Небо Мадагаскар

Они замолчали, покосили глазами по сторонам, ничего интересного не обнаружили, вышли на улицу, расплатившись, и двинулись наугад. По крайней мере, так считал их мозг, но ноги и прочее могли думать иначе. «Хорошо напились, вообще пьянство – выход в море, человек просто на море, он в океане, он ищет Америку, он Колумб». Так они шли, пока не встретили Софью. Та шла навстречу, держа букет роз.

– Привет вам, – сказала она, – мужчины, куда идете?

– Гуляем, – ответил Мага.

– Пьяны?

– Ну, чуть-чуть, немного, – произнес Мага.

– Я с вами.

– Тогда пойдем, – дал разрешение Датви и представился.

Все познакомились впервые и заново и двинулись по дороге, распевая мугам и рабиз. Жесткую «Воровскую долю», несущую семидесятые годы вперед, впереди, как отдельного человека, потому что каждый год – это отдельно взятый человек, но есть и люди десятилетия и даже столетия, не говоря про тысячелетия. «Азербайджанец может быть просто ножом, вот ты с ним пообщался при встрече, мирно поговорил, а ушел с тысячей ран, весь в порезах, в которые вошли слова и пустили ростки». Шли недолго, садились на лавки, курили «Казбек», «Арарат», «Баку», львиную долю своих мыслей и чувств проглатывали и делали частью почек, сердец и легких друг друга. Пропитывались собой. Софья шутила, сравнивала позвоночник с мачтой, потому что человек – корабль, плывущий, как динамит, во все стороны, хоть с виду он идет в одну сторону, жуя листья капусты или поедая мороженое.

– Легкие – паруса, – говорила она, – и их наполняет ветер, то есть сигаретный дым. Вот так вот. Иначе – ноль, просто якорь и место в голове – на мели.

Они присели на лавочку, Софья осталась стоять, посмотрела на мужчин и сделала колесо.

– Это еще зачем? – спросил Датви.

– Я сделала колесо, тем самым сдвинула человека-машину с места, я покатила Землю, а вообще я за то, чтобы слепить снеговика из Меркурия, Земли и Юпитера.

– Это страшно, – сказал Саид. – Весной он растает. Потому что оттепель – это теракт весны против зимы. Заморозки весной есть ответ.

– Пить больше не будем? – спросил всех Саид.

– Будем! – воскликнула Софья. – Иначе я скажу так: столб – это позвоночник, над которым горит голова. И все головы связаны проводами. Прав потому что Кант.

– Трансцендентальные провода, – вымолвил Мага.

– Жутко везде и здесь, люди в любой момент могут встать на четвереньки и откусить гениталии тем, кто стоит, – сказал Тофик.

– Тогда и крест – это скелет человека, – сказал Датви, игнорируя Тофика, – просто без черепа.

– А где он? – спросила Софья.

– Его отрубили, – усмехнулся Тофик. – Голова мешает полету. Вы видели самолет с головой? Там же шея. Лететь с головой нельзя.

– Ты оправдываешь отрезание головы? – спросил его Мага.

– Рассуждаю – не более.

– Голова уже плеч, – сказал Датви, – просто на нее нужно надеть колпак. Не надо ничего отрубать.

– Колпак шута или героическая смерть, – подвел итог Тофик.

На это уже никто ничего не сказал, все промолчали и пошли в винный магазин. Взяли небес, туч и молний, плюс солнце. Пошли по проспекту Есенина, прикладываясь к бутылкам и распевая «Кино». «Поэтично, весьма, вино и песни из рока, из глубины его, из России, напичканной композициями БГ, нафаршированной ими, так как Россия пуста, была, но теперь есть песни: лес – «Серебро господа моего», река – «Гарсон номер два».

– Это вино не кончается, – сказал Тофик.

– Оно восполняется, – отреагировал Мага.

– Так и будет потом, – отметила Софья.

Миновали проспект, зашли в парк имени Бродского и стали кормить семечками голубей, продолжая вино. «Голуби – это купцы, богатые люди, денежные. Они превращают еду в деньги в своих желудках и питаются ими, вгоняют в свой организм монеты и купюры, становятся ими и летят – полтинники, сотни и тысячи. И рубли и десятки, раз богатство – полет».

8

Вечер закончился поздно, Мага проснулся у себя и позвонил Наде. Нада взяла трубку и долго смеялась над всем и ничем. И над роботами, которые ходили по улицам и говорили «Данте», «Платон» и «Томпсон».

– Представляешь, тут роботы, – говорила она, – они то ли писателей любят, то ли они сами писатели.

– А мне кошмары снились, – сказал Мага, – будто у меня есть сестра и ее изнасиловали, в пустырях, вдалеке от дома, на меня наставили пушку и прогнали, а сестра догнала меня и призналась в том, что ей понравилось.

– Ужас, – ответила Нада и приехала.

Она искупалась у Маги, обмотала одним полотенцем голову, другим обернулась сама и села пить компот, который достал Мага из холодильника. Добротный напиток, купленный в магазине «Сталин и Гитлер», открывшийся потому, что они больше не живы. Нада сделала два глотка и начала говорить о любви. О том, что брак – это хорошо, а дети еще лучше, богаче и чище. Мага слушал ее и бряцал невидимыми кандалами в голове. Те звенели песнями «Дорз».

– Ты слушаешь меня? – спросила Нада. – Сначала будет один ребенок, потом второй, потом третий, а потом мы поедем на море, покатимся на катере, а дальше всё будет как в фильме «Открытое море».

– Я не видел его.

– Посмотри, он крут, даже очень.

– Примерно о чем?

– Двое в открытом море.

– В лодке?

– Вовне ее.

– Не знаю к чему, но я подумал, что добро – это совсем не то, что мы думаем.

– А что мы думаем?

– Ну, что добро – бесплатное лечение людей, бесплатная раздача продуктов.

– А по-твоему что?

– Бесконечность и вечность.

– Когда мы путешествуем по всему космосу и не умираем?

– Да, искусство при этом гигантские небоскребы из стекла – книжные магазины.

– Ну так целые планеты из книг.

– Всё так, не иначе, Нада.

– А иначе – это признание в любви – от акулы. Как медведь или акула признаются в любви? Они съедают того, кого любят. Никого подобного себе не любят они. Только лань или человека.

– Ну да, но когда ты говоришь, знаешь, кого ты мне напоминаешь?

– Не знаю.

– Саму себя.

– Жуть. Это страшно.

– Именно это я и имею в виду.

Компот невообразимо кончался, бурлил и кипел просто так, Нада усмиряла его собой. «От заката до рассвета» фильм о том, что вырвалось из головы Тарантино наружу. Чтобы хоть как-то успокоить приближающуюся мировую катастрофу, было решено снять этот фильм. Вообще, искусство, всё мировое искусство – один сплошной гигантский зверь, посаженный в клетку». Мага пожарил сосиски, нарезав их, налил рядом кетчуп и усадил Наду завтракать.

– Вкусно? – спросил ее он.

– Очень, – ответила Нада и облизала пальцы.

Они поели, выпили чай и посмотрели друг на друга.

– Сказать, что человек склонен к самоубийству, – дать карт-бланш его убийцам, среди которых он сам.

– Это ты к чему? – спросила Нада.

– К тому, что я поэт.

– И?

– Еще ни один поэт и – шире – творческий человек не покончил с собой. Были только убийства.

– Даже если он поднес пистолет к своему сердцу и выстрелил?

– Даже если и так.