Небо истребителя

Одесса! В 1941 году 73 дня она находилась в окружении. И наш истребительный полк, сформированный в этом городе 13 сентября 1939 года, тоже был в окружения и вместе с наземными войсками защищал город. Последним его летным полем стал городской футбольный стадион. За оборону Одессы двенадцать летчиков полка были удостоены звания Героя Советского Союза. Пятеро из иах удостоены этого звания посмертно.

Родной наш гвардейский полк! За время войны только в воздушных боях им уничтожено 506 фашистских самолетов, потеряно 54 летчика. В это число входит в командир полка Лев Львович Шестаков, погибший в марте 1944 года в небе Украины. В Хмельницком ему поставлен скромный памятник. А в Одессе 69-му истребительному полку, ставшему впоследствии 9-м гвардейским, в 1982 году сооружен величественный монумент.

Наши боевые подруги принарядилась, но редко на ком было новое платье. За время войны все поизносилось. Зато невесты, смастерившие свадебные наряды из списанного парашюта, сияли белизной.

В комиссии по организации вечера возник спор, где должно сидеть командование полка, а где женихи с невестами. Одни предлагали разместить командование в середине поперечного стола, а правее и левее посадить свадебные пары. Другие считали, что свадьба является своеобразным символом начала мирной эры, поэтому надо отдать предпочтение новобрачным. Победило «мирное» предложение.

Направляясь вместе с Никитиным и Спиридоновым в штаб полка, я твердо решил, что командование приму после Нового года, а за оставшиеся два дня должен присмотреться к людям, ознакомиться с порядками и традициями, а поэтому твердо сказал своим спутникам:

— Я на этом торжестве буду вашим гостем.

Главным распорядителем праздника стал Спиридонов. Место ему определили между свадебными парами. Остальные садились по своему желанию. И получилось так, что офицеры разместились поэскадрильно, а в эскадрильях — по специальностям. Молодые летчики, только пришедшие из училищ (их было двенадцать), тоже отделились от ветеранов Они робко разместились за длинным столом и, точно первоклассники, не спускали любопытных глаз с прославленных фронтовиков. Героев Советского Союза на вечере было четверо — майор Иван Королев, старшие лейтенанты Сергей Елизаров, Георгий Банков и Михаил Твеленев. Треть летного состава была необстрелянная молодежь. Мне невольно вспомнилось напутствие заместителя командующего воздушной армией: «Вы идете на все готовое. Полк прекрасный, со славной боевой историей. Смотрите не подкачайте».

Входя в курс дела, я понимал, что сложно будет поддержать былую честь и традиции, умножить былую славу части, поэтому кристальней вглядывался в лица ветеранов. «Такие не подведут, — думая я. — Если станет трудно, помогут. Эти опытные летчики не только подчинены мне, но и я им. Ведь полк — это единый организм, где работа одного зависит от успеха другого».

Рядом со мной на праздничном вечере, как я положено по воинскому ритуалу, сели начальник штаба Никитин к заместитель по политической части подполковник Николай Фунтов, которого я хорошо знал по Халхин-Голу, когда был комиссаром разведывательной истребительной эскадрильи, Николай тогда имел звание старшего политрука и летал рядовым летчиком. Часто мы летали с ним в паре.

Амет-Хан пристроился к Никитиным и был угрюм и молчалив. Он хорошо понимал, что по приказу командующего его отправят в академию и ему уже не видать родного полка. Звал он и то, что учиться, все равно не будет. Поэтому и сидел отшельником, не вступая ни с кем в разговор.

Мне не представили заместителя командира полка по летной подготовке, поэтому я поинтересовался, где же он.

— Уехал на учебу, — ответил Никитин. — Назначили майора Александра Алесюка, но он в отпуске, У меня невольно вырвалось:

— Алесюка! Я его знаю, мы познакомились в запасном полку в сорок четвертом, когда получали новые самолеты. Хороший мужик, командовал эскадрильей.

Мне больше не хотелось отвлекать Никитина служебными разговорами. Я окинул взглядом столы. Мое внимание привлек порядок размещения людей, и невольно подумалось о войне. Тогда тоже, в особенности после напряженного боевого дня, люди на праздничных ужинах группировались по «производственному» принципу и степени боевого мастерства: командование, асы, молодые летчики, техники. Видимо, основу личной дружбы составляет совместная работа. А как же с характерами, симпатиями и антипатиями? Очевидно, и здесь всему голова — дело. Оно сплачивает людей, типизирует не только характеры, но и внешний вид. У летчиков лица более нежные и загар с румянцем, мягкий. Они все улыбчивые, резковато-подвижные в свой рассказы непременно сопровождают выразительными жестами. Это нетрудно объяснить. В полете, и особенно в воздушном бою, самолет следует за мыслью, а иногда интуиция опережает и ее. Все в воздухе делается быстро, решительно, с полным напряжением воли и сил. Техники более спокойны и скупы на движения. Лица, продубленные аэродромными ветрами, с отблеском металла. А руки тружеников — крепкие, ухватистые и почти черные от постоянного соприкосновения с моторной гарью.

Настроение у всех было торжественно-приподнятое, но, как бывает в ожидании застолья, разговаривали тихо, сдержанно, словно опасались кого-то потревожить. Приглушенный гомон сразу стих, когда поднялся Спиридонов. Хотя он и небольшого роста, но его кряжистость и погоны на кителе, которые как бы раздвинули и без того широкие плечи, делали Дмитрия Владимировича похожим на сказочного богатыря.

— Дорогие друзья! — начал он суховатым от волнения голосом. — Мне выпала большая честь впервые после войны на родной земле провозгласить тост, — разминая голосовые связки, он чуть прокашлялся. — Уходящий год — год Победы. И эти свадьбы тоже особые — свадьбы победителей. Сколько людей на фронте мечтало о женитьбе! Откладывали. И вот наступило долгожданное время. — Спиридонов с серьезным видом и нарочитой властностью произнес: — Приказываю всем наполнить бокалы… Молодцы! Сработано, как на войне, смело и быстро. За уходящий год, за наших новобрачных! Пожелаем им вечной любви и вечного мира!

Раздался звон бокалов, оживленные разговоры слились в единый гул, и вскоре в этом гомоне прозвучал, как бывает на свадьбах, чей-то громкий голос: «Горько!» Его тут же подхватили другие.

Спиридонов предоставил слово жениху, старшему лейтенанту Сергею Елизарову. Высокий, тонкий. Лицо по-девичьи нежное, румяное. Волосы русые, густые. На груди Золотая Звезда Героя и шестнадцать орденов и медалей. Парню двадцать два года. Голос звонкий, чистый. Поблагодарив однополчан за внимание, Сергей обнял невесту, поцеловал ее и, вытянувшись в струнку, клятвенно заявил:

— Вот так в обнимочку и прошагаем всю жизнь с Зиночкой!

— Пара подобралась хорошая, — сказал я Фунтову, — А кто она?

— Москвичка. Только что закончила музыкальное училище. Вчера я слушал, как она играла на рояле и пела вместе с Сергеем. Хорошо у них получилось. Я договорился, что они сегодня на вечере выступят и покажут свое мастерство. Но… — Николай Федорович сделал паузу, — с женихом что-то не в порядке: хочет увольняться из армии.

Я не удивился этому сообщению. Из войны мы вышли не просто победителями, показав всему миру свою сплоченность и силу, но кое у кого после всего пережитого появилось демобилизационное настроение.

— Елизаров сказал мне, — пояснил Фунтов, — какой, мол, дурак после этой войны снова захочет воевать? Да я наш тамада тоже собирается уйти из армии.

— Разве Спиридонов плохой инженер?

— Инженер сильный, умный мужик и хороший рационализатор, — Фунтов сделал паузу. — Он мне так сказал: «Здесь, в армии, я меньше принесу пользы, чем на гражданке. В полку я себя изжил: из этих „лавочкиных“ больше уже ничего не выжмешь, А там мне откроется дорога к творчеству, поэтому себя обкрадывать не хочу». Он тоже считает, что это последняя война.

Наш разговор перебили новые возгласы «Горько!», уже относящиеся ко второй паре новобрачных. После их чествования Спиридонов объявил:

— Теперь танцы… до Нового года!

Заиграл полковой трофейный аккордеон. Из командования полка Никитин, Фунтов и я почти не умели танцевать. Юные наши годы пришлись на то время, когда танцы считались мещанством, а позднее учиться танцевать не хватало времени. Мы к тому же не курили, сидеть нам одним было неловко, поэтому, чтобы не быть белыми воронами, мы тоже встали с намерением присоединиться к танцующим.