Небесные корабли

– На кой черт?
– удивился Эльва.
– Историки ведь официально подтвердили, что все трое - и Кайгэ, и Нила, и Яритайль, - не принадлежали к смертному племени. Кайгэ родился в семье крайтов, Нила - чистокровный нароверт, а Яритайль - остроухий. Все правильно. Так что тебя смущает?

– О, ничего, - иронично отрекся от своих убеждений Везарт.
– Я, конечно же, безраздельно верю, что на самом деле эти ребята живы. Только вот, - он почесал кота за ухом, - почему никто из них не показывается имперцам? Они ведь остановили Войну Слез, а значит, могли рассчитывать на славу и на признательность императора. Но нет, великие заклинатели забились в какую-то нору и живут вдали от людей, всячески избегая встреч со случайными путниками и никуда не отпуская своих драконов. Вот что, Эльва, - боец Легиона наставительно поднял палец, - если бы Майрэ, Каурго и Шитару были в порядке, они бы ни за что не покинули небеса.

– Этот мир огромен, Везарт, - рассудительно заметил светловолосый.
– Глупо утверждать, что чего-то в нем не хватает. Может, ледяным драконам просто надоели имперские небеса, и они полетели искать иные.

Он был ужасно терпелив, этот принятый Сармой новичок, хотя в его синем взгляде читалась нескрываемая насмешка.

– Перейдем ближе к делу, - вздохнул боец, отчаявшись доказать Эльве свою правоту.
– Командир Легиона ищет Майрэ. Он утверждает, что этот дракон уснул где-то в горах Южного Хребта, и что разбудить его способен лишь тот заклинатель, чье тело вечно молодо и вечно отвергает смерть. То есть эльф. А у Рина, если я не ошибаюсь, даже после укуса ведьминой змеи сохранилась некая доля магии.

Светловолосый зябко повел плечами:

– Вот как?

– Да. Скорее всего, господин Сарма попробует отыскать драконье логово. Идиотская затея, - он понизил голос, - но безумия нашему командиру не занимать. Он всегда отличался несколько... своеобразными привычками.

– Тут ты прав, - Эльва настороженно огляделся.
– Затея действительно идиотская. Ну разбудит он Майрэ, а дальше что? Позволит ему собой закусить? Драконы, вырванные из спячки, доброжелательностью не блещут. Майрэ щелкнет челюстями, радостно поблагодарит и исчезнет.

– Надо думать, что господин Сарма надеется на более благоприятный исход, - возразил Везарт.

– И надеется напрасно. Рину не по силам контролировать ледяного дракона, тем более - такого древнего и связанного с Яритайлем.
– Теперь синие глаза новичка горели беспокойством и - совсем чуть-чуть - гневом.
– Спасибо тебе. Я пойду обратно.

– Иди, - великодушно разрешил боец.
– Еще увидимся.

Они обменялись рукопожатием, и Эльва побрел к товарищам-арбалетчикам. Те встретили его смехом и неуместными шуточками, но парень не обратил на них ни малейшего внимания. Опомнился он лишь после негодующего окрика:

– А почему новенький до сих пор сидит? Пускай похвастается нам своими талантами - умеет же он что-то делать?

– Он?
– Ближайший к некроманту боец рассмеялся.
– Ну не знаю.

– Он умеет петь, - донес до легионеров тот, кто недавно обнимал гитару.
– Зуб даю - умеет. Верно?
– Боец испытующе посмотрел на Эльву.

– Да, - с заминкой отозвался тот.
– Но, к сожалению, с имперскими песнями у меня не ладится.

– Имперские мы сегодня уже слышали, так что не отказывайся. Бери, - некроманту поверх костра протянули музыкальный инструмент.

Он вспомнил, как Мильт проводил уроки для Фасалетрэ Эштаралье, подбирая самые знаменитые творения Рикартиата, и вцепился в гладкую поверхность грифа.

– Ну, сами напросились, - буркнул он. И осторожно, почти нежно подергал струны - чтобы проверить, хорошо ли они звучат. Затем обычное дерганье превратилось в мотив - незамысловатый и, наверное, мало похожий на оригинал, но тем проще было соотносить его с резковатой манерой речи эльфийского клана Найэт:

– Мои руки висят плетью,

а ногам - не найти опоры.

Расстилается небо - степью,

глухо каркает черный ворон.

И на поле одни трупы -

да с ножами в сердцах и шеях.

Рассыпается свет - ртутью;

по траве пробегает шелест.

Кто тут бился - узнать как мне?

Как найти среди мертвых знамя?

Тихо падают с неба - капли;

небо нами давно правит.

Я стою посреди боя,

отгремевшего, словно грозы.

И текут времена - кровью;

а за ними текут слезы.

Я рожден - для чего?
– в горе,

я рожден - но зачем?
– в гневе.

Глухо каркает черный ворон -

голос гибели и потери.

Мои руки висят плетью,

потому что мертвы - братья.

Расстилается небо - степью;

кто убил их всех - как узнать мне?

Вкрадчивая мелодия изменилась.

– На дороге назад - клевер,

на дороге вперед - вереск.

и по миру ползет - время,

возрождается, словно феникс.

Под ногами блестят лужи,

а вверху облака - белым.

Черный ворон, крича, кружит

в глубине голубого неба.

Я держу, как письмо, карту,

где сплелись воедино - реки;

а вот здесь, по длине тракта,

нет ни зверя, ни человека.

Я иду в тишине света,

я - рожденный в пылу злости.

Там, где ярко цветет - лето;

но лежат под землей кости.

Эльва накрыл струны запястьем и замолчал.

– Это ведь не все, - укоризненно протянул хозяин гитары.
– Спел бы до конца, чего тебе стоит?

– Голоса, - улыбнулся некромант.
– Это стоит мне голоса. Сам же слышал - у меня с ним не очень.

– Почему? Нормальный голос, просто слабоватый.

– Вот именно, - вмешалась высокая, стройная девушка - совсем юная, младше некроманта на все восемь, если не десять, лет.
– Я не буду решать за остальных, но лично мне интересно, чем закончилась твоя история.

Парень мысленно сделал себе пометку на будущее: имперцам знакома речь клана Найэт. Чудесно, что он выбрал не балладу о Старом Герцогстве, а нейтральную сказку о короле-страже.

– Ну давай, не томи, - Эльву ткнули локтем под бок.
– Раз уж начал - заканчивай, или я эту гитару об твою башку разобью.

– Жестоко, - поморщился некромант.
– Но действенно. Башку-то мне жалко.

И он снова прикоснулся к прохладным, радостно отозвавшимся на человеческую нежность струнам. Посидел, освежая в памяти третий фрагмент песни:

– Вот по морю бегут - волны,

и срываются с них - брызги.

Я стою в глубине шторма,

как стоял в глубине смысла.