Небо истребителя

— Все! Хватит! Можете быть свободными!

В Москве мы доложили свое мнение начальнику управления, но дело приняло неожиданный оборот. Почти одновременно поступило анонимное письмо, где сообщалось, что подполковники Александров И. Ф., Маурычев И. М. и Дубинин П. С. во время командировки организовали вечеринку с женщинами, которые во время войны работали в Германии на фашистов. Организатор этой вечеринки Иван Александров был отстранен от работы в управлении и направлен в распоряжение кадров ВВС.

5.

Из авиационной части, расположенной на территории ГДР, пришла тревожная телеграмма: «МиГ-15 по непонятной причине не выходил из пикирования. Летчик использовал все возможности. Самолет спасен, пилот травмирован. Причину происшествия выяснить не удалось. Просим прислать специалистов». Летчик-испытатель инженер-подполковник Григорий Седов и я срочно вылетели в Германию. Встретили нас командир дивизии и уже знакомый мне командир полка майор Семен Глушенков, у которого Костя Домов был заместителем.

— Кто пострадал? — спросил я.

— Капитан Домов.

Меня словно чем-то тяжелым ударили. Сдерживая волнение, я тихо спросил:

— Говорить он может?

— У него только ноги отнялись.

— Где он?

— В госпитале. Тридцать минут езды.

— Поехали.

— Может, сначала самолет посмотрим? — подал голос Седов.

Мне была понятна забота летчика-испытателя с инженерным образованием. Для него «первым делом самолеты», а уж человек потом. Из-за этого принципа он в сложные моменты испытаний не думает о жизни и погибает, пытаясь выяснить непонятное поведение самолета. Меня же волновал Домаха. Да и командир полка поддержал:

— С самолетом все в порядке. Домов сел нормально. Только вылезти из кабины уже не мог.

Погода стояла по-мартовски хмурая, сырая, а у меня на душе было хмуро и тоскливо. В госпитале сначала мы переговорили с лечащим врачом. Тот пожимал плечами и ничего определенного не мог сказать. Сообщил только:

— Появились пролежни. Ему пока нужно лежать на спине.

— А боли есть?

— Болей нет. И рентген никаких отклонений от нормы не показал. После всех анализов появилась мысль о симуляции.

— Какая глупость! — не удержался я. — Его лечить надо, а вы…

— Впрочем, больной начал самолечение. Сестра заглянула в палату, а он ползает по полу на руках. Пришлось перевести его в двухместную палату.

Как понятны мне эти действия Домахи! Смелый и хваткий, он не терпит неясностей в жизни, старается физическими упражнениями перехитрить болезнь.

Время приближалось к ужину, когда мы вошли в палату к Домахе, Он сидел в кресле и выжимался на руках. На висках русые волосы побелели, летное происшествие сильно его потрясло, отметил я. Увидев меня, Домов воскликнул:

— Арсен! Опять проверять меня будешь? — и расслабленно опустился в кресло. — Но теперь я стал размазней и летать не могу. — Однако, когда мы обнялись, Домаха так крепко стиснул меня, что я приподнял его и, опустив на ноги, сказал:

— Стой!

— Только держи.

Домаха начал приседать, ноги его подогнулись, и он расслабленно опустился на прежнее место. Несколько секунд посидев, он попросил:

— Еще раз подними.

После нескольких приседаний вмешался врач:

— Хватит, друзья, физкультуры. Давайте поговорим.

Рассказ Домова был коротким. Он в тот день летел по маршруту, но при подходе к аэродрому, чтобы быстрее потерять высоту, ввел МиГ-15 в переворот. На выводе машина неожиданно заартачилась. Он поднатужился, но она на усилия не реагировала, наоборот, стала еще больше опускать нос. Летчик почувствовал недоброе и так рванул ручку на вывод из пикирования, что у него будто чем-то обожгло ноги, глаза заволокла темень. Не видя ничего, он тянул и тянул самолет на вывод, пока не почувствовал, что самолет выходит из пикирования.

— Высота в этот момент у меня была около ста метров, — сказал Домов,

Некоторое время мы все молчали, обдумывая, что же случилось с машиной и почему у Домова отнялись ноги. Молчание нарушил летчик-испытатель Седов:

— Причина мне ясна. Реактивные самолеты отличаются от поршневых не только стреловидностью крыла, но и новыми аэродинамическими качествами. Слабо еще изучено такое явление, как засасывание. Оно возникает, когда летчик превышает допустимо максимальную скорость. Рули теряют эффективность. — И, взглянув на Домова, спросил: — Какую вы скорость держали на выводе из переворота?

— Мне уже было не до приборов, я боялся, что самолет не выйдет из пикирования.

— Летчик не должен создавать себе безвыходных положений, а вы создали. Истинная скорость перешагнула за допустимую. А почему? Как вы сами оцениваете свою ошибку? Ее причина?

— Причина одна: хотел побыстрее сесть.

— И только чудом вывели самолет, — уточнил испытатель. — И то лишь потому, что применили огромную силу.

— Больше, чем было в руках, — оживился Домов. — Я ногами уперся в педали и рванул ручку так, что в глазах потемнело…

Наступила пауза.

Я взглянул на Домова:

— В Москве, в Сокольниках, есть специальный медицинский научно-исследовательский институт. Врачи с учеными степенями. Надо тебя вызвать туда. Там — наука.

Все со мной согласились и, распрощавшись с больными, вышли. Я задержался:

— Домаха, ты сидеть в кресле не устал?

— Есть чуточку. Надо прилечь. — Держась за кресло руками, он спустился на пол и добрался до кровати. — Ну как, правильно я использую методику передвижения пресмыкающихся?

Я рассмеялся. Хотелось поговорить еще, но меня ждал Седов, чтобы съездить на аэродром и посмотреть самолет. Уходя из палаты, видел, как у Кости задергалось правое ухо. Значит, нервная система у него в порядке. Но почему же отнялись ноги?

6.

Не успел я доложить о результатах одного расследования, как назрела другая командировка. Вызвав меня, начальник управления сказал:

— В истребительной дивизии при воздушном хулиганстве на самолете По-втором разбился капитан Григорий Карпенко. Нужно немедленно вылететь на место и расследовать катастрофу.