Небесные девушки

— Да, приятные.

— Ты, видимо, довольно хорошо познакомилась с лейтенантом.

— С ним все в порядке.

— Что такое дзэн? Я слышала, как он говорил об этом.

— Дзэн? Да, дзэн. Это название похоже на один из новых дезодорантов, они всегда рекламируют на ТВ. Дзэн — прежде всего, дзэн — романтичен. — Она хихикнула. — Ох, Кэрол, как великолепно чувствовать себя снова живой! Ты согласна со мной?

Я не ответила. Мне требовалось электричество, чтобы я снова почувствовала себя ожившей, а вокруг его совсем не было. Почему я так околдована этим проклятым человеком, спрашивала я себя и не находила ответа. Я была просто околдована, и околдована прочно.

Он был на игре джей-элэй вместе с мистером Гаррисоном, миссис Гаррисон и Пег Уэбли. Естественно. Если бы я на минутку задумалась, когда мы с Донной услышали роковой волчий свист, а затем нас подцепили Элиот и Боб, то сообразили бы, что на этой планете, возможно, не было места, куда бы мы могли пойти вечером и не натолкнуться на Роя Дьюера и Арни Гаррисона. Я должна была знать. Миссис Гаррисон и Пег Уэбли были лишь добавкой.

Конечно, с неизбежностью, наши места оказались на три ряда прямо перед ними. И я была настолько парализована игрой судьбы со мной, что села там, как негнущийся осветительный столб в снежный буран, колени вместе, подбородок вперед, грудь расправлена и т. д. При любых других обстоятельствах мое поведение могло быть поставлено в заслугу мисс Уэбли как результат ее воспитательной работы. При данных конкретных обстоятельствах я была не кем иным, как рыскающей сучкой, которая подцепила прекрасного, здорового, невинного молодого американского парня с намерением обесчестить и его и его форму; и я физически ощущала четыре пары глаз, впившихся с отвращением в мой затылок. Для нас это был ад кромешный, а игроки тем временем ловили мяч своими корзинками, люди кричали, и вопили, и держали пари, вскакивая со своих мест, а некоторые, прогуливаясь взад и вперед, жевали сосиски; но я все это едва воспринимала. Хуже того — как будто можно было сделать хуже того, что уже произошло, — Боб все больше проникался непреодолимой любовью ко мне по мере развития игры. Разве я не была родственной ему душой? Всякий раз, когда он думал о дзэне, он нежно касался моей, руки. Он, должно быть, читал и Нормана Мейлера, потому что время от времени он ронял свою руку и в задумчивости перебирал швы моей юбки, потихоньку направляясь к моей коленке. Или же он зажигал сигарету и по чистой случайности, держал сигарету так, что костяшки его пальцев скользили по моей левой груди. Или же опускал программку на мои колени и минуту спустя шарил вокруг, чтобы ее отыскать. Теперь я поняла, почему «Магна» так настаивала на том, чтобы мы носили пояса, куда бы мы ни выходили. Мой Бог, им бы следовало снабдить нас поясами целомудрия, утыканными гвоздями, — это было самое малое, что они могли сделать для нас в этих сумасшедших джунглях, называемых Жизнью. Заключительным актом этого было то, что я должна была отбиваться от Боба, делая это незаметным образом: я не могла, под постоянными испытующими, взглядами четырех пар глаз, повернуться к нему и властно заявить: «Отвали». Они заметили бы. Все, что я могла сделать, это ворчать на него уголком рта, что он, видимо, принимал за признак того, что я разжигаю в нем искры сексуального возбуждения, и в результате он только удваивал свои усилия.

Во время хавтайма, то есть когда объявили перерыв, мы влились в толпу народа, чтобы встретить судьбу лицом к лицу. И мы ее встретили. Донна и я вычислили это одновременно. Для нас было лучше проявить нахальство, чем остаться испуганно сидеть на наших местах под тяжестью своей вины. Они ожидали нас, но не в гневе, а с легким любопытством, без сомнения, интересуясь, в каком направлении мы увильнем. У мистера Г. была милостивая улыбка; миссис Г., милая женщина лет тридцати пяти, также улыбалась доброжелательно, как будто говоря, что она и сама некогда была девушкой; у Роя Дьюера на устах играла обычная улыбка психиатра: он испытал все, и ничто не могло его больше удивить.

Донна бросилась вперед, хватая быка за рога:

— Эй, хелло! Мистер Гаррисон и миссис..?

— Миссис Гаррисон, — сказал мистер Гаррисон.

— Очень приятно с вами познакомиться, — нежно проворковала Донна. — И мисс Уэбли! И доктор Дьюер! Какой сюрприз! Игра волнующая, не так ли?

Это был тонкий ход. Они отпали.

— Мисс Уэбли, — продолжила она с той же самой дикой непринужденностью, — вы помните, что я в прошлый уик-энд ездила в Пальм-Бич посетить моего кузена? Ну не мило ли с его стороны: в этот уик-энд кузен Элиот приехал навестить свою маленькую старушку! Могу я представить? Капитан… Глаг.

Мартини, выпитое ею перед ужином, сделало свое черное дело. Она забыла его имя. И я тоже. Я не могла его вспомнить, хоть убей.

— Здравствуйте, капитан Глаг, — сказал мистер Гаррисон. То же сказала миссис Гаррисон, за ней мисс Уэбли и наконец доктор Дьюер.

Он тихо произнес:

— Здравствуйте.

Донна вспомнила имя Боба. И когда она представляла его, Рой Дьюер и я смотрели друг на друга, мы видели друг друга на сцене, иллюминированной чистым электричеством в миллион вольт, он ясно видел мое сердце, которое он разрезал на две кровоточащие половинки, и я ясно видела его сердце и знала, что сделала то же самое с его сердцем. Он не был красивым, он не был большим и сильным; он был не кем иным, как мужчиной, которого я любила, Господь знает почему; и я хотела услышать от него хотя бы слово, чтобы радоваться его чудесному голосу.

— Вам понравилась игра? — сказал он. Сказал, обращаясь ко мне.

— Нет — ответила я. — А вам?

Он сказал:

— Она очень быстрая.

— Она слишком быстрая, — сказала я. — Она у меня вызывает головокружение. — Это было общение между нами. Чудесным образом он понял, что я имела в виду; слова внутри меня, не произнесенные, достигли его в тех глупых словах, которые я сказала. На мгновение он помрачнел, а затем нежно улыбнулся и кивнул.

— Действительно это для вас так быстро, Кэрол? — спросила мисс Уэбли.

— Мне нравится, когда движения чуть замедленнее.

— Но такова игра, — заметил он.

Никто еще не мог ни о чем догадаться, а мы вовсю вели разговор на языке, который был непереводим и понятен только нам. Вот что я ему сказала: я люблю тебя, я скучаю без тебя; а вот что он мне ответил: я люблю тебя также, но подожди, пожалуйста, подожди. Я готова была ждать вечность теперь, когда он все так просто объяснил; и весь остаток вечера бедный Боб не мог понять, что произошло. Я была здесь, я улыбалась, и меня не было здесь. Казалось, он совершенно был сбит с толку, когда мы прощались в вестибюле «Шалеруа»; я существовала, но перестала существовать.

Времени было без четверти двенадцать. Я сослалась на головную боль, чтобы возвратиться домой и в уединении поразмышлять о себе и докторе Дьюере. Донна еще была с Элиотом Глагом.

Я сказала:

— Ну, всего хорошего, лейтенант Боб Килер, спасибо вам за прекрасно проведенный вечер. Все было замечательно.

Он сказал:

— Мы увидимся снова, Кэрол?

Я сказала незло:

— К чему портить хорошие отношения?

— Честное слово, — сказал он, — у вас готов ответ на все вопросы. Не означает ли это, что у вас есть друг или что-нибудь еще?

Я молча поглядела на него.

— О'кей, — сказал он. — И пока.

— Пока.

Он был по-своему привлекателен, но этого было недостаточно. Я становилась довольно привередливой в свои годы. Если кто-либо собирался коснуться кромки моей юбки, то я знала точно, кто может быть этим человеком: он жил прямо под нами. Ибо вернейший признак любви, по-моему, это, когда мужчина, которого ты любишь, встречает тебя с другим мужчиной и может разговаривать с тобой лишь на непереводимом языке, полностью осознавая, что твоя любовь принадлежит только ему. Блаженство, блаженство.

На следующее утро Донна была, вознаграждена настоящим старомодным похмельем, во время которого ты чувствуешь, будто твою голову всю ночь крутили в миксере, а тебя запекали при неверной температуре, и тесто поднялось слишком высоко. Я могла посочувствовать ей, потому что сама пару раз оказывалась в таком, же винном похмелье. Так что я прописала ей пару речных устриц и насильно запихнула их ей в глотку, положила пакет со льдом на голову и оставила страдальчески стонать, а сама занялась домашними делами. При отсутствии Джурди, таинственном поведении Альмы и с Донной hors de combat [8] дел было в избытке для пары рук. Мы стремились сохранить чистоту в номере, и когда я закончила уборку, все выглядело не так плохо.

8

Выведенной из строя (фр.).

Донна получила на ленч половинку тоста и с отвращением отвела глаза, когда я жадно поглощала, гамбургер; а затем она решила, что ей лучше почить в мире и взяла таблетку намбутала. Я подождала, пока она мило уляжется, влезла в свой славный старый черный купальник и спустилась к бассейну со своим учебником. Там, закутанная в газ и прикрывшись от солнца живописной шляпой, сидела Альма, обмахиваясь журналом; с ней был парень со сломанным носом, очевидно, Сонни Ки.

Я его видела впервые, и он не показался мне противным. Он был не особенно высоким, всего лишь пять футов восемь дюймов, но зато очень мускулистым. Большеголовый Чарли, весь состоял из мускулов также, но его мускулы носили декоративный характер — они были бесполезны для всего остального. Мускулы Сонни Ки имели целевое назначение. Они были великолепны. Клубки мышц пересекали его спину, концентрировались в верхней части обеих рук и выступали на его животе. Его кожа была покрыта черными волосами. В нем не было ничего красивого: он был даже слегка кривоног. Ни проблеска мысли не было заметно на его лице. Сломанный нос лишал его всякого выражения, и он здорово напоминал мне бостонского бультерьера — у него было затруднено дыхание. Я могу описать его лицо коротко: бесцветное, с маленькими глазами. И еще одно я заметила в нем — казалось, он испытывает постоянную жажду. Пока я была внизу, он, по крайней мере, дюжину раз подходил к фонтану с питьевой водой. Его стремительно бегущей крови не хватало воды, и что сие означало было мне неведомо. Это могло означать, конечно, что он просто хотел пить — может, он съел на ленч ветчину. Однако я была этим поражена: и тем, как он все снова возвращается к фонтану с питьевой водой, и тем, как мускулы на его горле двигались вниз и вверх, когда он заглатывал воду.