Небесные тихоходы
Шрифт:
— «Словарь рифм» — на полке над письменным столом.
Она смеялась.
Есть у меня, конечно, четырехтомник Даля — бездонный сундук, набитый сокровищами. Да слишком уж по-народному окрашен. Напишешь что-нибудь, типа «скалдырничал». А что это, небось никто не знает. Все как-то — через край.
А я по своей словарной бедности (мне даже Игорь Холин — великий русский поэт, автор строк: «У метро у Сокола — дочь мать укокала!» — говорил: «Что ж это у вас язык такой бытовой? Ваше назначение, Марина, знаете какое? Художника Лёню Тишкова беречь!»), я страстно люблю рабочие словари. Теперь вот мечтаю о «Словаре эпитетов». А раздобуду — и снова, боюсь, навалится тоска по санскриту, где каждое слово
Например, «gau» значит «корова». Но это означало также «луч света».
«Аswa» — «лошадь». И в то же время — «сила». В старинных «Ведах» все время повторяются молитвы об изобилии коров и лошадей. Многие ученые, которые пробуют вновь протоптать заросшую дорожку к санскриту, заявляют: древние арийцы — это примитивное пастушеское общество, которому были необходимы для выживания лошади и крупный рогатый скот.
Такие переводы один лингвист называл «неверные в силу своей дословности»!
Когда мудрец на классическом санскрите молится о даровании коров и лошадей, скорей всего, имеет он в виду не крупный рогатый скот, но очищенные жизненные энергии. А предлагая богу молоко коровы («корова»-то — «источник света»), он предлагает самый драгоценный из своих даров — плоды просветленного ума. Ну и так далее. Это я все, конечно, прочитала у разных очень умных людей.
Но вот что я вам скажу: санскрит — не мертв! Просто наш взгляд на мир стал более материалистичным, к тому же мы по ходу дела растеряли уйму синонимов — мы простоваты для санскрита, нам трудно услышать биение его живого сердца, поэтому он стал языком рек и травы, ветра и падающего снега.
А между тем еще в конце восемнадцатого века английские филологи, служившие в Индии, с изумлением обнаружили странное родство древнего санскрита с греческим и латинским языками, древнеславянским и древнегерманским, кельтской ветвью, древнеаве-стийским и новоперсидским, а главное — ошеломительное сходство древних санскритских слов и корней со словами сегодняшних наших европейских языков!.. Господи, боже мой: «мама», «папа», «брат», «сестра», «дочь», «корова» и многие, многие ключевые слова нашей жизни пришли из санскрита!
Слог «ра» — очень важный в ведийской культуре, означающий «дух». В старину река Волга так называлась: Ра, «Священная». От этого корня произошли слова: разум, радость, радуга — у-ух, много слов на «ра»!
А слог «ма» означает «материя». Стало быть, Ра-Ма — гармония духа и материи…
— …Рама! Рама! Рама! Рама!!! — повторял чтец на возвышении.
А мы — простые индусы — подхватывали хором, сложив перед собой ладони:
— Ситарама! Ситарама!.. [5]
5
Мантра, в которой звучат имена Рамы и Ситы.
Несколько часов, затаив дыхание, мы слушали с Лёней, жаль, уж не на санскрите Валмики, а на хинди поэта Тулси Даса — грандиозную эпопею ратных подвигов Рамы — очередного воплощения бога Вишну на Земле…
Глава 13. Рама Лила
Просто фантастика, но мы с Лёней в ту ночь угодили на празднование жизни Рамы — Рама Лилу! Лила — это божественная игра: когда Бог нисходит на Землю в образе человека и разыгрывает здесь, среди нас, простых смертных, героическо-любовную драму предельного накала, запечатлевая в коллективной памяти человечества яркий рисунок своей судьбы.
Так правитель миров и бог богов Вишну время от времени приходит к людям. А с ним его неразлучная
возлюбленная Лакшми. Вишну — это смысл, сказано в священных писаниях, Лакшми — речь; Вишну — правление, Лакшми — благоразумие; Вишну — праведность, Лакшми — набожность; Он — мужское начало Вселенной, Она — мать этого мира, вне их вообще ничего не существует.Если он принимает обличье небесного существа, она становится богиней. Если он рождается смертным, она пойдет с ним по жизни рядом любящей земной женщиной. Он — Рама, она — Сита. Он — Кришна, она Рукмини.
Кажется, теперь ни для кого не секрет, что возвращение души на Землю называется реинкарнация.
Однажды, читая лекцию в Институте современных искусств, я сказала:
— И вот, когда мы в следующий раз окажемся в этом лучшем из миров…
— Вы что, действительно так думаете? — спросила у меня студентка. — Откуда такая уверенность?
А я вообще об этом не думаю. Просто знаю, что я всегда буду и была. А рождение и смерть тела — это такие события в нашей вечной жизни, как встреча или разлука с любимым. («Тело мое обратится в пепел, дыхание мое смешается с воздухом, но не я и не мои дела. О разум, помни всегда об этом, помни об этом!..»)
Вот и Лёня однажды написал в своем стихотворении:
Каменщик знает закон кирпича, Булочник знает закон калача. Ты же не знаешь закона простого: Если умрешь, то родишься снова.И тут же мы с ним в Москве идем мимо зоопарка на Красной Пресне, а там, у ворот, стоит мужик и предлагает сфотографироваться с живым питоном. Я говорю:
— Лёнь! Давай сфотографируемся с питоном? А он отвечает.
— Какая глупость — в своей единственной жизни — быть удавленным питоном во время фотосъемки!
У меня вообще Леня не имеет определенного мнения по поводу устройства Бытия.
«Чье это сердце светится Надо мной, — спрашивает он, — когда моешь посуду, помойку выносишь, спишь, утомленный сверхурочным трудом, на замочек закрывший дом?»Для Махараджи не было ничего неясного в этом вопросе. Он любил повторять: «Куда бы я ни взглянул, я везде вижу только Раму, поэтому я всегда ко всему отношусь с почтением».
Во время Рама Лилы Махараджи посетил одну из тюрем. Заключенные в театральных костюмах разыгрывали историю «Рамаяны». Рядом с Махараджи уселся надзиратель и на протяжении всего представления высокомерным тоном рассказывал, кто за что и на какой срок попал в тюрьму. Неожиданно в зал вошел старик — отец надзирателя. Махараджи подозвал его и попросил выполнить аарти [6] в честь актера, сыгравшего Раму, коснуться его стоп…Тут уж и сам надзиратель исполнился смирения.
6
Молитвенное песнопение.