Небо 27

Ознакомившись со всеми документами и поставив свою подпись в нужных местах, Андрей выпроводил сотрудника санатория для пожилых людей и немедленно направился в душ, где под струёй двадцатишестиградусной воды долго размышлял над тем, как ему положено чувствовать себя сейчас. Он казался самому себе каким-то экзотическим растением, которое садовник ради эксперимента вырвал из привычной почвы и пересадил в землю, совсем не предназначенную для него. Как бы то ни было, ровно через час позвонит его психолог и будет задавать вопросы, ответом на которые была лишь пустота в его намыленной шампунем голове. Надо непременно успеть посмотреть на небо. Интересно, какую мелодию оно сыграет ему сегодня? Он вышел из душа и подбросил монетку. Решка. Решка – значит, решение, и неважно какое.

Он решил не тянуть и рассказать психологу о матери сразу после того, как они поздоровались.

– Со мной всё в порядке, – поспешил заверить Андрей. – Я даже не знаю, на что принято жаловаться в таких случаях…

Они ещё немного поговорили на отвлечённые темы, и Людмила решила наконец вернуться к главному вопросу.

– Какой вы помните мать? – её голос был, как всегда, спокойным и вкрадчивым.

– Мама… Она… – Андрей задумался. – Она была душевной. То есть не такой, каким вы представляете себе душевного человека, а просто… У неё была душа, вот что я хотел сказать, – он не мог подобрать нужные слова и продолжал барахтаться в потоке глупых, ничего не значащих фраз.

– Душа? И в чём же это выражалось? – Андрею показалось, что вопрос Людмилы прозвучал дежурно и без любопытства.

– Всё, до чего она дотрагивалась, наполнялось смыслом, – он понял, что продолжает нести какую-то ахинею, и замолчал.

– Вы были близки? – ещё один обыденный вопрос, который почему-то его разозлил.

– Я не очень понимаю, что вы подразумеваете под словом «близки». В детстве мы часто ходили гулять, и мне это очень нравилось, потому что каждая наша прогулка имела смысл. Мне кажется, даже мир тогда был другим – в нём тоже был смысл, не так, как сейчас… Например, сегодня мы собираем жёлуди для поделок, а завтра вылавливаем из пруда мусор, чтобы рыбам было просторнее плавать. Мы всегда делали что-то для чего-то, у каждого поступка была цель, и это было прекрасно, потому что это выглядело так, как будто ты знаешь, чего ожидать от этого мира и что делать дальше, чтобы не умереть для него. Вы меня понимаете?

– Понимаю. Продолжайте.

– В одну из таких прогулок я увидел в парке автомат, который продавал всякие безделушки вроде жвачки или прыгающих мячиков. Туда надо было бросать монетки. Вы, наверное, помните старые, никому не нужные монетки, которые тогда уже почти вышли из обращения. Я попросил у мамы одну, и она, улыбаясь, протянула мне блестящую десятку. Она всегда хранила такие вещи, даже если они не имели никакого смысла. Я побежал к автомату и вдруг остановился. Я понял, что не хочу отдавать ему свою, теперь уже свою, монетку. Я почему-то знал, что у неё было другое предназначение. Я сжал её в ладони и вернулся к маме, а она погладила меня по голове, и мы просто пошли дальше. А для меня эта монетка стала особенной, и даже если вы мне покажете миллион таких десяток, я безошибочно определю свою. Теперь она всегда со мной. Я говорил вам, кажется, что она помогает мне принимать решения. Она связывает меня с этим миром, и мне кажется, что решения, которые она принимает для меня, не просто случайность. Это сродни «голосу извне», который всегда знает, как должно быть. Всего два варианта: орёл или решка, и, поверьте мне, моя монетка ещё ни разу не ошибалась.

– Может быть, пора принимать решения самостоятельно? – Людмила внимательно и как-то недружелюбно посмотрела на него из глубины монитора.

– Может быть…

– А у вашей мамы были хобби? Увлечения? Интересы?

– У мамы? Дайте подумать… Я помню только, что она любила читать. Знаете, такие бумажные книги, от которых пахнет прошлым. У неё их было много, и самые любимые она взяла с собой в санаторий. Как вы думаете, мне их отдадут?

– Безусловно. Все вещи усопшего передаются родственникам в соответствии с описью.

– Это хорошо. Я хотел бы сохранить их. Для меня это очень важно, понимаете?

– Понимаю.

Андрею вдруг стало скучно, и он поспешил ещё раз заверить психолога, что с ним всё в порядке, и закончить разговор. На улице становилось жарче. Автоматически включились кондиционеры, которые моментально наполнили квартиру уютным прохладным жужжанием. Дел на сегодня не было, как, впрочем, и на вчера, и на завтра. Вся работа была выполнена ещё на прошлой неделе, а новое задание ему так и не выслали, хотя он и отправил несколько запросов. Видимо, он был мёртв даже для них. Через час позвонил ритуальный агент и спросил, будет ли он присутствовать на маминых похоронах. Монетка полетела вверх. Решка. Да, будет. Да, адрес знает. Да, пусть обязательно его дождутся. Агент ничего не ответил, но Андрей услышал, как он кивнул в трубку. Так тоже бывает – ты просто знаешь, что происходит по ту сторону, даже если это скрыто от твоих глаз.

Ехать хотелось непременно на автобусе и непременно с центрального автовокзала, где всегда было очень много людей. Почему-то именно сейчас люди, которых он до этого даже не замечал, приобрели какую-то особенную ценность, и чем больше их было, тем больше смысла они несли в себе. Автобусы до нужной станции ходили каждый час, и чтобы прибыть как раз к началу прощания, выехать надо было завтра с утра, часов в семь-восемь. Впереди ещё целый день – обычный, среднестатистический день, если не считать того, что сегодня умерла мама. Ну или вчера, но теперь уже нет никакой разницы.

Андрей прошёлся по комнате и уже хотел было заказать еды и спокойно позавтракать на балконе, как вдруг в дверь опять позвонили. Андрей вздрогнул и подумал, что всё плохое, что могло сегодня случиться, уже случилось, но почему-то от этой мысли легче не стало. Он опасливо подошёл к двери и взглянул на экран видеодомофона, ожидая увидеть там очередного санитара из санатория для престарелых или похоронного агента. Но это был всего лишь Стёпка, сосед по дому с двадцать четвёртого этажа. Они были вроде как друзьями, по крайней мере иногда Андрею так казалось, потому что Степан почти не вызывал в нём отрицательных эмоций.

– Я как раз завтракать собрался, – как бы извиняясь, проговорил Андрей вместо приветствия. – Присоединишься?

– Присоединюсь, конечно! А что у нас на завтрак? – потирая руки, полюбопытствовал Стёпа, оглядывая квартиру так, как будто находился здесь в первый раз.

Андрей вспомнил, что так и не заказал никакой еды, и направился к холодильнику, надеясь на то, что там осталось что-то со вчерашнего дня. Действительно, можно обойтись без доставки: четыре яйца, пара кусков замороженного хлеба для хлебопечки, моцарелла, копчёная ветчина и помидоры черри, покрытые маленькими, но аппетитными влажными пузырьками.

– Отойди, я сам, – Степан бесцеремонно отпихнул хозяина квартиры и стал пристально изучать открывшиеся ему яства. – Омлет или брускетту?

Монетка весело закружилась в воздухе. Орёл.

– Давай брускетту, Стёп.

– Не вопрос, сейчас сварганим. Кофе завари пока, только покрепче и без этого твоего молока. Терпеть не могу молоко.

– Ага, хорошо.

После завтрака в квартире стало душно, несмотря на работающие кондиционеры. Небо покрылось полупрозрачными тучками, и казалось, что оно опустилось совсем низко и как будто заманивало их в свою пористую глубину. Что ж, приглашение принято.

– Стёп, может, пройдёмся?

– Пошли. Там как раз посвежело немножко.

Когда они вышли из своего пятидесятиэтажного дома, небеса уже хмурились «Крейцеровой сонатой» Бетховена, постепенно переходя из голубого адажио в грозно-серое престо, которое, в свою очередь, то и дело перебивалось задорными скрипично-солнечными проблесками.

– Сегодня умерла мама, – как бы между прочим произнёс Андрей, пытаясь пнуть носком ботинка упавший на дорогу совершенно зелёный лист, как будто сделанный из глянцевого пластика. – Или, может, вчера…