Мясищева… Забота о семье Петляковых проявлялась буквально во всем. В начале, лета трудного 1945-го в гости к ним зашла Елена Александровна Мясищева: «КБ получило огороды, вам выделен участок. Картошку уже посадили, остается только собрать…» Осенью шофер привез бочки с солеными огурцами, помидорами, квашеной капустой. «Распоряжение товарища Мясищева», — сказал он изумленной Марии Владимировне, втаскивая бочки в дом…

Строгая и стройная «система Мясищева» во многом определялась своеобразием его характера, который накладывал отпечаток на все стороны его деятельности. Утро Владимир Михайлович начинал обходом производства. Его видели то в одном, то в другом конце цеха окончательной сборки, в других рабочих помещениях. Через полтора-два часа наступал черед обхода «досок». Задерживаясь у конструкторов, Владимир Михайлович разглядывал чертежи, присаживался рядом, брал карандаш и рейсшину. Начиналось обсуждение того или иного технического вопроса.

Между Главным и подчиненными не существовало никакого барьера. Чаще Мясищева можно было застать не в кабинете, отвоеванном у администрации завода и предназначенном для ответственных совещаний, а у чертежных досок. Этим он отличался от руководителей, управляющих коллективом в основном с помощью нажатия кнопок и вызова к себе нужных людей.

Владимир Михайлович считал: в практике конструирования каждый самолетный узел или агрегат должен быть проработан в нескольких вариантах.

— Дело не в количестве вариантов как таковом, — объяснял он свою позицию, — а в их качестве. Лучший обычно пятый вариант.

Как вспоминает работник КБ Яков Яковлевич Трандофилов, Главный всегда выражал недовольство, если видел только один вариант проработки. Конструкторы, не способные найти принципиально различающихся решений одного и того же узла, не могли снискать его уважения. В то же время он не позволял коллегам приносить несколько чертежей «на одну тему»: какой чертеж шеф утвердит, тот и пойдет в производство. Выбор наилучшего решения Мясищев предоставлял самим конструкторам, оставляя за собой право согласиться или нет.

— Конечно, я могу самостоятельно решить вопрос, но тогда должен и зарплату за вас получать, — говаривал он в подобных случаях.

Такими «воспитательными мерами» он стимулировал развитие инициативы, повышенного чувства ответственности. Всячески поощряя творческий порыв, в особенности у молодежи, Владимир Михайлович искренне радовался успехам коллег. Не было и намека на то, чтобы отталкиваться от несобственных идей, стирая чужое авторство. Вкладывая в модификацию Пе-2 массу прогрессивных мыслей, Главный всегда подчеркивал приоритет помощников, по праву заслуженный.

А ведь в иных КБ порой дело обстояло по-другому. Расскажу анекдотичный случай, относящийся уже к послевоенному периоду и весьма характерный для одной из известных авиационных фирм. Однажды в кабинет главного конструктора вошел начальник бригады и положил на стол чертежи шасси с объяснительной запиской, начинавшейся словами: «Спроектированное нами шасси…» Шеф прочитал начало записки, побагровел и в нелицеприятных выражениях попросил коллегу удалиться. Тот начал ломать голову, чем же не потрафил руководителю. И тут его осенило. Он быстренько исправил начальную букву в слове «нами» (получилось — «спроектированное вами шасси») и бодро вернулся в кабинет. Расчет оказался верным — шеф сделался мил и любезен…